Сладкое королевство (СИ) - Кец Евгения. Страница 23

Интересно, сколько по свету бегает маленьких Леонидиков?

Впадаю в ярость, но лицо сохраняю. Улыбаюсь и протягиваю коробку через порог:

— Здравствуйте, — стараюсь глубоко и размеренно дышать, — мой курьер перепутал торты, случайно. Вот ваш, — шиплю в конце, как змея.

А Леонид, похоже, меня признал. Стоит как током поцелованный, разве что волосы, как в фильмах, дыбом не встали.

— Л-л-людмила? — заикается и забирает торт. — Саш, унеси на кухню, передаёт коробку старшей дочери, не глядя. — И верни ту, что в холодильнике.

— Хорошо, пап, — как-то подозрительно смотрит на меня, кажется, девчушка не дура, понимает, что папочка заикой стал не от красоты моей неземной, вот жена-то удивится.

— Зайдёшь? — вдруг спрашивает и младшую дочь от двери отодвигает, освобождая мне путь.

— С луны свалился? — шепчу. — Хочешь, чтобы твоя благоверная меня на куски порвала? И тебя заодно? Или у вас какой-то свободный брак? — поглядываю на Майю и почти морщусь от боли, что рождается в моём сердце при виде этой малютки.

— Я могу объяснить...

— Все мужики могут, и, видимо, всё одинаково...

— Диан, уведи Маю в комнату, — садится на корточки перед дочуркой и поправляет выбившуюся прядку тёмных волос, — папа с тётей поговорит и вернётся, хорошо?

— Гостей надо чаем поить, — заявляет девочка, упирает руки в бока и исподлобья смотрит на меня. — У меня сегодня день рождения. Бабушка вечером приедет. Но ты же останешься сейчас? — тараторит неразборчиво, а выражение лица меняется на жалобное.

— Май, нехорошо приставать к незнакомым, — Диана тянет малышку из коридора.

— Она не незнакома, она мама, — почти кричи и упирается девочка.

— Не твоя, — в коридоре с моей коробкой появляется старшая, Саша, кажется.

— Девочки, идите в комнату! — повышает голос отец, что аж я вздрагиваю.

— Не надо орать на детей! — ни с того, ни с сего набрасываюсь на мужчину. — Что они тебе сделали?

Не успеваю больше ничего сказать, Леонид выталкивает меня подальше и следом выходит на лестничную площадку, плотно закрывая дверь. Только и слышу, как малышка громко плачет, почти навзрыд. Сердце заходится, а слёзы так и наворачиваются, мечусь по клаптику бетонной площадки, будто это клетка, где меня заперли, и смотрю на дверь, всплёскивая руками:

— Ты псих? Она же плачет! — возмущаюсь, а голос эхом разносится на весь подъезд.

— Ничего, сёстры успокоят. Она пережила достаточно, чтобы понимать, когда можно поплакать, а когда и успокоиться быстро надо.

— Что ты несёшь? Ей только четыре годика сегодня исполнилось. Что она пережить-то могла? Разве что скандалы из-за твоих похождений по бабам? — стараюсь уколоть больнее, хочу излить свою боль и боль обманутых женщин на одного, конкретного, самца, пойманного с поличным.

— Ты о чём? — задирает брови. — Какие похождения?

— Твоя жена знает обо мне? — указываю на дверь.

— Моя жена умерла год назад...

Открываю рот и захлопываю, звонко щёлкая челюстями. Вдыхаю с шумом, собираюсь с духом, пытаюсь хоть слово сказать, но не могу. Застываю как скульптура на постаменте, только ресницами хлопаю.

— А ты, смотрю, уже выводы сделала, — прячет руки в карманы штанов.

— Но...

— Что? Я ушёл, решив, что наутро ты не захочешь меня видеть, но из вежливости не посмеешь выставить за дверь, обвинив в идиотизме и неумелости...

Корчу гримасу — что-то между согласием с его словами и непониманием.

— Это понимать как да? — ухмыляется, и замечаю, что взгляд у мужчины грустный-прегрустный, как у побитого щенка.

Так и тянет пожалеть, что меня удерживает от этого заведомо опрометчивого поступка, не знаю. Твёрдо стою на одном месте, стискиваю кулаки, но решаю, что разумнее в этой ситуации сделать ноги:

— Прости, пожалуйста, — бурчу и даю дёру по лестнице вниз, слышу как Леонид выругивается, а следом дверь хлопает.

Вот это встреча встреч... кому скажи, не поверят.

— Дура! — обругиваю себя, не успев из подъезда выйти. — Торт! — тяжело вздыхаю и топаю обратно, ещё разок опозорюсь, торт для сестры забрать надо.

— Пап, кто она? — слышу голос старшей девочки из открытой двери, и замираю на лестнице.

— Никто, Саш, угомони сестёр, я сейчас вернусь.

Леонид поворачивается, и мы сталкиваемся взглядами.

— Я кондитер, — говорю с явной обидой и тяну руки к коробке.

— Твою...

— Свою, мою не надо, — стискиваю зубы и, выхватив торт, собираюсь уйти.

— Прости, это не то, что ты подумала, — хватает за плечо, а я делаю самую большую глупость — с разворота впечатываю пощёчину.

Всё бы ничего, да торт здоровенный получился. Не удерживаю, и летит всё это чудо на штаны мужчины. Коробка всмятку, и только сейчас понимаю, что торт распаковывали, иначе не открылась бы коробка.

Ахаю, закрывая рот руками — плакал мой подарок на день рождения Оксаны. Осматриваю Леонида с головы до ног и бесконтрольно с ноткой истерии начинаю смеяться.

— Полегчало? — бурчит.

— Немного, только теперь снова ехать домой и делать торт, — киваю и даже улыбаюсь. — Твоё счастье, что он нужен мне только вечером, а дома есть всё, чтобы приготовить такой же.

— Я оплачу.

— В качестве моральной компенсации за худшую ночь в моей жизни? — хмыкаю.

— Да ты тоже не секс-дива, знаешь ли, — смотрит с укором, похоже, перестаралась я.

— У меня хоть резинка нашлась, — парирую, последнее слово должно быть за мной, зря, что ли, столько лет в адвокатах ходила?

— Видимо, с истёкшим сроком годности, лет так десять назад, — корчит гримасу, а у меня лицо вытягивается, что это за заявление. — Один порвался, второй жутко-неудобный.

«И тоже порвался», — заканчиваю в голове и еле сдерживаюсь, чтобы не сказать ему, что у него мог быть ещё один ребёнок.

​

— И вообще, я двадцать лет на свиданки не бегал, да ещё и с незнакомками, — задирает глаза, будто размышляет, — с незнакомками вообще никогда не был.

— Может, хватит на весь подъезд препираться о своих резинках и их качестве? — в дверях квартиры стоит Саша и смотрит на нас с укором. — Вас прекрасно дома слышно... — не договаривает и, не закрывая двери, уходит в комнату.

Что-то увлеклась я с обвинениями, забыла, что стоим в общественном месте, что за дверью дети, даже не услышала, как эта самая дверь открылась. Хлопаю глазами как кукла.

— Зайди, пожалуйста, в квартиру, — командирским голосом просит Леонид, — я уберу свинство, которое ты из-за меня развела и оплачу торт, который сломал.

Опустив голову, подчиняюсь. Дела, может, у меня и хорошо идут, но отказываться от оплаты, не могу себе позволить, я помещение хочу арендовать, а туда ещё и оборудование закупать. Короче, раз сам предложил...

Снимаю обувь, стоя в темноте, пока Леонид ушёл куда-то вглубь квартиры, а в коридор Майя выбегает:

— Папа уговорил тебя остаться? — улыбается девочка, вытирая слезинки. — Вот, — лихо откуда-то снизу шкафа достаёт женские тапочки, — гости у нас тапочки надевают.

— Спасибо большое, — не решаюсь обидеть малышку, так что натягиваю тапки, которые на мне болтаются.

— Пошли, — тянет куда-то, не сопротивляюсь. — Ты чай пьёшь или кофе? Бабушка не обидится, если я торт сейчас нарежу, — тараторит, не хуже моей сестрицы, да ещё и детский говор, пойди разбери, о чём она. — Я кофе не умею делать, а Ди умеет. Я позову её, — смотрит выжидающе.

— Не надо, — мотаю головой. — Я недолго, меня ждут уже.

— Невежливо отказываться от торта в гостях.

— Эм, — присаживаюсь на корточки перед девочкой, — я не гость. Я кондитер, — неловко улыбаюсь, — ты знаешь, кто такой кондитер?

— Нет, — заявляет и на пятках разворачивается в сторону кухни. — Если ты не останешься, я обижусь.

Ухмыляюсь, вот шантажистка. А старшие где?

— Я делаю торты на праздники маленьким девочкам, — улыбаюсь, — но сама их не ем. Это моя работа.

Мимо меня проходит Леонид, футболку надел, надо же. Кидает быстрый взгляд на мои ноги и задирает бровь, увидев тапочки — хмыкает и уходит. Надеюсь, это обувь не его умершей жены? Холод по позвоночнику ползёт до самого крестца, будто огромную сосульку приложили к спине. Я не то чтобы верю в духов, но не хотелось бы повстречаться с ревнивой супругой, почившей раньше времени.