Милость крестной феи (СИ) - Заболотская Мария. Страница 17

— Ашвин! Ашвин! — позвала Эли тихонько, и поскреблась в окно, как ночная птица.

Он не сразу услышал ее. Нахмурился, склоняя голову из стороны в сторону, и его пепельные волосы заблестели в теплом свечном свете. «Красивый! Красивый!..» — и вновь Эли застонала от досады, желая отхлестать себя по пылающим щекам.

Нерешительно он подошел к окну, вглядываясь в темноту, и отпрянул, когда ли вновь позвала его: «Ашвин!».

— Кто там? — воскликнул он не столько испуганно, сколько взволнованно. — Если ты лесной дух, то уходи! В моих краях запрещено говорить с нечистыми созданиями!

— Открой окно, Ашвин! — тихонько просила его Эли, с трудом преодолевая робость. — Я всего лишь человек, такой же, как и ты. Мне нужно сказать тебе что-то очень важное!..

Ее шепот, казалось, зачаровал Ашвина. Его взгляд оставался недоверчивым и настороженным, однако шаг за шагом он подходил к окну, за которым виднелось бледное личико с лихорадочно горящими глазами.

Поколебавшись пару мгновений, он приоткрыл задвижку.

— Да ведь ты же та самая лесная бродяжка! — воскликнул он, и лицо его просветлело. — Я узнал тебя! Ты забралась недавно в Терновый Шип, а затем я тебя испугал своими расспросами. Мне потом стало очень стыдно, и я все думал, в порядке ли ты. Откуда тебе известно мое имя?..

Его приветливый голос заставил Эли растеряться — она и подумать не могла, что Ашвин запомнил ту встречу. Если он не обратил на нее внимание, когда они танцевали на балу, то с чего бы ему думать о чумазой девчонке-нищенке, которую он застал в своем саду?..

— Это неважно, — наконец, смогла сказать она. — Гораздо важнее то, что тебе грозит страшная опасность. За твоей головой в лесной край прибыли чужестранцы — и они ищут дорогу к Терновому Шипу прямо сейчас!..

По побледневшему лицу Ашвина она поняла, что юноша знает, кто эти люди — и смертельно боится их.

Эли и принц (5)

Бывает страх, что заставляет глаза гореть, сердце — гнать пылающую кровь по жилам; еще он превращает все мышцы тела в натянутые струны, ускоряет бег — чтобы топот ног звучал в такт с безумным биением сердца, — обостряет слух и ум, но притупляет боль; и даже одаряет на время чутьем, помогающим предугадать тайные опасности. Словом, страх этот дан человеку во спасение.

Но Ашвин был охвачен совсем иной разновидностью испуга — взгляд его потускнел, спина сгорбилась, словно на плечи ему обрушилась невыносимо тяжкая ноша — ненавистная и привычная одновременно, — и в том, как тяжело и коротко он вздохнул, слышалась одна лишь обреченность. Услышанное не побудило его бежать — напротив, заставило безвольно замереть. Ни на миг он не усомнился в правдивости слов Эли — более того, теперь он смотрел на нее так, словно она, произнеся роковые слова, стала частью прошлого, откуда за ним явились враги. «Ты знаешь о том, что меня желают убить — стало быть, тебе известно о моей жизни так много, как никому более!» — говорил его взгляд, бесконечно печальный и доверчивый.

— Ашвин, — шептала Эли в отчаянии, видя, что он бездействует и молчит. — Они идут за тобой! Нужно спасаться!.. Верь мне — я переплыла широкую реку, я прошла сквозь ночную чащу — только чтобы предупредить тебя…

Но он только тяжело дышал, все ниже склоняя голову, как будто каждое услышанное слово по капле лишало его сил.

— Здесь нельзя оставаться! — Эли хотелось встряхнуть его, чтобы привести в чувство, но она не решалась даже руку протянуть в сторону юноши. — Они знают, где ты живешь…

— Значит, кто-то предал меня, — глухо и безразлично промолвил Ашвин, не глядя на нее. — Как странно! Даже когда чувствуешь себя полностью одиноким — рядом всегда есть предатель.

— Ох, да разве стоит об том думать, когда нужно уносить ноги⁈ — нетерпеливо воскликнула Эли. — Предупреди свою тетушку, слуг, и побыстрее уходите!

— Тетушку? — переспросил Ашвин, наконец-то подняв взгляд на нее, и Эли поежилась, увидев, как мертвы и безжизненны его глаза. — Но никто, кроме нее, не знал, где мы прячемся… Знаешь, лесная девочка, как я хотел написать тому… тому, кого привык считать отцом? Но он отослал меня, на прощание сказав, что никто не должен знать, куда мы уедем — даже он сам. И я с тех пор не написал ни единого письма, выполняя его приказ. Не заводил знакомств и дружбы, не покидал стен усадьбы, не обмолвился лишним словом, когда обстоятельства принуждали меня к разговору — сплошь вежливая бессмысленная болтовня… Всю жизнь меня учили быть осторожным и не доверять людям — и я был хорошим учеником!..

— Я говорю правду! — вскинулась Эли, приняв последние слова на свой счет, ведь все остальное прозвучало для нее путано и непонятно.

— Нет-нет, тебе я верю, — бледно усмехнулся Ашвин. — Быть может, потому, что ты похожа больше на лесного духа, чем на человека. Хотя совершенно не понимаю, отчего тебе вздумалось мне помогать!.. Что ж, давай проверим, ждет ли этой ночью гостей моя опекунша…

И он подал руку Эли, как будто не замечая, что ее пальцы изранены и грязны.

Она, растерявшись и смутившись, не сразу приняла его приглашение, но все же, помедлив, робко коснулась его холодной ладони и беззвучно перебралась через подоконник, немного стыдясь того, что ее босые ноги оставляют всюду грязные следы.

Ашвин, тихо приоткрыв двери своей комнаты, выскользнул в коридор, прислушиваясь к шорохам старого дома. Эли шла за ним след-в-след, от волнения не в силах произнести и слово.

— Кажется, она сегодня отпустила слуг, — прошептал он, пройдя к лестнице, ведущей вниз. — Плохой знак… Слушай! Сама она не спит — это ее шаги там, в гостиной. Видишь — я был прав, она их ждет…

И от слов этих, произнесенных совершенно равнодушным голосом, повеяло чем-то пугающим, как будто там, в гостиной, затаилась огромная ядовитая змея, поджидающая добычу. Быть может, произнеси Ашвин их как-то по-другому — Эли бы решила, что он от волнения наговаривает на госпожу Кларизу, вменяя ей в вину несуществующее злоумышление, но обвинение было произнесено так бесстрастно и уверенно, что не приходилось сомневаться: Ашвин знает гораздо больше о темной стороне человеческой души и о предательствах, чем она сама.

— Ты все равно должен бежать! — с горячностью сказала Эли.

— Бежать… — повторил Ашвин с горечью. — Всю свою жизнь я от кого-то бегу — и никто не объясняет, что за опасность мне грозит. Только повторяют: тебя хотят убить, тебя непременно убьют, если найдут… Это так утомляет! — и он, тихо и горько засмеявшись, повернулся, направляясь обратно в свою комнату.

Эли ничего не оставалось, кроме как тихонько последовать за ним.

— Что?.. Но почему⁈ — она, ничего не понимая, заговорила лишь когда затворилась дверь, вряд ли способная защитить от ночных непрошенных гостей. — Неужели ты собираешься просто ждать, когда за тобой придут?..

— Ты ничего не понимаешь, лесная девочка, — промолвил Ашвин, усевшись у давно остывшего камина и уставившись в пустоту. — Ты не знаешь, каково это — жить, скрываясь. С каждым годом все меньше рядом близких людей — они исчезают, выполнив свой долг или предав его. Ты не имеешь права ни на миг позабыть, что вокруг тебя смыкается круг, и всюду подстерегают враги — более ничего. Никто не говорит правды, лишь предупреждают, что тебе уготована особая судьба и передают из одних верных рук в другие…

— Особая судьба! — с отвращением вскричала Эли, не сдержавшись. — Хуже напасти не бывает!..

— Странно! — Ашвин хмыкнул. — Обычно все говорят, что особая судьба — редкий и ценный дар.

— Только не я, — сказала Эли решительно. — Я знаю цену таким дарам — и она очень высока!

— Но не всегда от них можно отказаться. Иногда нужно просто принять свою судьбу… — грустно сказал Ашвин, и вновь стих, глядя на золу.

— Вот уж не соглашусь! — пылко воскликнула Эли, немного обиженная тем, что Ашвин считает, будто она ничего не понимает в предназначении, судьбе и особых дарах. — Да с чего ты взял, что это твоя судьба? Кто тебе про нее сказал — какая-то зловредная фея?