Цесаревич (СИ) - Старый Денис. Страница 65

— Убить наследника? — прошептал Иван Иванович.

— Об сим молчи и никогда не говори, и мы об том не скажем, — буднично, без видимых душевных терзаний и надрывов, сказал Александр, потом подумал и добавил. — Да пойми, Ваня, дурья твоя голова, что жизни нам при таком императоре не будет, больно шустер, умен, да своеволен. Да кой ляд ему Шуваловы? Петруше подавай таких, как Шешковский, чтобы работали больше, да все по указке, не заботясь о своей мошне. Могли и мы такими стать по молодости, я за Россию радею, только поздно уже, другие мы, елизаветинские.

— Да все он понимает, — встрял в разговор Петр, которому все меньше нравилась ситуация, когда нужно уговаривать Ивана, но без фаворита никак не провернуть задуманное, тем более, что Иван знает уже немало и сопоставить события сумеет. — Рассорить Петра и Екатерину и сделать из Петра Федоровича нашего императора, НАШЕГО императора, с нашей же девицей в его кровати — вот чего мы желаем достичь. И пока молодой он, да до баб охоч, сие сладить можно, пусть только с месяц погорюет, а тело женской плоти попросит. Об остальном думать будем позже.

— Того и гляди, не придется убивать Петра Федоровича. Разобьют османы русские войска, и Елизавета сама племянника заклеймит позором, да лишит чинов, — сказал Александр и в его глазах промелькнул страх, а Петр Иванович гневно воззрился на своего брата.

Иван Иванович не стал акцентировать внимание на сказанном, но не потому, что не понял причину гневного взора Петра, а потому, чтобы не услышать еще более крамольные слова.

«Неужели кузены сообщили о плане военной компании султану? Это же предательство, еще большее преступление, чем политические интриги при дворе!» — думал Иван Шувалов.

Но никуда бежать, чтобы сообщить о своих подозрениях, Иван Шувалов не собирался. Да и к кому бежать? Глава Тайной канцелярии тут, рядом, если только к Елизавете, но и она без своей свиты враз станет слаба. Вместе с тем, таких уж сильных терзаний фаворит не ощущал, скорее страх.

Иван Иванович был из тех людей, которые в письме к Вольтеру будут описывать ужасы крепостничества, но по приезду в имение, требовать для крестьян от приказчиков наказания, или даже пыток. Между тем, Иван не видел картину своего будущего столь ужасающей, чтобы проникнуться словами кузенов. Во-первых, он стал меньше тратить на себя, или даже не так — Елизавета стала давать еще больше денег. И это сэкономленное серебро Иван рассчитывал отдать новому императору, после смерти государыни, в некотором роде откупиться от гнева [Иван Иванович Шувалов в реальной истории действительно отдал после смерти Елизаветы почти миллион рублей Петру III]. Да и цесаревич явно доволен делами Ивана, с университетом помог, обещал еще поспособствовать открытию новых школ и лицеев. Это Петру Ивановичу нужно беспокоится за свою мошну — вон как присосался к соляным деньгам, да целая Сибирь платит Шувалову выкупные за водку. Александр же просто станет ненужным новому императору, так как работает хуже, чем Шешковский. А цесаревич требует именно что работать, а не наводить ужас, пуская пыль в глаза.

— Если Петра не удастся приручить, то России потребуется еще одна точка силы и это может быть только Павел Петрович, а регентом Екатерина. Если мы ей это дадим, то долго останемся в фаворе, еще больше приобретем, — резюмировал Петр Иванович Шувалов.

*…………*……….*

Потсдам

дворец Сан-Суси

18 мая 1750 года

Генрих фон Подевильс официально занимал высокие посты в Пруссии. Был и министром иностранных дел и совмещал ряд военных и гражданских администраций. В иной стране, этот политический деятель мог бы действительно считаться важной фигурой, но не в правительстве короля Фридриха.

Свою деятельность Подевильс начал при отце нынешнего прусского монарха. Парадоксально, но тогда он, не занимая важнейших постов, имел кратно больше возможностей влиять на политику Бранденбургского правящего дома, нежели нынче.

Король все решения принимает исключительно самостоятельно. Политика Фридриха явно шла в разрез устремлениям Генриха фон Подевильса, но прусский монарх не гнал от себя старину Генриха, напротив, часто стремился самоутверждаться за счет критики, направленной на мысли и действия опытного политика. Этот самый политик задавал вопросы и себе и прямо спрашивал монарха — зачем он нужен, если король не слушает своего министра? Король улыбался и похлопывал по плечам своего подданного, ничего не объясняя.

Однако, Подевильс все же смог ответить на важный для себя вопрос — зачем он нужен королю, когда ему была поручена ответственная миссия. Генрих должен был найти юридическое обоснование захвата Пруссией Силезии и участвовать в рутинных и часто изнуряющих мирных переговорах. Король не любил сложности в дипломатии, он жаждал принимать быстрые и судьбоносные решения, а уже как там будет выглядеть справедливость или дипломатический этикет и правила — дело десятое. Генрих фон Подевильс умел волшебным образом найти юридическое обоснование любым завоевательным устремлением своего монарха, делая рутинную, чаще бумажную работу, постоянно пребывая в тени своего короля [на самом деле Фридрих тщательно подходил к делу юридического и исторического обоснования своих завоеваний].

При этом министр был смел и даже иногда дерзок с монархом, всегда высказывал свое мнение, даже под страхом быть высмеянным и королем и его окружением. Может Фридрих потому еще и держал при себе Генриха фон Подевильса, что тот всегда говорит правду и не страшится спорить с Великим. Казалось, что министр уже навлек на себя гнев монарха, но Фридрих вновь и вновь приглашал к себе Подевильса.

— Генрих, Вы застали меня в прекрасном расположении духа, — за обедом, на который был приглашен министр, Фридрих первым завел разговор, обращаясь то к Подевильсу, то к еще троим приглашенным к столу генералам. — Господа, господин Вольтер вновь приедет ко мне. Уже в июне я продолжу общение с этим французом. У меня как раз накопилось немало текстов, требующих правки истинного писателя [Вольтер почти всегда занимался редактурой «творчества писателя-короля»].

— Это замечательная новость, мой король, — словно от одного человека прозвучала фраза, сказанная в унисон тремя генералами.

— Но у кого-то за этим столом эта новость не вызывает восторга. Вы, господин министр, против Вольтера? — король улыбнулся и потом еще раз озарил подданных улыбкой, ожидая от военных понимания и одобрения своего сарказма.

Действительно, как можно не пребывать в эйфории, если едет САМ вольнодумец и нахлебник Вольтер.

— Мой король, я спокойно отношусь к господину философу. Для статуса Пруссии присутствие возмутителя Европы будет иметь хорошие репутационные последствия. Тем более в преддверии новой войны, — спокойно высказался Подевильс, но вот слово «войны» было произнесено на выдохе, от чего складывалось впечатление скептического отношения министра к военным авантюрам своего короля.

— Так? Что, Генрих, в чем опять, по-Вашему, я ошибаюсь? Вновь станете говорить, чтобы не воевал? — вдруг переменил тему Фридрих. — Или из последней войны Пруссия не вышла вдвое сильнее? А если еще и Саксонию присоединить? А польские территории, скажем Курляндию?

— Курляндия номинально в Речи Посполитой, а фактически уже Россия, — поправил короля министр.

— Да, бросьте, Генрих, — король отмахнулся. — А что, господа, разве диких московитов не разобьем?

Обращение к генералам и их восхваление гения короля, выглядело, на контрасте разговора с министром, чистой воды лизоблюдством. Но лишь выглядело. Военные действительно верили в своего монарха, были влюблены в него, как в величайшего правителя, да и в Европе уже никто не отрицает военный гений прусского короля. Влюбленность эта, впрочем, может выражаться и физических формах. Ходят упорные слухи, что Фридрих нежится в объятьях рослых барабанщиков, но Генрих фон Подевильс этого не видел. А скорее не хотел замечать [про барабанщиков заявляли в большей степени уже после смерти Фридриха, который, скорее всего, был женоненавистником и отрицал необходимость близости с женщиной, как, впрочем, некогда и Карл XII, так что у Петра Федоровича было с кого брать пример].