Школа Лысой горы. Мой прекрасный директор (СИ) - Елисеева Валентина. Страница 44

– Если это настоящие змеи, то до утра мне точно не дожить, – пробормотала Василиса, не отрываясь смотря в круглые желтые глаза своей галлюцинации.

Глаза мигнули, спрятались за болотной травой и кочка быстро пошуршала к Василисе. А той было уже все равно – змеи, так змеи, видения, так видения.

«Ага, все-таки галлюцинация: приползшая ко мне под куст кочка оказалась карикатурой-миниатюрой Змея Горыныча, но почему-то двухголового и бескрылого», – вздохнула с облегчением Василиса: настоящие болотные змеи пугали сильнее, чем подтверждение диагноза шизофрении.

Галлюцинация была размером с упитанного котенка, но выглядела, как дракончик с отклонениями в развитии: толстая попа с длинным шипастым хвостиком, две длинные шеи с головами и гребнями, идущими ото лба до основания шей. Под толстеньким тельцем четыре крепкие лапки с коготочками. Цвет у галлюцинации был ярко-зеленый, почему Василиса и приняла ее сперва за кочку.

Оказалась эта галлюцинация шустрой и непоседливой: обежав куст и фыркнув недовольно на топкую темную жижу вокруг него, она забралась к Василисе на колени, а потом смело юркнула под рубашку.

– Ай! – пискнула Василиса, придерживая на груди шевелящееся нечто. – Елки-палки, до чего трудно быть сумасшедшей: даже не знаешь, бояться тебе или не стоит? Змея заползла или безобидное порождение собственного больного сознания?

Но от копошащегося существа шло такое тепло, такой благословенный жар, согревающий окоченевшее тело, что Василиса решила положиться на милость судьбы и плыть по течению: пока ее не кусают, стало тепло, даже от одежды пар повалил, так чего зря беспокоиться? Веки сами собой сомкнулись, захотелось спать.

Прижав к себе свое жаркое видение, девушка отогрелась и провалилась в забытье.

Глава 20. Ночные разговоры

Разбудили ее голоса. Голоса раздавались рядом, но открывать глаза было лень: веки словно налились свинцом, тело отказывалось реагировать на команды разума. Память вяло напомнила, что Василиса заблудилась в лесу и застряла в болоте, но инстинкт самосохранения был заметно слабее желания выспаться. Прикорнувшая на груди галлюцинация закопошилась, переползла на бок и запряталась подмышку, вцепившись в Василису лапками и обвив ее руку хвостом.

– Чужачка ходила бы кругами вокруг деревни и десять раз вышла бы к воротам, а не заплутала бы в заповедных болотах у самой границы заказника, – говорил приятный баритон Яна Вольфовича.

– Она – чужачка, и не стоит рассчитывать на иное, доморощенный Дон Жуан, желающий остепениться, – прозвучал в ответ бархатный голос директора. – Она – чужачка, но, похоже, ее батюшка сильно перестарался в своем стремлении защитить дочурку.

– Ах, вот что вы предполагаете… Я не задумался над такой возможностью.

– Тебе и не требуется задумываться: это директорская обязанность – ломать голову над подобными непредвиденными ситуациями. (Тяжелый вздох).

– Послушайте (задумчиво)… Вы же точно ее отца на тот свет отправили?

– Да (твердо). Но вблизи Калинова моста всякие аномалии бывают.

«Это плохие галлюцинации! – заволновалась Василиса. – Ничего не слышу и слышать не желаю! Только обрела подобие покоя в деревне, познакомилась с коллегами в школе – и не хочу вновь подозревать их в причастности к гибели отца! Не хочу! Это все неправда, бред от температуры и болезни!»

Тем временем разговор продолжался:

– Хорошо, что Баюн сразу сообщил о ее исчезновении, и что она в лес идти собиралась, – сказал Ян Вольфович.

– Не сразу, а как понял, что остается без вечерней порции сосисок. – В голосе директора прозвучала усмешка. – Кикиморы, нашли? Где?

Раздалось лягушачье многоголосье. К Василисе приблизились тихие шаги. Эти шаги принадлежали скорее животному, чем человеку, причем – одному четырехлапому животному. Почему, если разговаривают над ней по-прежнему двое?

– Нашлась! Жива. Если бы она умерла, не разорвав договор со школой, то нам всем несладко бы пришлось – такой разлом в защитном плетении! К тому же – тринадцатый элемент, который и без того не устойчив, – с укоризной произнес физрук. – Надо присматривать за ней, а то как бы чего не вышло.

– Не выйдет, не переживай. Но Ягу предупрежу, чтобы чаще в сторону соседней избы поглядывала.

– Грузите ее на меня – довезу до деревни.

– Сам донесу, – отказался директор. – Ты за Лесьяром сбегай – жар у нее, лечить надо.

Василисина галлюцинация двухголового дракончика распласталась по боку, обдавая жаром, слившись с телом девушки и даже не дыша под ее рукой. Василису подняло вверх и плавно понесло. Неужели директор на руках несет? Глаза открылись непроизвольно и уставились в нереально красивое лицо.

– Вы? – прохрипела Василиса.

– Я. Еще раз сунешься в лес – розгами высеку. Попытаешься выйти за закрытые деревенские ворота – розгами высеку. Увижу на мосту – сброшу в речку, ясно?

– Почему?

Прекрасное лицо страдальчески исказилось, бархатные глаза глянули с тоской, идеальные губы шевельнулись:

– Потому! И эти предупреждения ты запомнишь!

И Василису опустили на кровать в ее доме. Как, уже?! В полубессознательном состоянии время течет иначе… И в доме почему-то светло, хоть лампочки под потолком не горят. Призрачный свет в доме, серебристый, сосредоточен только вокруг нее…

Галлюцинация отцепилась от бока и скользнула под кровать.

Директор отошел, уступив место Лесьяру Михайловичу, который взял Василису за руку, пощупал пульс, побубнил о неразумной молодежи, влил каких-то капель в рот и сказал:

– К рассвету будет здорова, аки молодой бычок. Сейчас будет спать, с постели до утра слезть не сможет. И помнить ничего произошедшего не будет – амнезия у нее будет с момента ухода в лес до завтрашнего утра, так-то.

– И утром с постели слезать нечего – пусть дома день посидит, оклемается. Скажем, что в обморок упала, оттого и провал в памяти образовался. Баюн, на ночь остаешься здесь – девица передается под твою ответственность, понял? Сосиски отрабатывать будешь.

– Вот так все-у-гда – не у-успело случиться в твоей жизни что-то хорошее, как уже-у отрабатывать его приходится, – промурчал тихий голос. – Велите Маре еды принести – вдруг болезная ночью проснется и ее кормить надо бу-уудет! И завтрак, опять-таки, необходим.

– Велю, не беспокойся. И не вздумай болтать, ясно? Ты – кот, просто кот!

– Поня-у-тно-оо.

М-да, слуховые галлюцинации все продолжаются и продолжаются… Неужели она и впрямь ничего утром не вспомнит? А главное – директора не найдет, а у нее к нему дело. Лучше решить это дело сразу! Василиса осмотрела темные углы в своей избе, облизнула сухие губы и пожаловалась:

– Елисей Назарович, я понимаю, что время сейчас не рабочее, но претензии к служебному жилью уже есть.

– Какие? – хмуро спросил директор.

– Лампочки не горят, нигде! Я новые купила, поставила, а они опять погасли.

«Ой, как грозно глаза Елисея алым пламенем блеснули! Ух, как он рукой махнул! Что за огонек перед ним в воздухе завис?»

– Огневушка-Поскакушка слушает вас, господин директор! – пропищал огонек, а Василиса изо всех сил сопротивлялась навеянной лекарствами сонливости: бредовые видения были такими яркими, сказочными и интересными, что хоть от шизофрении не лечись! И правда – чего лечиться? Лучше книгу фантастическо-приключенческую написать!

– Еще раз поступит жалоба от молодого специалиста – искрами развею, навеки вечные развоплощу, ясно?! – рыкнул директор.

Огонек заметался, заизвинялся, обещал никогда и ни коим образом. Директор милостиво повел соболиной бровью, и огонек спрятался в печи.

– Осмотрись тут, Баюн. Домового бы сюда заселить…

– Так-с временно рабоу-утать желающих нет – сбежит девица скоро, куда бедолага подастся? В пустой хате долго не протя-у-нешь.

– Это ясно, я так, размышляю вслух.

– А если поразмыслить – так, может, не сбежит? Прошла же она сама до деревни – не раз прошла! И Яга говорит…