Как я осталась одна и танцую. Первый самоучитель счастливого одиночества для девушек и женщин - Зайцева Саша. Страница 31

Кажется, что именно это – постоянные развлечения, культ расслабленности и позитива, неглубокие эмоции – и есть тот рецепт счастья, столь желанный и легко доступный сегодня.

Однако слабый эмоциональный интеллект, избегание любой серьезной мыслительной работы и негативных эмоций только погружает во фрустрацию, отдаляет нас от полноценной жизни, от полноценного понимания себя и настоящего счастья.

Мы как вечные дети, которые боятся реальной жизни, но она неизбежно дает о себе знать – ведь старение, болезни, бедность, смерть, несправедливость и горе остаются. И когда сталкиваемся с ними, мы оказываемся совершенно не готовы – и можем просто не выдержать, сломаться.

Но даже когда мы пребываем в состоянии этой медийной полунаркотической эйфории и живем без ощутимых проблем, нам не избежать фрустрации и неврозов: потому что наш глубинный запрос на смысл нашего существования будет оставаться нерешенным.

Олдос Хаксли еще в 1932 году довел массовое желание расслабляться до абсурда и создал в антиутопии «О дивный новый мир!» тоталитарное общество, построенное на трех принципах – беззаботность, сексуальная свобода и потребление. Люди в мире Хаксли постоянно находятся под действием наркотика сомы, предаются оргиям и ни о чем не думают, а наука, религия и искусство в этом мире запрещены. При этом фактически эти полусущества не живут, поскольку они не умеют испытывать сильных чувств, любить, осмыслять себя, быть свободными.

Виктор Франкл подчеркивает, что в отличие от животных, инстинкты не диктуют человеку, что ему нужно, и в отличие от человека вчерашнего дня, традиции не диктуют сегодняшнему человеку, что ему до́лжно. То есть, живя только сообразно своим инстинктам или только сообразно традициям, мы не утоляем жажду смысла – и не сможем стать по-настоящему счастливыми.

«Необходимо упомянуть один из 90 фактов, полученных в эмпирическом исследовании […]: оказалось, что среди посетителей Пратера – знаменитого венского парка отдыха и развлечений – объективно измеренный уровень экзистенциальной фрустрации был существенно выше, чем средний уровень у населения Вены (который практически не отличается от аналогичных результатов, полученных и опубликованных американскими и японскими авторами). Другими словами, у человека, который особенно добивается наслаждений и развлечений, оказывается в конечном счете фрустрировано его стремление к смыслу, […] его “первичные” запросы»^[70]

В части паттерна счастливой и успешной женщины современности эта карнавально-смеховая культура создает странный однобокий конструкт. Идеальный сценарий для нас – полуженщина-полудевочка (внешне), замужем, двое детей, живет в большом городе в новом доме, по утрам – смузи или кофе в красивом месте, по вечерам – сериалы и семейные посиделки, по воскресеньям – рестораны, торговые центры и прогулки в парке.

Когда жизнь системно не вписывается в этот сценарий, мы становимся жестокими по отношению к самим себе. Мы снова и снова загоняем себя диетами, отчаянно пытаемся понравиться определенному парню (или удачно манипулировать им) и не прощаем себе ошибок, возраста, неудач, одиночества, несоответствия «картинке».

Масскульт, призванный развлекать нас, хотя и говорит что-то вроде «следуй за мечтой!», «сияй!», «будь собой!», на деле не дает нам право быть иными – и ради соответствия транслируемому образу мы готовы отказаться от собственных сложных чувств, игнорировать свои сомнения и страдания, поиск смысла своей жизни.

Контекстная реклама в интернете обогатила недавно мой лексикон словечком «тотальная бьютификация» и заставила призадуматься. К рекламе шли фото «до / после»: на первом – юная блондинка в профиль, с естественной припухлостью щек, живая и не лишенная индивидуальности. На втором – ее же лицо, словно выправленное в графическом редакторе в попытке подогнать под образ абстрактной медийной персоны: заостренная линия скул и нижней челюсти, накаченные филлером губы, нарощенные ресницы, неестественно четкий рисунок бровей.

Стремление большинства женщин сделать себя более привлекательными понятно, приятно, естественно и весьма традиционно – недаром в пещерных стоянках археологи находят доисторические кольца, серьги, браслеты… Однако в какой момент красота женщины стала стандартизированным конструктом, как «совершенство» бокала или прикроватной тумбочки, выпущенных на конвейере?

И почему в той же рекламе «бьютификации» мы видим не возрастных женщин, которые стремятся замедлить время и выглядеть лучше в свои пятьдесят, шестьдесят или семьдесят (ведь продолжительность и качество жизни растет – почему нет?), а миловидных девушек лет двадцати, чьи лица в результате чудодейственных процедур лишаются индивидуальности и превращаются в маски – и это объявляется «красивым»?..

Первые формы «конвейерного» обезличивания женщин в массовой культуре мы можем найти в эпохе романтизации идей коммунизма, когда самые одиозные революционеры верили и активно пропагандировали, что все мужчины должны спать со всеми женщинами и наоборот, а дети не должны знать, чьи они.

И мы легко можем воспроизвести в памяти фотографии и картины, изображающие марширующих по Красной Площади физкультурниц – в одинаковых белых платьях или в спортивных майках и трусах. Тогда стандарты красоты предполагали более дородное тело, но стандартизация есть стандартизация: формы на конвейере могут менять, но конвейерное производство своей сути от этого не меняет.

Сегодня мы видим культ вечной молодости. Вечная молодость, но даже не твоя – а молодость с типовым лицом и типовыми эмоциями – позитив, кофе на вынос, белые кроссовки, корги, дорогие телефоны. Разумеется, нет ничего плохого ни в косметологии, ни в белых кроссовках, ни в модных гаджетах, ни тем более в кофе, корги и хорошем настроении.

Вопрос в том, есть ли в этой жизни наш, глубинно индивидуальный смысл, чувствуем ли мы его? И если да, то ради кого (или чего) мы так стремимся подогнать свою внешность, свое тело, свою жизнь под массовые стандарты?

Ведь странно думать, что мужчина, искренне ищущий свою «единственную», будет очарован именно той, которая досконально соответствует образу пухлогубой фитнес-няшки. Влюбляются же не в идеальность, а в уникальность – апельсиновые непослушные волосы, большие коленки, белесые ресницы или щербинку между зубов.

Вспомним Шекспира:

Ее глаза на звезды не похожи

Нельзя уста кораллами назвать,

Не белоснежна плеч открытых кожа,

И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,

Нельзя сравнить оттенок этих щек.

А тело пахнет так, как пахнет тело,

Не как фиалки нежный лепесток.

Серьезное искусство, которое почти стало невидимым в нашем медиаконтексте, тем и ценно, что способно объяснить человеку человека. Объяснить и сохранить его индивидуальность.

Иосиф Бродский в своей нобелевской лекции, упомянутой в начале книги, говорил: «Многое можно разделить: хлеб, ложе, убеждения, возлюбленную – но не стихотворение, скажем, Райнера Марии Рильке. Произведения искусства, литературы в особенности и стихотворения в частности обращаются к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые, без посредников, отношения».

На первый взгляд кажется, что легкое фантастическое, любовное или детективное чтиво – логичный выбор для вечернего времяпрепровождения обычного человека: поможет расслабиться и отвлечься от рутины. А роман «Зулейха открывает глаза» Гузель Яхиной – это что-то для тех, у кого все слишком хорошо. Или, может быть, для интеллектуалов-мазохистов. Не говоря уже о «Войне и мире» Толстого – один раз отмучились в школе, теперь свободные люди, можно и не вспоминать.