Две ночи и тысячи дней (СИ) - ".Злобный Гений.". Страница 8

Принц снова повернулся к окну и уперся руками в подоконник. “Зачем тебе это надо?” - говорил он себе. - “Еще пара дней и тебя здесь не будет еще на несколько лет. Какое тебе дело до этого… мальчишки?”

Это было неразумно. Совсем. Ему стоило бы или отправить наложника восвояси, или использовать по прямому назначению, а затем опять же отправить от себя. В первом случае могут пойти неудобные слухи, совсем не красящие принца Халеда. Во втором случае могут быть проблемы иного характера и все они связаны с шейхом.

“Когда ты стал таким сердобольным, Джаред?”

- Кейн, проследи, чтобы мой отец не проснулся раньше времени, - не оборачиваясь, тихо велел он.

- Да, Сейид, - послышался тихий ответ.

Дженсен вздрогнул. Он не ожидал, что в покоях есть кто-то еще, Он оглянулся, но увидел лишь мелькнувшие светлые одежды и капюшон. Он хотел спросить но… он никогда не был в том положении, чтобы иметь на это право.

- Ты вернешься к моему отцу утром, - Халед повернулся к Дженсену. - Ты ведь этого хотел?

Дженсен, боясь поверить своей удаче, лишь отрывисто кивнул.

Принц чуть улыбнулся.

А Дженсен не успел себя остановить, предложив:

- Господин, хочешь я станцую для тебя?

- Ты не натанцевался? - изумился мужчина.

- Есть разница между необходимостью и желанием. Я желаю, - он понимал, что слишком осмелел, и это чувство пьянило. Однако и остановить себя уже боялся.

Принц слегка усмехнулся. И снова оглядел наложника. Мехенди, конечно, портили впечатление, но он представил, что этих рисунков нет.

- Ты - красивый, Дженсен, - сказал он. Тот, не ожидая подобных слов, неожиданно покраснел. - Наверное, тебе это часто говорят. Но они говорят это гаремному мальчику. Я же говорю это обычному юноше. Я не люблю гаремных шлюх, разукрашенных и размалеванных. Краски на лице - удел женщин. Это они - прекрасные цветки, и разрисованные лица делают их лишь краше. Я знаю, что далеко не все согласны со мной, но надеюсь, ты не выдашь мою тайну, - улыбнулся он. Дженсен замотал головой, что еще больше развеселило принца. - Я прекрасно понимаю, что добиться того положения, которого добился ты, непросто. А значит, ты - далеко не робкий, кроткий мальчик, каким тебе предписывается быть. Я не слишком люблю мужчин, хотя не гнушаюсь с ними спать. Жизнь воина, ничего не попишешь. И как воин, я люблю обычных, простых мужчин. Ты понимаешь, о чем я?

Дженсен замер, слегка нахмурился и покачал головой.

Принц опять усмехнулся.

- Кровать вон там, - кивнул он головой в сторону ложа под балдахином. - Обойдемся без танцев.

Дженсен распахнул глаза и еле слышно спросил:

- Ты не против?

- Я же сказал, что и мужчины бывали в моей кровати. Ты без своей раскраски… привлекателен для меня.

Для Дженсена эти слова отозвались в груди приятным мягким теплом.

- Иди в кровать, - снова сказал Халед.

Дженсену не нужно было большего приглашения. Он поклонился и подошел к кровати.

- Ляг, - велел принц.

Кажется, впервые за годы он не знал, как себя вести. И это заставляло закипать его кровь. Он лег на покрывала и перевернулся на спину. И замер.

Принц подошел ближе и оглядел тело, распростертое на мягких покрывалах. Он снова одернул сам себя, снова пытался убедить себя, что ему это не нужно. Но он отлично понимал, что значит желать чего-то или кого-то не потому что тебе так велят, а потому что ты сам этого хочешь. Он видел, как любимец его отца заступился за наложницу и не побоялся советника шейха. Семь лет терпеть похотливых старцев - большой срок. Он понимал, что от него не убудет, если он позволит этому мальчишке насладиться хоть каплей “свободы”. Исполнить еще одно его желание.

- Знаешь, Дженсен, я не насильник, - с улыбкой сказал он. На нем были лишь белые шелковые штаны, в которых он ложился спать. - А ты - не девственница. Я не собираюсь пользоваться тобой.

- Почему? - тихо спросил молодой человек; слова принца его обескураживали.

- Потому что я не живу во дворце и не привык спать с кем-то, приказывая.

Дженсену это было лишь смутно понятно. Вбитое в голову за прожитые тут годы искоренить вряд ли было возможно, поэтому сейчас он терялся и не смел даже ответить.

- Скажи мне, чего ты на самом деле хочешь?

Дженсен сел в подушках и покрывалах, посмотрел на принца и опустил голову.

- Могу ли я…

- Ты пришел сюда сам, - напомнил принц. - И не просто так. И ты точно знал, зачем ты сюда идешь. И хотел ты провести со мной ночь, не так ли? - он встал коленями на кровать. - Но ты думал, что все будет так же, как с прочими. Тебе будут говорить, что делать. Или даже не будут говорить, а просто возьмут свое, как поступают остальные. Даже шейх, - он выгнул бровь, но наложник даже головы не поднял. - Ты хочешь переспать со мной. Хорошо. Я не против. Но я не сплю с гаремными мальчиками, так что тебе придется делать то, что хочешь ты.

- Но… ты… твои желания… - еле слышно прошептал Дженсен.

- О своих желаниях, коли они будут отличаться от твоих, я тебе скажу сам, - он коснулся пальцами разрисованной лодыжки и Дженсен вздрогнул всем телом от этого прикосновения.

Подняв глаза, Дженсен увидел перед собой спокойного и уверенного мужчину. В его глазах не было похоти или жадности.

- Я сам пришел… - ни к кому не обращаясь, прошептал Дженсен.

- Поэтому и бери сам то, чего желаешь, - мягко сказал Халед.

Он явно не ожидал, что любимец его отца, по сути, игрушка шейха, кроткая с гостями и жесткая с теми, кто пытается обидеть его подопечных, неожиданно буквально кинется к нему, повалит на спину и, замирая, поцелует. Но в этот раз по-настоящему, так, как никогда не целовал прежде - чувствуя дрожь во всем теле и настоящее свое возбуждение.

Принц улыбался, хотя под пухлыми губами это было незаметно. Он обнял Дженсена, прижимая к себе, и позволил себя целовать. А целоваться наложник умел. С каждой минутой его поцелуи все больше менялись, превращаясь из мягких и жеманных в крепкие и порывистые. Мужские. Настоящие.

Дженсен все сильнее и сильнее пьянел от этой вседозволенности. Ему было дико и странно, что можно целовать, дотрагиваться и смотреть, не думая, можно ли это делать.

Дозволенность. Пьянящее слово, смысл которого теряет любой, попадающий в гарем.

Именно поэтому он не мог насытиться. Касания губ, влажные и настойчивые, отзывчивые и без похоти. Это было желание и для Дженсена это было удивительным.

Принцу было его жаль. Он сам не знал почему. К наложникам не полагается испытывать жалости, или любви, или любых иных чувств, кроме желания усладить себя. Эти девушки и юноши служат лишь для удовлетворения мужских потребностей, не более. Таковы были здешние законы. Возможно, красота была всему виной. А может доброе сердце в груди. Будь принц философом, он, пожалуй, задумался бы об этом. Но он не был философом, он был воином.

Он перевернул их и Дженсен снова оказался на спине.

- Ты любишь целоваться, как я погляжу. Это хорошо. Я тоже люблю целовать тех, с кем делю постель. Особенно, если их губы столь же мягкие и отзывчивые, как твои. Помни, что я сказал. Я увижу и почувствую любую фальшь в твоих действиях и жестах. Мне это не нужно. - Принц замолчал и Дженсену не оставалось ничего, кроме как ответить. И он кивнул. - Поцелуи - это чудесно, но мы же не станем останавливаться лишь на них, хотя я чувствую, что и они были тебе крайне приятны, - с доброй усмешкой произнес Халед. - Ты целовал меня так, как хотел. Теперь я поцелую тебя, как нравится мне.

Дженсену казалось, что он знает, что такое поцелуи. Его много раз целовали и всегда по-разному, но так, как его поцеловал принц - нежно и страстно, жарко, но без намека на сластолюбие - его еще не целовал никто. И он ухватился за эти ощущения, как за соломинку. Руки обняли принца за плечи, а тело прижалось ближе в поиске приятного тепла.

Губы Халеда творили чудеса. А может быть сам Дженсен был как пьяный от ощущений, но то, как скользил чужой язык, лаская его собственный, как зубы прикусывали его губы, то, как разливалось по телу приятное легкое тепло - буквально сводило с ума. Впервые в жизни Дженсен не хотел думать и обманывать ради спасения своей жизни. Он просто чувствовал, что сейчас нет опасности, сейчас он желанен так, как не был прежде.