Священник (ЛП) - Бруен Кен. Страница 7

— А мужик, который задушил старую монашку, помнишь, два года назад? — спросил Мик.

Такое забудешь. Я кивнул, и он продолжил:

— Дали пожизненное. Я видел его вчера по телику — ни капли не раскаивался.

Ирландия изменилась до неузнаваемости. В моей молодости духовенство считалось неприкасаемым. А теперь словно открылся сезон охоты. Я спросил:

— А тот синоптик с TV3… он еще на месте?

Синоптик, добившийся невозможного: у него ирландская погода выглядела вполне прилично.

Мик был в восторге. Я попал в цель; спросил:

— Нравится? Скажи, охренеть одаренный.

Главная ирландская похвала, редкая. Синоптик говорил с фарсовой американской подачей, очеловечивал прогноз. Да, лить будет, но не так уж плохо, не то что в Англии. Да и чем вам погода не угодила? Дождь так и так пойдет, это же Ирландия, он наш по праву рождения, от него трава зеленее, а нам всегда есть на что пожаловаться.

Я спросил, при деньгах ли он, и он заверил, что да, но потом серьезно добавил:

— Это не мое дело, но могила твоей несчастной матушки в шокирующем состоянии.

Мне туда не хотелось, я сказал просто:

— М-м.

Он подбирал слова как можно аккуратнее, но есть темы, которые не обойдешь, как ни старайся. Он продолжил:

— Я знаю, тебе… было… плохо… Но, знаешь, люди-то говорят.

Будто мне не насрать.

— Ценю твою заботу, — ответил я.

Соврал.

Он еще не закончил:

— У меня кузен Томас занимается могилами, золотые руки. Я бы мог поговорить.

Я согласился, потянулся за кошельком. Он отмахнулся, сказал:

— В другой раз сочтемся. Ты всегда был другом нашему брату.

Возможно, моя лучшая эпитафия.

5

Через неделю я пошел на собеседование, на работу охранником. Сам знал, как это нелепо звучит: берусь присматривать за зданиями, когда за собой присмотреть не могу. Как любила говаривать моя мать, когда я стал полицейским:

— Он! Полицейский! Да он за мышью на перекрестке не уследит.

Должен признать, этот образ всегда вызывал у меня улыбку, — совсем не то, что она планировала. В Ирландии главный грех, пожалуй, — мыслить не по чину. Как говорится, «берега попутать». Она следила, чтобы я в него не впадал.

Охранное агентство находилось позади церкви святого Августина, рядом с единственным голуэйским секс-шопом. Так и подмывает сказать — держи пороки поближе. Да, был у нас и первый секс-универмаг. Они пришли вслед за большими мальчиками — «Макдональдсом», «Ривер-Айлендом», «Гэпом». Не знаю, о чем это говорит, кроме как о прибыльности, но все они любители легкой наживы.

Пекло так, что раскалывались камни. Европу накрыла аномальная жара, Англия изнемогала от температуры под сорок, Тони Блэр тоже чувствовал запах жареного, по-прежнему обещая «найти оружие массового уничтожения». У нас, в Ирландии, было свое оружие массового уничтожения.

Алкоголизм.

Я пришел в белой рубашке с короткими рукавами, темно-синем галстуке со слабым узлом — беззаботный штришок, — черных отутюженных штанах, приличных черных слипонах. Всё — из магазина «Винсент де Пол», обошлось в девять евро. Женщина за кассой подняла рубашку на просвет, оценивающе взглянула на меня, сказала:

— Вам очень пойдет.

Ну, как минимум впору.

Туфли малость жали, но в целом ежедневный уровень дискомфорта

Физического

Психического

И/или

Духовного

не хуже привычного.

Было время, когда мне повышал настроение Томас Мертон. Больше нет. Устарел из-за разъедающего отчаяния. Туфли преувеличивали мою хромоту. Может, меня возьмут из жалости, будто инвалида. Все, что я знал об охранных агентствах, я в основном почерпнул у покойного друга Брендана Кросса. Он однажды сказал:

— Если можешь стоять, можешь быть и сторожем.

Я спросил:

— И все?

— Неплохо, если тебе младше семидесяти.

Тому, кто меня собеседовал, явно было за шестьдесят. Очевидно, он насмотрелся плохих боевиков, потому что в уголке рта у него торчал обрубок сигары. Пока он говорил, медленно им крутил:

— Вижу по резюме, что вы служили в полиции.

Я кивнул, не вдаваясь в подробности. То, что меня оттуда погнали, говорит не в мою пользу.

Он покряхтел на разные лады — то ли в одобрении, то ли нет, я не понял. Сказать, что выглядели мои бумаги подозрительно, не сказать ничего. Он вздохнул, спросил:

— Когда можете приступать?

— Эм-м…

— Сегодня свободны?

Я был свободен каждый день, но, блин, еще не подготовился морально. Ответил:

— Я пока переезжаю, можно со следующей недели?

Наконец он посмотрел на меня. Я надеялся, что белая рубашка делает свое дело, и сказал:

— У вас будет время проверить рекомендации.

Моими рекомендателями значились Ридж и врач, который однажды починил мне сломанные пальцы. Он ответил:

— Да все равно.

Я понял, что собеседование окончено, встал, сказал:

— Благодарю за уделенное время.

— Да-да.

Я ушел с мыслью:

«Теперь у меня есть работа? Так просто?»

Решил заглянуть в церковь Августина, поставить свечку за всех своих мертвецов. Раньше ходил за этим в аббатство, но они больно задрали цены. Расценки за карточки службы [21] заоблачные. В церкви я окунул пальцы в купель, перекрестился, произнес In ainm an Athair — «Отче наш» на ирландском. Как раз заканчивалась служба, народу было прилично. Я направился к святилищу святого Иуды в конце, положил денег в ящик. Жаль, что свечи электрифицировали. Нажимаешь кнопочку — и загорается огонек. Обидно. Сам процесс выбора свечи, зажигания, был целым ритуалом утешения, древним, как бедность. Что дальше? Интернет-доступ? Сидишь дома, зажигаешь свечку на сайте. Я выбрал место сверху справа, нажал на кнопку, не включилось. Ткнул еще в три кнопки. Никак. Надеялся, что это не дурной знак, встал на колени и произнес:

— За упокой душ безвременно усопших.

Почувствовал себя лицемером. Подошла старушка, бросила монеты в ящик, нажала на кнопку — вспыхнул весь верхний ряд. Она была в восторге. Я хотел возмещение. Может, я не ту сумму положил, должна быть конкретная, или у них специальное предложение, десять огоньков всего за 9,99 евро? Слишком сложно. Я ушел, не чувствуя никакого удовлетворения.

Встал на ступеньках с солнцем на лице, услышал:

— Мистер Тейлор? Матерь божья, вы ли это?

Джанет, горничная, повариха и на дуде игрец в отеле «Бейли». Она всегда выглядела не младше миссис Бейли — должно быть, под девяносто. Казалась такой хрупкой в своей шали из Коннемары. Эти шали шили вручную, передавали от матери к дочери, — живой лоскут истории.

— Джанет, — сказал я.

И она подошла, обняла со всей силы, сказала:

— Мы слышали, вы в психушке.

Осеклась, покраснела, исправилась:

— Святые угодники, то есть в больнице.

Я тоже ее обнял:

— Был, но теперь я в порядке.

Она отпустила меня, сказала слова, лучше всего подходящие на звание ирландского благословения:

— Дайте-ка на вас взглянуть.

Века заботы в паре слов. И они действительно просят лишь взглянуть — но с нежностью, теплотой.

— Совсем отощали, — сказала она.

Я улыбнулся, спросил:

— Как вы?

Ее лицо загорелось, прямо как верхний ряд свечек. С радостью в глазах она воскликнула:

— Разве не здорово?

Что?

Что-то я не понял, сказал:

— Что-то я не понял.

Она приблизилась, словно всюду подслушивают — а в Ирландии наверняка так и есть, — и чуть не прошептала:

— Я о нашем наследстве.

На моем лице отразилось непонимание, и она добавила: