Синдром Вильямса (СИ) - Трапная Марта. Страница 25

Я почти успокоилась и посмотрела на часы. Часы висели на боковой стене, я хорошо их видела — огромные, с прозрачным корпусом, который позволял рассмотреть вращающиеся желтые шестеренки, качающиеся стальные маятники и черные валы. Стрелки на фоне всего этого механического великолепия видны были плохо, и я не сразу поняла, что с ними не то. Они резко дергались. Вместо того, чтобы относительно плавно перемещаться от деления к делению, минутная стрелка падала отвесно вниз. Потом часы вздрагивали вместе с тенями на стене и стрелка задиралась на полкруга вверх. Видимо, вал, на котором она крепилась, соскочил со своего места… И это значило только одно — это была не паника. Потолок трясется и стены тоже. Я не могу сбежать одна. А как увести отсюда всех? Если рухнет этот светильник, он переубивает здесь всех, кто сидит за столом, к праотцам. Часы превратятся в еще одно орудие убийства. А дальше — как повезет. Если рухнет и потолок, то все мы не жильцы. Золотое солнце, теплый свет, что же вы посылаете мне такие испытания, я к ним не готова! Я набрала в грудь побольше воздуха, готовясь закричать что-нибудь дикое вроде «спасайся, кто может», но поздно.

С треском, который услышала только я одна, средний штырь, который поддерживал светильник, вышел из потолка. Светильник стал похож на опрокинутый дом. И тогда я все-таки закричала. Те, кто стояли рядом со мной, поняли, куда я смотрю и бросились к выходу. Меня не вынесло в коридор, как я думала, я оказалась прижатой к стене. Но те, кто сидели за столом, не поняли паники. И генеральный, крайне изумленный непочтительным отношением к древним ученым, начал багроветь, когда я крикнула так громко как могла «Потолок!»

Генеральный медленно, отвратительно медленно посмотрел на потолок. Не знаю, может быть, остальные тоже посмотрели вверх, я следила только за ним. Он увидел что-то еще, помимо того, что видела я, и рявкнул «все на выход!». И тогда началась настоящая паника. Беда была в том, что двери были узкими и сразу за ними начинался узкий же коридор и никто толком не понимал, куда бежать и что делать. Поэтому выбежав из зала, все почему-то толпились в коридоре, не позволяя оставшимся убраться прочь. И где-то в середине этого беспорядка и толчеи у лампы оторвались остальные два крепления. И она упала.

Я инстинктивно вжалась в стену, следом за лампой начал проминаться потолок. Люди, которые сидели или стояли вокруг стола, больше не ждали своей очереди выйти — они полезли к выходу через стол. Лежащая на столе исковерканная лампа с торчащими из нее крупными осколками стекла, какими-то стеклянными белыми трубками, вспоротый корпус из мягкого металла. Мне стало страшно. Я сразу же представила, как это все может прорывать кожу, вспарывать мышцы, перерезать сухожилия, отравлять кровь.

И почти ту же секунду мой взгляд наткнулся на Матвея. Он полулежал на столе, стремительно белел и вот-вот должен был упасть. А на руке у него стремительно, слишком быстро расплывалось черное пятно. Хорошо, что не артерия, а вена, — была моя первая мысль. Второй мысли не было. Я просто оказалась рядом с ним, хотя между нами была толпа людей и несколько опрокинутых стульев. Я рванула его рукав, он оказался плотным и не хотел отрываться. Но мне нужно было видеть, что там, под рубашкой! И еще — нужно было перевязать рану и чем-то ее прижать. Я схватила ближайший осколок и с силой полоснула по шву. Рукав оторвался. Вена была перебита, из руки торчал осколок и, судя по всему, часть кости размозжилась в труху. Я закричала, чтобы вызывали скорую, принесли аптечку, и еще воду с солью. Но меня никто не слушал. Все толпились у выхода, не понимая, что если бы они построились в шеренгу, то давно бы уже смогли оказаться в безопасном месте. Проклятье!

Я вытащила из-под ног один стул, стряхнула с него осколки, придвинула вплотную к тому, на котором сидел Матвей, и уложила парня. Конечно, нужно было заняться раной сразу, но я не настолько сильна, чтобы одной рукой удерживать мужчину, второй зажимать вену, а третьей накладывать давящую повязку. У меня было всего две руки.

Я прижала вену, сложила рукав, наложила на рану и крепко прижала. Нет, третья рука мне определенно будет нелишней — нужно ведь еще наложить жгут. Сам Матвей уже был почти без сознания и ничем не мог мне помочь. Пришлось снова отпустить повязку, вытащить из его брюк ремень и использовать его как жгут. Все это, конечно, хорошо, но больше ничего я сделать не смогу, нужны другие средства, нужны профессионалы. Я осмотрелась. Зал почти опустел. У выхода стояла высокая тоненькая секретарша Настя и смотрела сквозь меня пустыми глазами. Я поймала ее взгляд.

— Телефон есть? — громко спросила я.

— Что? — Настя очнулась. — Чей телефон?

— Все равно чей. Звони в скорую. Здесь все плохо.

Взгляд Насти стал немного осмысленнее. Она пробралась к нам сквозь стулья и обломки лампы.

— Что случилось?

— Настя, — резко и внятно повторила я. — Нужен маркер, телефон, аптечка и соленая вода.

Настя смотрела на кровь, растекшуюся вокруг Матвея, и ее взгляд снова делался пустым и стеклянным. Ладно, начнем сначала. По одному предмету за раз.

— Здесь на столах были маркеры, найди один и дай мне.

Настя кивнула и посмотрела на стол, потом наклонилась, пошарила на полу и протянула мне толстый черный маркер с синей надписью Infinite Line. Да уж, бесконечная линия, это точно.

— Сколько времени?

Настя вынула из кармана телефон, открыла крышку:

— Семнадцать сорок пять.

Я написала на лбу Матвея эти цифры: 17:45. Оттирать будет долго, если выживет. Но если выживет, скажет спасибо. Некоторые пишут на руке, но это не всегда работает, иногда кровь смывает надпись. Бумага — тем более ненадежно. Теряется, рвется, промокает. А не написать — еще хуже. Правда, я понимала, что каждое мое прикосновение еще сильнее связывает его со мной. И если даже он не знает, кто я, он будет искать встречи со мной. И нет никакой гарантии, что ему снова не захочется прикосновений… или чего-то еще.

— Так, теперь звони в скорую, — скомандовала я Насте.

Настя набрала номер и снова посмотрела на меня.

— Я не знаю, что говорить, — растерянно сказала она и в глазах ее стояли слезы. — Его спасут?

— Да, если мы все будем делать правильно. Дай сюда телефон. А теперь проберись на кухню. Знаю, что невозможно, но ты постарайся. Набери в кувшин теплой воды, литр. И раствори столовую ложку соли. И неси сюда.

Настя кивнула. Я снова поймала ее взгляд, ее невинные чистые глаза.

— Настя, это очень важно. Я не знаю, как ты это сделаешь, но от этого зависит жизнь Матвея.

— Я сейчас, — сказала Настя, врезаясь в остатки толпы у выхода. Наверное, девочка была очень хорошим секретарем.

В телефоне длинные гудки сменились сначала проигрышем, потом механический голос сообщил, что в целях безопасности наш разговор записывается и только потом я услышала усталый женский голос.

— Оператор номер семнадцать, Ольга, я слушаю. Что у вас случилось.

— У нас обрушился потолок. На человека. Разрыв артерии. Десять минут назад.

— Адрес, — меланхолично спросила женщина на том конце провода.

Я четко и внятно назвала адрес.

— Ваш контактный телефон?

— Зачем? — рявкнула я.

— Мы должны проверить, что это не ложный вызов.

— Какой ложный вызов? — заорала я так, что обернулись даже те, кто еще не успел выйти. — Здесь человек истекает кровью! Пока вы будете перезванивать, он умрет! Вы знаете, что такое разрыв артерии?

— Ждите, скорая подъедет через тридцать минут…

— Через тридцать минут здесь будет труп, вы не понимаете?

— К вам сложно доехать, пробки на кольце.

— В воздухе тоже пробки? Вертолет, я знаю, у вас есть вертолеты…

— Вертолеты для экстренных случаев…

— В здании обрушение потолка. У человека разрыв артерии и переломы. Какой еще должен быть экстренный случай? Пожалуйста, высылайте вертолет. Каждый ваш вопрос — это триста кубиков потерянной крови… — я не знала. что еще ей сказать. — Мы тут по колено в его крови, он без сознания, и я понятия не имею сколько еще ребер у него сломано. Какие еще тяжелые случаи вам нужны?