Цесаревич (СИ) - Старый Денис. Страница 21

29 июня 1748 года

Нырок в ноги, Кондратий успевает выставить руки и сдержать меня, одновременно пытаясь подловить ударом с колена, но я изворачиваюсь и бью казака кулаком по внутренней части бедра. Это больно, я знаю. Кондратий делает шаг назад, а я успеваю, пока напарник не ушел в глухую защиту еще раз, но уже ногой, пробить в туже точку бедра. Кондратий сморщился от боли, но изобразил стойку.

— Довольно, теперь я могу слева пробивать тебя, так как ты лишен нормальной опоры, — сказал я и протянул руку казаку.

— Ты, Петр Федорович, после недельного полного отдыха как будто быстрее стал. Я же, напротив, тренировался по два раза на день и проиграл тебе, — выразил обиду главный казачий диверсант и телохранитель.

— Это называется, Кондратий «плато». Тренируешься много, потом еще больше — растешь в мастерстве и в какой-то момент понимаешь, что роста нет, тут или еще усерднее изнурять себя, но лучше отдохнуть, вот так неделю ничего не делать, да еще и к гвардии сходить хлебного вина выпить. Вот я после недели отдыха с большой охотой стал изнурять себя снова, — говорил я своему «спарринг-партнеру». — А ты, Кондратий, к состязаниям готовился, вот и работал более нужного.

— Готовился, но проиграл, Ваше Высочество, может, заменить меня на Степана? Он первый кулачный боец нынче, — снова стал сокрушаться о своем поражении в финале Кондратий.

Еще зимой я объявил, что в июне будут проведены соревнования на лучшего кулачного бойца, стрелка, фехтовальщика. Призом за победу в кулачных боях были триста рублей — целое состояние для крестьянина и немалые деньги для большинства дворян. Пригласил я и гвардейцев, чтобы, если честно, проучить, уж много они бахвалятся. Лучшим стрелком стал штуцерник из Второго Воронежского егерского полка, чем был сильно раздосадован Суворов, его подопечный стал только вторым.

Ну, а лучшим бойцом стал Степан, заместитель Кондратия и, по факту участия в реальных боевых действиях, самый опытный диверсант. Однако, не стал бы я говорить, что Кондратий Пилов сильно уступил своему же ученику. Во-первых, он провел на один бой больше и с противниками куда сильнее, чем достались Степану, во вторых, допустил лишь одну, но фатальную ошибку, дал зайти себе в ноги и свалился. Со Степаном я также спаррингуюсь, оба бойца работают в схожем стиле и становятся уже не столь интересными, но они друг друга стоят. Ну, а мне нужно искать иного партнера.

— Петр Федорович, во дворце сразу два вестовых. Один офицер из Кронштадта, иной от Петра Ивановича Шувалова. Оба заявили об исключительной важности своих донесений. Еще письмо от Брокдорфа из Киля, — сказал Бернхольс, который не стал прерывать мою тренировку, но поспешил сразу же доложиться, как только я стал умываться.

— То пусто, то густо, — посетовал я и стал быстрее одеваться, прибегнув к помощи слуги.

Действительно, две недели меня никто не беспокоил, от слова «совсем». Тетушка вновь приболела, теперь у императрицы уже явно начались проблемы с камнями в почках, а не боли в животе от переедания. Государыня никого не желала видеть и даже сам факт своего недомогания пыталась скрыть, но разве возможно такое при дворе.

С Петром Ивановичем еще в мае состоялся проникновенный разговор, от чего я долго пребывал в сомнениях, ища подвох. Шувалов извинился и предложил забыть обиды. Какие обиды? Как по мне, так за рамки отношений партнеров не особо что-то выходило — некоторое сомнение, недоверие и попытки продавить свою повестку, чтобы получить большее. Это нормально, ничего личного, только бизнес! Так то ли говорят англичане, то ли еще станут говорить. Я всегда вел свои дела именно так.

Но что именно хочет Петр Шувалов? Зачем такая срочность? Ну, это можно быстро узнать либо от порученца фаворита и местного олигарха. Больше меня интересовало сообщение из Кронштадта. После отбытия из Англии экспедиции, вестей от нее никаких не было.

Василий Андреевич Хметевский прислал письмо, что его составляющая большой Экспедиции выходит из Тобольска, что местные власти без энтузиазма встретили людей, несмотря на то, что получили на эту встречу очень существенные деньги и время на подготовку и закупку провизии. А больше и не было новостей.

— Кого первого впускать? — спросил Бернхольс и я задумался.

Интересно было выслушать флотского офицера, скорее всего, были сведения о передвижении эскадры, но так обидеться может Петр Шувалов, который, как, оказывается, весьма чувствительная и эмоциональная персона.

— От Шувалова, — коротко обронил я и в кабинет вошел знакомый мне приказчик Петра Ивановича.

Не понимаю срочность, напористость, но, тут так заведено, вестовой принес лишь одну весть — ко мне едет самолично Его Сиятельство, и будет через пару часов. Ну и хорошо, хотя настораживает такая срочность.

Другое послание было куда интереснее — прибыли три фрегата из экспедиции, полностью груженные товарами и непосредственно деньгами. Мне предлагалось самому прибыть в Кронштадт или в Адмиралтейство для разбора принадлежности товаров, тут я сморщился, прикидывая куда девать товары, можно ли быстро арендовать склады и как организовать их охрану. Трюмы трех фрегатов — это большой объем, а своих складов в Кронштадте у меня не было.

Еще из Кронштадта привезли послание от Брокдорфа. Он писал, что расторговался хорошо, все продано и есть заказы в десять раз превышающие количество реализованных товаров. Только велосипеды не раскупили, так как никто, кроме самого Брокдорфа ездить на них не умеют и не осознают их удобства. Это серьезная недоработка, нужно было придумывать иную конструкцию, чтобы облегчить эксплуатацию механизма, проводить рекламную компанию. Но интереснее всего в послании было иное — Брокдорф пишет цены на некие товары, которых у меня быть не должно, да и не было их, но он утверждает, что купцы в Киле уверены, в наличии у меня в большом количестве чая и слоновой кости, и торгаши более чем заинтересованы в покупке их.

Сложив два плюс два, я понял, какой именно товар находится в трюмах фрегатов, и что корабли останавливались в нейтральном Киле перед переходом уже в Петербург. Коммерческая тайна? Нет, не слышали! Офицер из Кронштадта не знает, что на кораблях, а купчины в Киле знают чуть ли не до пуда чего и сколько русские везут. И вообще, откуда тогда эта слоновая кость? Ограбили по дороге кого, или так удачно расторговались в Африке?

— Я прибуду в Адмиралтейство завтра по полудни, но уже сегодня у меня в Ораниенбауме должны быть три капитана тех фрегатов. Если возникнут вопросы, я напишу письмо Михаилу Михайловичу Голицыну, и он посодействует преодолению вероятных препятствий, особенно я буду крайне раздражен, если фрегаты арестованы, или офицеры лишены воли, — я жестко посмотрел на флотского офицера и указал ему жестом ступать.

Надменно? Да! Я Государь-Цесаревич, а они начинают непонятные пляски вокруг кораблей, которые принадлежат, пусть еще официально не оформленной Русской Американской компании.

— Как чувствуешь себя? — я поцеловал Екатерину, которая дожидалась меня в столовой.

— Неплохо, но знойно сегодня, — ответила жена и подозвала слугу.

— Через час-полтора приедет граф Петр Иванович Шувалов, может, пообедаем с ним? — спросил я, самостоятельно налив из запотевшего кувшина прохладного клюквенного морса.

— Хорошо, — сказала растерянно Екатерина. — Но тогда мне необходимо привести себя в порядок и переодеться.

— Тебе виднее, — ответил я, решив потратить время на чтение — Вольтер выпустил новое словоблудие и нужно ознакомиться с умными мыслями о том, как создать утопическое идеальное общество по-французски.

Шувалов приехал через час и был не один, а со своим братом Александром Ивановичем, что меня напрягло — сам прибыл, быстро, в сопровождении главы Тайной канцелярии. Можно и напрячься.

— Я рад, что вы, господа, посетили наше скромное семейное гнездышко, — приветствовал я гостей.

— Петр Федорович, я понимаю, что наш приезд с Александром Ивановичем нарушает правила хорошего тона, но ситуация крайне сложная и мы, как Ваши друзья, иначе поступить не могли, — сказал с порога Петр Иванович.