Две ночи и тысячи дней (СИ) - ".Злобный Гений.". Страница 17

- Он ненавидел его!

- В отличие от многих, судя по тому, что я слышал и видел, он не выказывал ненависти, и наш отец благоволил этому мальчику, а нрав отца не столь мягок, ты знаешь.

- Халед, что за глупости?

- Нужно обыскать дворец.

- А что сделаем с ним?

Дженсен вновь лишь мысленно вздохнул: его ненавидели слишком многие и хорошего можно было точно не ждать.

- Как и с другими, более ухоженными шлюхами: продай их. В отношении торговли ты лучший делец, чем я. Но даже я думаю что этот… как его зовут?.. мальчик будет стоить немало, особенно если сказать, что он был любимой игрушкой самого шейха.

Назир прекратил тяжело и с ненавистью дышать, а потом вновь ударил наложника.

- Ты прав. Его стоит продать. Сильно товар портить не буду, но ничего страшного. Увести его.

- Что делать с остальными? - спросил стоявший неподалеку Асир.

- Убить.

- Господин, - снова начал начальник стражи. - И вы его оставите после всех краж?

Назир снова подошел к Дженсену.

Тот мысленно взвыл. Тюремная камера начала ему казаться местом, где тихо и прекрасно…

- Да, книги были дорогими. Библиотекаря тоже казнить.

- Но он вор! За это казнят!

- Живым он принесет денег больше. Уведи его.

Когда Асир потащил Дженсена вон из залы, Дженсен в последний раз поднял глаза на Халеда. Тот выбирал среди персиков самый сочный.

Говорят, что любовь и ненависть ходят рука о руку. Дженсен старался не думать о любви, боясь пострадать. Но возненавидел Халеда так же ярко, как и полюбил, когда тот вошел два дня назад в праздничный зал.

***

Известие о смерти отца стало для принца, как гром среди ясного неба утром. Он не питал большой любви к этому мужчине, в конечном счете, он едва его знал. Но его братья потеряли отца, а государство потеряло правителя, даже если трон будет пустовать совсем недолго. Как говорили в северных странах: “Король умер, да здравствует король!”? Именно так и было. Ему даже в страшном сне не могло присниться, что и ему суждено посидеть на этом стуле с высокой спинкой. Пусть недолго, но тем не менее.

Он оделся и прошел в покои отца. Рядом с бездыханным телом валялась склянка, которую отдали алхимикам и те позже скажут, что шейх был предположительно отравлен, а спустя еще несколько часов полностью это подтвердят. Удивительно, но в этой ситуации он думал лишь о том, что Дженсен, скорее всего, был к убийству непричастен. Скорее всего. Полной уверенности у него не было.

Он поговорил с Махмедом и тот подтвердил, что наложник пришел на рассвете и утром ушел в гарем. Он, Махмед, лично за этим проследил. И принц немного успокоился. Да и правда, зачем Дженсену убивать отца? Тем более сейчас, перед свадьбой.

Кейн сказал, что библиотекарь передал служке сверток. Едва ли человек, читающий книги, не понимает, что сейчас, во всяком случае, для него, не слишком удачное время. Книги. Что там могло быть, если не книги? Наложникам не полагается читать, их покупают для иных целей. Если книги найдутся, а они найдутся - Назир уже приказал собрать гарем… Он вспомнил дерзкого Дженсена тогда, у фонтана. Он не сомневался, что и сейчас Дженсен не будет безропотно стоять и смотреть, даже если по ночам он был кроток и смущен. Асир наверняка захочет обыскать покои, и наверняка найдутся книги. Это сделает Дженсена одним из главных подозреваемых, но есть слово Махмеда, а он - уважаемый старец.

Он понимал, что не успеет предупредить Дженсена. Также он понимал, что не может выказывать слабости сейчас - Халед бы не стал. Халед вообще был более жестким человеком в сравнении с ним, даром что обладал веселым нравом. У него был лишь один выход, за него он и зацепился. Ну, а недостачу в казне он позже компенсирует.

***

Уходя из залы под конвоем стражи, Дженсен еще не знал, что судьба его уже определена, и вовсе не Назиром.

____________________________

конец первой части

========== Орден ==========

Они просидели в камере, как в клетке, больше суток. Еды им не давали, лишь поили и то скудно - даже в темнице в разгар лета жарко, а допустить, чтобы те, кто мог принести в казну деньги, умер, не могли, поэтому приносили глиняный кувшин с обычной водой, которая через час уже нагревалась и вызывала еще большую жажду. Те девушки, которых оставили для продажи, таких было несколько, почти все время плакали. “Тратили драгоценную влагу на оплакивание тех, кому уже все равно”, - именно это, устав от стенаний, и заявил им Дженсен. Девушки замолчали. Молодые мужчины и мальчики сидели с каменными лицами и глаза их постепенно становились все безразличнее.

“Похоже, до всех, наконец, начал доходить смысл сложившейся ситуации”, - оглядывая их, думал Дженсен. - “Снова невольничий рынок. И кто тебя купит на этот раз, одним богам ведомо. Конечно, после сытой жизни здесь, кто захочет прислуживать какому-нибудь простому сановнику, а то и вовсе попасть куда-нибудь на тяжелые работы. Одно другому никогда не мешает. Кожа грубеет, руки покрываются мозолями, но для утех господина нужны иные… части тела. “Будет стоить немало”… Продадут, как игрушку шейха. “Стоить немало”. Ну, хоть таланты мои высоко оценил. Спасибо и на том, Халед.”

Происходящее начинало обретать смысл, избавляя Дженсена от эмоций. Теперь он примерно понимал, что будет дальше, и пытался подготовиться. Вернуться на невольничий рынок - не самое страшное. Пережить собственные торги, пока тебя вертят, показывают и расхваливают - не самое худшее. Ужаснее всего - увидеть того чужого человека, которого ты должен будешь назвать господином. И вот в чем был парадокс. Семь лет назад Дженсену сразу сказали, куда он попал, и при том, что он был еще ребенком, испуганным, обиженным и озлобленным, он сразу понял, что это не простая работа служки или тяжелые работы. Нет, он, глядя на распорядителя и его свиту, понял, что там что-то большее, и после всего, через что ему пришлось пройти за следующий год, он смирился и взрастил нового Дженсена в себе, решив, что лучше будет подчиниться, обходя некоторые приказы уловками и хитростью, чем противится и скоропостижно закончить свой жизненный путь.

И все же он был в постели шейха. Но сейчас, после гарема, после шейха и, что уж таить, более лучшей жизни, чем у других рабов, он понял для себя одну простую вещь - больше он не покорится. Его могут купить, его могут истязать, его могут заставлять работать. По сути уже неважно. Но ложиться по приказу под кого-то и терпеть унижения он больше не будет. А значит, придется вспомнить все свои навыки уличного мальчишки, которому мать грозила когда-то тюрьмой, если он не изменится.

Ему предстояло измениться заново. И забыть навсегда человека, который напомнил ему, что значит желать самому, и даже любить. Он хочет выжить и только это имеет значение.

***

Утром второго дня за ними, наконец, пришли. Грубо толкая и отвешивая оплеухи, охрана вывела всех из темницы и на повозках тех, кого отобрали, повезли на невольничий рынок. Девушки вновь принялись плакать и заламывать руки, молодые люди тихо ругаться. И только Дженсен молчал.

На крупнейшем невольничьем рынке государства существовали специальные дома, где готовили рабов для продажи. Дома разделялись в зависимости от того, кем рабу предстояло стать: просто ли слугой в чьем-то доме, черным рабом или жителем гарема. В прошлый раз Дженсен попал в общий дом и думал, что станет кому-то прислуживать, но распорядитель гарема шейха оказался именно на его торгах. Сейчас же он, разумеется, попал в самый дорогой дом, в котором покупали гаремных шлюх, в отличие от остальных юношей, которых забрали возле общего.

Внутри дом не был особенно красив, но тут были вода, которой их облили, и ткани, в которые их завернули, поле чего привели в комнату, где на столе стояли мясо, фрукты и вино.

Девушки, уже более или менее успокоившиеся, тут же бросились к столу и принялись есть мясо, щедро запивая вином; даже начали улыбаться, щебеча о милостивой судьбе.

Дженсен выбрал лишь несколько персиков и отошел, сев на небольшую подушку в углу.