Дуэль со смертью - Чиж Антон. Страница 14

– Прошу простить, синьорина, что не представляюсь, – сказал он.

– Переживу, профессор, – ответила Варвара.

– Почему вы называете меня профессором?

– Видела вашу фотографию на сайте Болонского университета, – сказала она, блефуя, но блеф удался. Профессор переглянулся с коммиссарио. – Надеюсь, вам не придется закапывать мой труп в подвале комиссариата?

– Какова ваша третья версия? – спросил безымянный профессор, чтобы не поддаться заманчивой идее с трупом в подвале.

– Натурный эксперимент. Так у вас это называется? Вероятно, по заказу полиции. Вы проверяете реакцию современного человека, погрязшего в сериалах и киножестокости, на столкновение с настоящей, реальной жестокостью. Как себя поведет, что будет делать, как бороться за жизнь. Для полиции такие сведения крайне важны, чтобы знать поведение свидетелей. А для вас, профессор, знания психологии человека имеют ценность сами по себе.

Профессор издал звук, будто не может проглотить лягушку, что растопырила лапки у него в горле.

– Вы выбрали в аэропорту идеальный объект эксперимента, – продолжила Варвара. – Туристка, блондинка, смазливое личико, достаточно молода. Наверняка ничего, кроме смартфона, не знает.

– Подвело электричество, – оправдался профессор.

– Электричество ни при чем. Вы оставили… подсказки. – Варвара подобрала необидное слово. Кому приятно совершать «ошибки».

– Какие?

– Такси напичкано футбольной атрибутикой, а вы всю дорогу болтали о классическом кино. И все же главная подсказка была в номере: «The X-Files» на одной стене и гравюра Пульчинеллы над кроватью. Я немного занимаюсь комедией дель арте и знаю, что Пульчинелла – дурачок, над которым смеются. За окном происходило представление, как в театре: выносят отрезанную голову, расстреливают за кулисами. Самый сложный трюк: повешение. Тут нужен тонкий страховочный трос.

– Вы и его заметили? – в печали спросил профессор.

– Заметила. – Врать Варвара умела не моргнув глазом. – Но я не Пульчинелла. Отвечая на ваш вопрос, коммиссарио: синьор Ален получил от меня плату за мое участие в эксперименте. Его плата за риск. Согласны?

Профессор правильно понял, к кому именно обращен вопрос и кто будет разгребать проблемы. Он поднялся и протянул руку:

– Благодарю, синьорина, за уроки, мы их учтем. И поправим электрический щиток.

Варвара пожала жесткие пальцы профессора.

– Любому щитку можно устроить короткое замыкание, – сказала она.

– Откуда такие знания, синьорина?

– От деда.

– Кто ваш дед?

– Он был советским пионером.

– Чему он научил?

– Как заколкой выбить пробки.

– Полезные знания.

– Логика полезней.

– Откуда у вас логика?

– От прапрадеда, профессор.

– Кто был ваш прапрадед, синьорина?

– Он был великий человек, – сказала Варвара и тряхнула головой. – Вам не кажется, что мы говорим как в фильмах Тарантино?

Профессор задумался:

– Реальность и вымысел порой теряют границы… Жажду узнать, кем был ваш предок.

Коммиссарио тоже горел желанием.

Отказать горящим мужчинам Варвара не могла. И предъявила заставку смартфона.

– Какой приятный господин, – сказал профессор, вглядываясь в старинный снимок. – В вас заметны его черты… Глаза…

– Я знаю.

– Так кто же он, раскройте тайну! – почти взмолился коммиссарио.

– Самый великий сыщик императорской России. Служил в сыскной полиции Петербурга.

– Почту за честь узнать его имя.

– Его зовут Ванзаров, – сказала Варвара. – Родион Георгиевич Ванзаров.

Коммиссарио уже видел эту фамилию.

Раскрыв паспорт, лежавший перед ним, убедился: блондинку звали Варвара Ванзарова. Он только не мог знать, какое у нее еще и отчество…

Что сказать: блондинистые кудряшки взросли на крепких мозгах ее и предков. То ли еще покажут…

Ужасные сердца

Сведения о том, как выглядят врата ада, за последние века поступали противоречивые. Надежных очевидцев нет, а те, что уцелели, путаются в показаниях. Достоверности не хватает. Многие горячие головы рисуют фантастические картины, забавные, как детские страшилки.

А между тем стоит оглядеться, и сделаешь поразительное открытие: ворота в ад хорошо известны любому жителю Петербурга женатого состояния. Через них множество раз отправлялся он в краткие путешествия. И возвращался обратно. Ворот этих в столице не менее четырех. И только по глупому недоразумению называются они пригородными вокзалами. Хотя каждый, кто хоть раз отправлялся летом на дачу, знает, что это не что иное, как начало адских мук.

Вот, к примеру, Финский вокзал. В назначенный час каменное строение с приземистым куполом под шпилем буквально раздувается от напирающей толпы. Муравейник по сравнению с ним – место одиноких раздумий. В зале ожидания не протолкнуться от суетливых муравьишек. Каждый тащит столько поклажи, что удивляешься, как еще жив. В руках – по громадному свертку, при этом ухитряется нести какие-то коробки, за спиной болтается заплечный мешок. Кто же этот трудяга?

Конечно, заботливый отец семейства, что везет заказы и гостинцы отдыхающим на дачных просторах женушке и детишкам. Весь летний сезон в конце недели, а то и каждый день штурмует он врата ада и терпит на земле все, что его ожидает в загробном будущем. Нет числа мукам. Дышать нечем, пот льет в три ручья, воздух раскален жарой и теснотой. Все толкаются, суетятся, ругаются и спешат на поезд, чтобы оказаться к ужину на семейной веранде. Чем после Финского вокзала покажется ад? Курорт, не иначе.

Ну так вот…

Вечером июньской пятницы 1894 года атмосфера Финского вокзала бурлила ключом. Господа, покинувшие конторы и присутственные места, брали штурмом пригородный на шесть двадцать, паровозик которого пускал клубы пара и нетерпеливо фыркал. Толчки в бок, удары корзиной по затылку, отдавленные ноги и даже порванные пиджаки были привычными пустяками для опытных путешественников. Ругань и ссоры вспыхивали и тут же гасли.

Господа обменивались краткими, но емкими выражениями, на чем и расходились. На серьезное выяснение отношений не было ни сил, ни времени. Мгновенные стычки разнимал поток толпы, унося противников в разные стороны. Никто всерьез не принимал этот кавардак, резонно полагая, что не потолкаешься – не поедешь. Многие даже получали особое удовольствие от всей этой суеты. Раскрасневшиеся, но счастливые муравьи заполняли вагоны, деловито распихивали свертки, усаживались на лавки, открывали окна настежь и выпускали победный выдох. Чем не развлечение после конторской скуки.

Среди водоворота виднелся гранитный утес. Был он не столь уж гигантского роста, скорее обычного, облачен в скромный летний костюм светлого материала, голову покрывала легкомысленная соломенная шляпа с темно-синей ленточкой. Ничего не казалось в нем особенным или выдающимся, совершенно средний городской тип. Но каждый дачник удивленно останавливал на нем взгляд, еще не понимая, что так поразило. Когда же в распаренные мозги доходила причина, господина награждали презрительным, а то и осуждающим взглядом.

Действительно, выглядел он белой вороной среди отборно-черного воронья. А все потому, что не было у него ни котомки, ни чемодана, ни саквояжа, ни коробки, ни даже маленького фунтика с пирожными или конфектами. Руки господина были преступно свободны от всякого груза. Одну он засунул в карман брюк вальяжным образом. А другая… Да, собственно, другая ничего и не делала.

Такая неслыханная наглость – не иметь багажа на дачном вокзале – вызывала всеобщий интерес и кривые взгляды. Моложавый господин мало обращал на них внимания. Вернее, был глубоко равнодушен к общественному мнению. Ценой слишком больших жертв был добыт выходной в субботу. Пришлось обещать господину Шереметьевскому, начальнику сыска, что отслужит дежурным по сыскной полиции три воскресенья подряд. Что для молодого чиновника было в самый раз.

Получив увольнение, Ванзаров не думал утруждать себя: не он напрашивался в гости, его приглашали так настойчиво и ласково, сулили такой незабываемый день в неге дачных удовольствий, что пришлось поддаться. Предстояло редкое событие: полное безделье, когда заботливые хозяева только и делают, что суетятся вокруг, меняют блюдечко с вареньем, а тебе остается снять пиджак, ослабить галстук и насладиться чистым воздухом в удобном кресле до полного изнеможения.