Ромасанта: человек-волк - Конде Альфредо. Страница 27

О, что за восхитительная у нас королева и как же своевременно появился сей бескорыстный профессор! Да благословит их Бог. Но я и представить себе не могу, чтобы мой отец, как бы он ни был пьян, сумел проникнуть в тайны науки, представляемой мистером Филипсом, и сообщить моему мозгу нарушения, необходимые для того, чтобы я превратился в самого настоящего безумца благодаря каким-то известным некоторым ученым невероятным воздействиям.

Если уж говорить о том, что я думаю по этому поводу, то я должен признать, что полностью согласен с господином прокурором Ее Величества, восхищаюсь тонкой иронией, сквозящей в его ответе, равно как и пониманием всех моих действий и анализом намерений профессора, вовсе не такого уж чокнутого, как могло бы показаться на первый взгляд.

Как же можно осуществить тщательное исследование путем простого прочтения газеты? Этот кретин меня недооценивает! И как можно так неблагожелательно судить о состоянии медицинской науки в Галисии: ведь хотя это сказано лишь намеком, но слишком уж очевидно, что мистер Филипс считает, будто на всем пространстве нашего края никто и понятия не имеет о проявлениях мономании, известной медикам под названием ликантропия?

Если мне позволят тоже задавать вопросы и теми же словами, что и прокурор, то поймут, что я помню, как об этой болезни высокопарно изъяснялся дон Хосе Лоренсо под невозмутимым взглядом лиценциата медицины и писателя дона Висенте Марии Фейхоо; хотел бы я видеть, как последний ведет спор с алжирским профессором.

По словам дона Педро, который опять приходил навестить меня, доктор Альдемира думает так же, как дон Хосе Лоренсо. Дон Педро даже уверяет, что первый из них гораздо более рассудителен и рационален в своих выводах. А потому утверждение этого сумасброда из Алжира просто оскорбительно. Оскорбительно. Мой прокурор прав. Меня приговорили к смерти не в качестве виновного в совершении посредством зубов и без помощи какого-либо оружия убийства нескольких человек, чье трепещущее мясо я тут же и пожирал, а как виновника нескольких смертей, явившихся результатом тщательно и неторопливо обдуманного плана, осуществленного с ужасающей расчетливостью, с одной-единственной целью: завладеть жалким имуществом жертв, сначала соблазненных, затем убитых, расчлененных и разбросанных по частям, дабы их сожрали волки.

Прокурор гораздо более справедлив по отношению ко мне, он признает мой ум, который алжирский профессор презирает, с таким же пренебрежением относясь и к научным изысканиям врачей Альяриса. Прокурор справедлив ко мне, он превозносит мой ум, но тем самым он приговаривает меня к смерти, в то время как снисходительная благосклонность гипнотизера освобождает меня от нее. Так будут же благословенны сей малодостославный профессор и алжирская газета. Да благословит Бог королеву, которая, предвидя окончательный судебный приговор, опережает его и повелевает приостановить его исполнение в ожидании ее последующего королевского волеизъявления.

Дон Педро, всегда такой внимательный к моим печалям, посетил некоторые дома в Корунье после того, как остановился в Компостеле, взывая к пониманию и помощи архиепископа. Святая матерь Церковь не покидает свою даже самую заблудшую овцу. Когда дон Педро сообщил мне о хорошем расположении ко мне Его Высокопреосвященства и о хлопотах, которые он намерен предпринять в мою пользу, мне оставалось лишь попросить, чтобы он позволил мне вновь исповедаться ему и совершил Святое таинство Евхаристии.

Я — заблудшая овечка, возвращающаяся в стадо. Разве не должен наш Господь Бог возрадоваться более за одного кающегося грешника, за того, в кого вселился злой дух и кто пребывал во власти дьявольской силы, нежели за сто нашедших спасение праведников? Во мне исполняются все их надежды, я оправдываю их существование, и клерикалы знают это. И мне, разумеется, это известно. И я этим пользуюсь. Благодаря им я теперь человек-волк гораздо в большей степени, чем когда-либо, во всяком случае для большинства людей и для Ее Величества тоже. И это спасает меня.

Известие о королевском вмешательстве, распространенное прессой, дошло до самых отдаленных уголков королевства и сделало мое положение еще более скандальным, если только такое возможно. О, какое же великодушное сердце у нашей государыни, которая так заботится и радеет за самого скромного и далекого из ее подданных! И какое заботливое попечение о науке! То, чего Барбара не могла даже допустить, что она ни на миг не принимала даже в минуту сомнения, все это августейшая дама соизволила принять к сведению благодаря немыслимому безвозмездному вмешательству алжирца… и усердным хлопотам графини Эспос-и-Мины.

Дон Педро, более похожий на монашку, чем на священника, проникает во все круги общества, добирается до всех умов, пролезает во все дома. Он мой великий, великодушный — и бескорыстный? — покровитель. Движимый жаждой спасения, он не только поговорил с судьями, счел уместным вовлечь в дело архиепископа, попытался вразумить Барбару или повлиять на доктора Фейхоо. Он не только беседовал со священниками своей епархии, спорил с врачами и частенько наведывался ко мне. Когда он узнал, что донья Хуана де Бега когда-то была няней Ее Величества, он прибегнул и к ее помощи.

Он явился в дом вдовствующей графини Эспос-и-Мины и убедил ее в моей ликантропии. Той самой, что снилась ей бессонными, кошмарными ночами, вызывая судороги! Приятных ей сновидений. Именно она возбудила интерес королевы, она подтолкнула ее к прочтению всей этой прессы, она написала ей жалобное послание, моля о милостивом прощении для невежественного и несчастного бедолаги, существа суеверного и низшего, в коего превратили меня народное мнение, оскорбительные высказывания мистера Филипса и королевская воля.

7

Девятнадцатого сентября 1853 года прокурор Бастида, на этот раз в ответ на доводы моего далекого высоконаучного защитника, после вмешательства того, о ком мой адвокат в беседе со мной отозвался как о не слишком одаренном, но весьма ушлом ученике Месмера, подписал новый документ, завершавшийся утверждением, что прокурор отказывается углубляться в суть проблем мономании и ограничивается рассуждениями, необходимыми для того, чтобы доказать, во-первых, что в деле имеется все, что требуется, дабы разрешить сей спорный вопрос, и, во-вторых, абсолютную бесполезность и полную безосновательность опытов, предлагаемых мистером Филипсом, ибо для суда, который должен вынести приговор на основании устных и письменных прений, вполне достаточно того, что изложено в данном отчете.

Бастида также добавил, что лишь в случае необходимости пересмотра окончательного приговора или возникновения надобности представить отчет правительству Ее Величества он, возможно, сочтет целесообразным расширить круг своих идей и добавить некоторые важные размышления, и в таком случае Ваше Превосходительство поступит так, как сочтет нужным. Да будет так, и да будет удостоверено, что сие в точности соответствует словам того, кто изволил запечатлеть свою подпись под ними, прокурор Бастида, да хранит его Бог.

Узнав об этом, мой адвокат был вне себя от радости. Я же предпочел занять выжидательную позицию, проявляя благоразумие, если выражаться юридическим языком, который постепенно становился для меня родным; мне не верилось, что такое счастье возможно. Вмешательство королевы было в мою пользу! А прокурор ничего об этом не знал! Нельзя было придумать ничего более благоприятного для моих целей. Руа Фигероа даже схватил меня за плечи и стал трясти, охваченный неудержимым восторгом. Мне пришлось остановить его взглядом, который заставил его соизмерить свои силы с моими.

В тот же миг, как адвокат обнаружил мою хищную ярость, он тут же инстинктивно убрал руки с моих плеч. Но через несколько мгновений, как я предполагаю, после некоторого размышления, взгляд его стал серьезным, а лицо суровым. Он обратился ко мне ледяным тоном, при этом указательный палец его правой руки уперся мне в переносицу, а глаза впились в мои.