Станция Вашингтон. Моя жизнь шпиона КГБ в Америке - Швец Юрий. Страница 5

Может ли все это огромное здание работать только на бумажной волоките? Конечно, нельзя, подумал я. Крючков должен иметь какие-то успехи, чтобы отчитываться перед Политбюро. На самом деле ему нужно как минимум несколько американских агентов, чтобы оправдать собственное существование и построить свою бюрократическую империю на предоставленной ими информации. Единственный хороший блеф — это блеф, основанный на чем-то реальном. И тот, кто обеспечивает эту дозу «реальности», становится незаменимым и приобретает величайшие из всех привилегий: он может обходиться без необходимости притворяться дебилом всю жизнь.

Излишне говорить, что я понял, насколько трудную задачу я поставил перед собой. В самом деле, на какую наживку я мог наткнуться перед нормальным современным американцем, чтобы заманить перспективу сотрудничества с КГБ в то время, когда коммунистическое государство, как мы теперь знаем, переживало свою последнюю агонию? Большинство моих коллег прекрасно знали, что у них столько же шансов завербовать хотя бы одного американца, сколько у пилота самолета шансы полететь на Луну. Потребовалась бы невероятная удача, чтобы победить с огромными шансами.

Я знал, что моя цель почти недостижима, но я просто не мог смириться с такой печальной реальностью. Я лелеял надежду, что, завербовав агента, смогу пробиться в небольшой, но желанный отсек, где правят национальные интересы и здравый смысл, где правят настоящие профи и не нужно подлизываться к начальству.

У меня было три альтернативы: стать честным неудачником; превратиться в процветающего лицемера; или нанять агента. Я выбрал последнее.

По прибытии в Вашингтон я немедленно сообщил в резидентуру КГБ. Резиденция, как известно, занимала крохотное помещение в здании посольства на площади Сахарова, чуть более чем в полумиле от Белого дома. На самом деле здесь не было никакого подобия площади. Советское посольство уже давно имеет адрес на 16-й улице. Но после того, как власти сослали Андрея Сахарова в Горький, американцы решили всадить болезненную занозу в зад Кремля и переименовали территорию вокруг. посольство в честь мятежного академика. Адрес в телефонных справочниках остался прежним — 1125, 16-я улица, северо-запад, — но небольшая табличка прямо у входа с надписью «Плаза Сахарова» постоянно напоминала Советам об их гнусном поступке.

Внешне московское "шпионское гнездо" в самом сердце Америки мало напоминало тот зловещий образ, который вызывало это название у многих американцев. Его общая площадь не превышала 80 кв. м (примерно 860 кв. футов), на которых ютилось около тридцати сотрудников разведки.

С годами общий штат посольства рос семимильными шагами, поэтому всем — и "чистым" дипломатам, и шпионам — приходилось работать в невероятно тесных помещениях. Тонкие перегородки разделили резидентуру на четыре очень маленькие, как птичьи клетки, комнаты, в которых разместились четыре ее отдела: Политическая разведка, Внешняя контрразведка, Научно-техническая разведка и Технические операции.

Резидент, которого в ЦРУ называют "начальником станции", его заместители, отвечающие за политическую разведку и контрразведку, и секретарь станции занимали отдельные кабинки.

В комнатах не было ни одного окна, а тусклый свет неоновых ламп и настольных светильников несколько неуместно создавал ощущение интимности.

Чтобы попасть в ординаторскую, нужно было набрать код на цифровом замке у входной двери, оставив пальто в шкафу в коридоре. Эта мера предосторожности долгое время считалась очень важной мерой безопасности. Анализ многочисленных случаев дезертирства сотрудников спецслужб показал, что некоторые из них проносили в карманах шпионскую аппаратуру (миниатюрные фотоаппараты и магнитофоны), предоставленную западными спецслужбами для получения документальных доказательств шпионской деятельности КГБ. В результате был издан приказ: в пальто в ординаторскую не входить. Видимо, руководство исходило из того, что чем меньше карманов у советского разведчика, тем меньше шансов, что он станет предателем.

Войдя в резидентуру, я увидел необычную картину: оперативники разведки и контрразведки теснились в своих крохотных отсеках. Одни из них читали газеты, другие составляли телеграммы в Москву, третьи просто жевали сало.

В то время вашингтонскую резидентуру возглавлял генерал Станислав Андросов, один из любимцев Крючкова. Он пришел в разведку из Министерства иностранных дел, где был секретарем комитета молодых коммунистов, и сразу же был назначен на руководящую должность. Бюрократ до мозга костей, Андросов интуитивно знал, какие качества Крючков ценит в своих подчиненных, и умело играл на его руку. Это было не так уж сложно, учитывая, что они были родственными душами.

Во время службы в Москве Андросов всегда засиживался в своем кабинете до позднего вечера и никогда не позволял себе уходить домой раньше Крючкова. По правде говоря, он мало чем мог заслужить такое усердие. Он просто сидел.

Но откуда Крючкову было знать? Уходя поздно вечером, когда почти все начальники отделов уже давно ушли, начальник разведки неизменно видел свет в окне Андросова и представлял, что его трудолюбивый подчиненный занят разработкой гениальных разведывательных схем где-нибудь в странах третьего мира. На самом же деле Андросов просто читал газеты, хотя с тем же успехом мог бы читать их дома в более комфортной обстановке.

Андросов приехал в США в непростое время. Президент

Рейган начал масштабную программу перевооружения. Разрядка закончилась, отношения между Вашингтоном и Москвой опустились до нового минимума и теперь находились у опасной черты, за которой начиналось царство непредсказуемого.

Андросов заявил Москве, что американцы не годятся для работы — то же самое он говорил о китайцах во время своей предыдущей работы в Пекине. Но его слова встретили сопротивление. Отпор исходил от предшественника Андросова на посту вашингтонского резидента, начальника Североамериканского управления генерала Якушкина.

Так обстояли дела, когда весной 1985 года я вышел на свой первый рабочий день. Андросов по-отечески поприветствовал меня, а затем приказал три месяца не появляться в резидентуре, чтобы поставить в тупик сыщиков ФБР. Я решил воспользоваться неожиданным перерывом, чтобы снять и обставить квартиру, купить машину — словом, обустроиться, без чего невозможна никакая разведывательная деятельность.

Я снимал квартиру в Александрии, недалеко от торгового центра Landmark. Прекрасное место, уютное и тихое, хотя меня предупредили, что советский дипломат, занимавший эту квартиру до меня, обнаружил в ней пару жучков.

Я не сомневался, что ФБР установит за мной наблюдение, и был готов терпеть. Конечно, мне хотелось бы не подвергать свою личную жизнь постоянному наблюдению со стороны посторонних людей, но все имеет свою цену, а жизнь в аквариуме — это, видимо, неизбежный компромисс за привилегию быть сотрудником разведки КГБ.

Занимаясь своими обыденными делами, я изучал местность. Хорошо изучив топографию города, я запомнил несколько маршрутов контрнаблюдения, позволяющих сбросить хвост, и решил, что этого достаточно. Операции "Deaddrop" — средства связи между офицером разведки и его агентом — в обозримом будущем не планировались, а маршрутов, выбранных мною для контрнаблюдения, будет достаточно в случае крайней необходимости.

В первые недели работы в Вашингтоне я услышал рассказы об операциях резидентуры в недавнем прошлом. Одна из них касалась Генри Киссинджера, который в своих мемуарах рассказывает о своих отношениях с плохо скрываемым сотрудником КГБ, который льстил себе, думая, что входит в доверие к Киссинджеру. Хотя Киссинджер видел русского насквозь, офицер докладывал, что благодаря его виртуозному исполнению разработка "Лорда" (кодовое имя Киссинджера — в смысле дворянина, а не в религиозном смысле) попала точно в цель.

Когда Киссинджер стал советником президента Никсона по национальной безопасности, не успел он обосноваться в своем новом кабинете, расположенном в нескольких метрах от Овального кабинета, как штаб Первого главного управления в Москве подготовил для Брежнева доклад о том, что КГБ успешно проник в американскую администрацию.