Половецкий след - Посняков Андрей. Страница 31
– Носи, милая!
– Благодарствую…
– Назавтра еще одну пару сплету…
– А потом уж чего придумаем… Коня покормите! Лана, откуда у тебя конь-то? – спросил.
– Взяла… – несколько придя в себя и похлебав свежей ушицы, девушка наконец улыбнулась. – Я все расскажу, господин, только вот покушаю… Два дня не ела.
– А! Кушай, кушай… Сейчас добавки налью… Ага, – сказала Добровоя.
Ложку для беглянки сделал Глузд. Вырезал из коры, присобачил к палочке… Обещался со временем и настоящую ложку вырезать. Как у всех, красивую, резную, чтоб не стыдно было на поясе носить!
Насытившись, половчанка рассказала все. Как появился Кочубар да говорил с вдовой Брячиславой про какое-то серебришко, про куны-ногаты. По-хозяйски так говорил, словно приказывал. А вдова – слушала.
Правда, иногда недовольно кривилась да просила серебра побольше.
– А что, что он приказывал-то?
– Следить, – Лана повела плечом. – За всем, что делается в Ратном. Особенно – за всем новым, за тем, чего раньше не было, что появилось недавно. Я уж и не ведаю зачем. Но хозяйка поняла все прекрасно. Кивала… И снова просила серебра.
– Ясно… – Миша потер руки и улыбнулся: все так, как он и предполагал. Значит, правильно он все насоветовал! Правильно они с Кузнечиком решили.
– Еще отрока в горницу приводили. Зовут Кирьян, поварихин сын. Младой совсем, лет, верно, восемь… О чем говорили – не слышала, послали на кухню за яствами.
Чуть помолчав, половчанка задумчиво посмотрела вдаль и продолжила:
– А после того разговора Верунка пропала, незнамо куда. Вечером еще была, а утром – уже и нету. Ночью на дворе кони ржали и собаки лаяли… ну, это так всегда. А поутру хватились возка да саней.
– Значит, саней тоже уже не было?
– И саней не было, и Архипа – это возница наш, и Кочубара. Ну и Верунки, да… – девчонка вздохнула, прикрыв зеленовато-серые, чуть раскосые глаза. – К вечеру Архип вернулся. Сам-один, без саней. Хозяйка его лично встречала, про сани пропавшие не расспрашивала. Потом поднялись в горницу, а потом и меня – под белы ручки и на конюшню. Раздели, привязали – да в плети… Архип и бил, пребольно. Сам-один… Хотел до смерти забить, я ж ничего не говорила, господин. Притворялась, что речи русской не разумею. Только Архип в раж вошел… Вот я и разговорилась… Сказала, знает ли он, что женщины ромейские губками могут делать? Так что любому мужчине приятно… Противно только, тьфу…
Сотник закусил губу до крови – вот так-то! Тут все по-серьезному, да… Мрачно и мерзко!
– Откуда ж ты…
– Я же говорила, мой господин – была продана ромейским купцам. И делала у них все…
Эта хрупкая девочка…
Обняв беглянку, Миша ласково погладил ее по плечу:
– Ты это… если вдруг увидишь, узнаешь тех ромеев – скажи… И вообще запомни – все обиды твои нынче закончились!
– Я верю, мой господин.
– А коня ты – как? – сотник не отпускал девушку от себя, все гладил да спрашивал-уточнял тихо, ласково, и оттого она успокоилась.
– Там же конюшня! – улыбнулась Лана. – Я Архипа оглоблей – по голове, распахнула ворота – и на лошадь! Там, пока во дворе спохватились… Поди догони… Одежку только забыла – некогда…
Беглянка смежила веки и, казалось, заснула… Правда, вдруг встрепенулась, вскинула голову:
– Вот еще что забыла… Мужики наши пропали, со двора.
– Что за мужики? Когда пропали? При каких обстоятельствах? – тут же уточнил сотник.
– Четверо. Холопы обельные. Иванко Дрозд, Окунев Карась, Гончаров Забота и Завидко Косолап, – Лана назвала имена не задумываясь, и Михайла сразу же понял – почему.
– Ты, господин, про обстоятельства спрашивал… – поведя плечом, девушка скинула полушубок – нагрелась от горящего костерка, да и ушица вышла знатной – тоже согрела. – Так вот то и подозрительно! Пропали они почти сразу вслед за волхвом. Ну, чуть погодя… И самое-то интересное: Брячислава-вдова по ним не голосила, не ругалась, хотя имущество свое блюдет изрядно, попробуй чего укради! Я так понимаю – сама их и отпустила. Не просто так – волхву отдала. Он ведь у нее людишек просил – я слышала… Холопы все один к одному – молодые, сильные. Охотники все… да летом, говорят, плотничали на отходе у Сучка, серебришко для вдовы зарабатывали.
– Охотники, плотники… – негромко протянул сотник. – С оружьем да с топорами обращаться умеют… Зачем они Кочубару? Видать, злое задумал.
Подумав, Михайло поднялся на ноги и срезал кору с росшей рядом березы. Перекрестился, примостился у старого пня, отвязал с пояса писало. Нацарапал…
«Кадрукаже, каждикате каплокахокаго…»
Нехитрый шифр, просто перед каждым слогом ставиться «ка». Малограмотные не разберут – тарабарщина какая-то! А с Кузнечиком так вот и условились, хотя еще и «цифирный» шифр был – каждая цифра буквице из «Псалтыря» соответствовала. Этот шифр понадежней, конечно.
Миша подумал и велел вытащить из дорожной сумы «Псалтырь». Мало ли с кем письмецо-то отправится?
Хмыкнул, написал:
«Оброки те вот все в долгах…» И дальше пошли цифры – те же буквицы только с загогулинкой сверху – титлом. Теперь, ежели кто любопытный прочтет – так видно сразу, о чем письмишко, зачем цифирки.
Ежели расшифровать, так в письме выходило следующее:
«Тима, с приветом – Миша. Опасайся людей вдовы: Иванку Дрозда, Окунева Карася, Гончарова Заботу и Завидко Косолапа. Думаю, они с волхвом. Возможны диверсии. Предупреди Архипа и Илью, им это письмо покажешь. Еще скажи через “шустрых” дев, чтоб все знали: гости торговые нашли на реке лошадь-каурку и замерзшую нагую деву. Деву схоронили, лошадь забрали себе, продали».
Миша использовал для письма более ровную внутреннюю сторону коры, но, когда понял, что места недостаточно, принялся также писать на обороте, выцарапывая текст в строку, не разделяя слова и стараясь писать емко, без лишних слов, так же просто, как говорил. Да, при необходимости написанное можно было постараться стереть обратной стороной писала или просто зачеркнуть.
– Вот, так! – написав, сотник нацарапал на грамоте крестик и потер руки. – Пусть уж, на всякий случай. Мало ли, вдовица беглянку искать бросится?
Береста в те времена была самым распространенным материалом для письма и вышла из широкого употребления лишь в середине XV века, в связи с распространением бумаги, которая именно тогда повсеместно становится дешёвой; чернильные берестяные рукописи известны и в более позднюю эпоху.
Даже сейчас, в начале двенадцатого века, писать на бересте все же считалось не очень-то престижным, да и для долгого хранения материал был непригоден, бересту использовали в основном для частной переписки и личных записей, все важные письма и официальные документы писались, как правило, на пергаменте, бересте доверялись лишь черновики, так что в дошедших до ученых двадцатого века грамотах встречаются прямые указания переписать все на пергамент и лишь потом послать адресату.
Однако с берестяными грамотами все было куда как доступнее даже для самых простых людей, а таковые тоже бывали грамотными, что и доказали находки грамот при раскопках древнего Новгорода. Просто все и быстро. Собрался письмецо написать – содрал или срезал ножом кусок гладкой бересты с ближайшей березы. Береста – сама по себе материал эластичный, но ежели есть время, так можно еще подержать ее в кипятке, да, по возможности, отделить с внешней стороны коры тончайшие слои, да обрезать лист аккуратненько со всех сторон, чтобы углы были аккуратные и прямые.
Впрочем, если времени нет, ничто не мешает писать и на необработанном грубом обрывке с ближайшей березы – как сейчас и сделал Миша, осенив себя крестом и поставив на грамоте крестик, так же, как осенял себя крестом перед каждым важным делом или дальней дорогой. Потому как писание считалось священнодействием. Писало же, железный стержень сантиметров двадцать длиной, заостренный с одной стороны и в форме лопаточки – с другой, сотник всегда носил на поясе в специальном кожаном чехле. Оно и для престижа не худо и в случае нужды – сойдет за оружие, да еще как!