Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 33
– Допетрили про закалку Алексей с Владимиром, говорю, – казалось, Феофан обрадовался возможности вырваться из тисков высокого койне [38]. – Ты заметил, что как у нас какого князя со стола погонят, так он у вас в войске всплывает, да в чинах немалых, а ваши всякие разные, что с базилевсом чего не поделили – к нам бегут? И тоже ведь не ямы выгребные чистят! Думаешь, случайно? Сам знаешь, какие у вас ищейки. И у нас тоже ничего, уж можешь поверить!
– Верю! – Отец Меркурий передёрнул плечами, вспомнив знакомую парочку.
– То-то! А ещё попы, зодчие, книжники, мастера, воины… Да сволочь всякая, без неё тоже никак – ладей не хватает туда-сюда возить! Кто сам по себе, а кого и с намерением, вот как тебя, например…
– Так что же ты считаешь, что они это устроили? – Меркурий всем своим видом показал сомнение.
– Нет, не устроили, а поняли и не мешали! Оно, знаешь, иной раз не мешать – великое дело. Только мало – надо устраивать. А они не понимают!
– Кто – они? – для порядка спросил отец Меркурий.
– Они, – Феофан ткнул пальцем вверх. – Помазаники Божьи!
«Да что он, чёрт побери, задумал? И зачем ему я?»
– Ты что же, бунт предлагаешь?
– Нет, не бунт, – усмехнулся Феофан. – Хватит нам всем усобиц! Тут умнее надо.
– И как умнее? – отец Меркурий подался к собеседнику.
– Хороший вопрос! – в этот раз Феофан улыбнулся донельзя грустно. – Не знаю. Что делать – знаю, а вот как – нет. Хотя догадываюсь… Вот ты бы на моём месте что делал?
– Откуда мне знать? Я солдат! – отставной хилиарх не смог скрыть разочарования.
– А ты подумай! – отец Феофан подпустил в голос металла. – Солдат-то ты солдат – такое навечно, только теперь ты и служитель Божий. Пастырь душ, как в Писании сказано. Вот и подумай, как упасать стадо Господне будешь, да не забудь, что не с овцами дело иметь придётся.
– С овцами было бы проще, – отец Меркурий невольно поддался напору собеседника.
– Это точно, – кивнул Феофан. – Ты не стесняйся – неси, что в голову взбредёт, тут дело такое, что любая дичь на пользу может обернуться. Считай, что диспут у нас – Писание толкуем!
«Писание толкуем… Хорошо ж ему говорить! Хотя… А почему бы и нет? Мы тут и так наболтали… На столб с перекладиной… Оба! Диспут так диспут! Мы о многом говорили с Никодимом!»
– Знаешь, протоспафарий [39], – отец Меркурий отметил, как его собеседник приподнял бровь, оценив иронию, вложенную в титулование, – один мой друг, ещё там, в империи, говорил, что Христос проповедовал труд и знание…
– Верно! – кивнул отец Феофан. – И какой же ты делаешь из этого вывод?
– Наше дело как пастырей – утишать пагубные страсти, что ведут к прискорбной вражде между двумя православными державами, так?
– Не спорю, ибо рознь есть происки Диавола, – Феофан перешёл на высокий койне, показывая, что включился в игру.
– А как, брат мой, действует Диавол? – отец Меркурий погладил бороду.
– Смущая нетвёрдый в вере и непросвещённый разум, как учил Блаженный Августин, ибо Отец Лжи неполон – ведь он тоже Божье творение, и оттого не может творить, а может лишь смущать и сбивать людей с пути истинного, от бессильной зависти к Господу, – Феофан с каким-то новым интересом взглянул на Меркурия.
«А вот теперь я тебя удивлю! На эту тему мы с Никодимом говорили достаточно! И ведь тут есть инструмент, есть! Меркурий, а не обратил ли он тебя в свою веру?»
– А кто у нас легче всего впитывает знания, и кто в своей жажде нового может легче всего быть смущён? – отец Меркурий пристально взглянул на собеседника.
– Дети? Ты что же, школу предлагаешь?! – в голосе отца Феофана прозвучало некоторое сомнение.
– Школу, – кивнул отставной хилиарх. – Или школы. И у нас, и у вас. Если ты, конечно, прав в своих умозаключениях. Начинать надо с этого.
– Ты прав, с этого, – кивнул, в свою очередь, Феофан. – Только мало одних школ.
«А вот о том, что ещё надо, думай сам, любезный протоспафарий. Или друнгарий виглы – кто тебя знает! Ты же ведь вполне мог меня к этой мысли и подводить. Ну и радуйся – подвёл. Но тут я остановлюсь. Мол, вижу своё предназначение в том, чтобы детишек учить – дело богоугодное. Илларион вон прямо сказал про Академию, что этот самый отрок Михаил создал, а брат Феофан темнит… Ну и пусть темнит – сам расколется со временем. Руку дам на отсечение – про Академию этого Михаила Феофан знает не хуже Иллариона!»
– А что ещё? – с интересом спросил Феофан. – Архонты, патрикии, стратиги, купцы?
– Не знаю, – развёл руками отец Меркурий. – Знаю только, что и они когда-то детьми были, да выросли. А тебе, брат мой, спасибо! Нашёл ты мне тут дело – детей учить, это Богу угодно и душеспасительно!
Повисла неловкая пауза. Феофан долго смотрел в лицо Меркурию, а потом сказал:
– Не веришь! Вижу – не веришь! Не хотел я тебе раньше говорить, но теперь скажу. Ведь не люблю я вашу империю! Страсть как не люблю – паук хищный! Но выхода нет – сожрут нас поодиночке. Оттого и делаю. И делать буду! Может, империя ваша ещё не безнадёжна – пока такие, как ты, у вас ещё встречаются!
«Ничего себе!»
– Даже так?! – отец Меркурий не смог скрыть удивления.
– Да, так! – с нажимом произнёс Феофан. – Только дело делать всё одно надо.
– Надо! – неожиданно для себя согласился отец Меркурий. – И что теперь?
– А теперь мы упьёмся до визга поросячьего и риз положения! – хохотнул Феофан. – Не хватало только, чтобы два монаха трезвыми из кружала вышли! Еще содомитами на епископском подворье ославят! Наливай!
Отец Меркурий чуть повернулся, поудобнее устраиваясь в санях. Лес несколько отступил от дороги.
– Мы подъезжаем, Харитоша? – Священник уже знал, что безлесные пространства здесь являются признаком близкого жилья.
– Да нет, батюшка, вёрст пять ещё, а может, и все шесть, – чувствовалось, что Харитоше в охотку почесать языком. – Мокрая елань [40] это. Косить-то тут косят, как же без этого. Боровики, бывает, табунок свой на выпас гоняют, а вот пахать – нет, мокнут по весне хлеба-то. А ежели пахать нельзя, кто ж поселится?
– Верно, никто, – кивнул отставной хилиарх.
– Так что не росчисть это, батюшка, – возница развёл руками, – сам по себе лес тута не растёт. Бывает у нас такое. Помнишь поляну, где вчерась ночевали?
– Да.
– Вот тут так же! – Обозник вдруг хлопнул себя по колену. – Как же я тебе сказать-то забыл?! На той поляне боярич Михаил себя впервой-то и показал! Помнишь, я тебе сказывал?
– Это когда на него и эпарха Кирилла напали язычники? – отставной хилиарх приподнялся.
– Точно! – Харитоша каким-то образом умудрялся править санями, полностью развернувшись к собеседнику. – Корней тогда с семейными в Туров к родне гостевать ездил да товары продать – торга у нас в тот год из-за мора не было, вот на обратном пути их и подловили…
«Господиии! Да будет воля твоя! За что наказуешь ты раба своего Меркурия? Молю, зашивай рот обозникам хоть иногда! Я эту историю раз двадцать уже слышал!
Но как он сказал – «Михаил впервые проявил себя»? Хорошо сказано! И сам проявил, и если из того, что Харитоша мне рассказал об этом случае, правды хотя бы половина, то и дед моего поднадзорного проверил по полной! Экий финал для кровной мести – как в древних трагедиях!»
– Вот тогда Михайла из своего самострела мечника того и уложил, да и остальные тоже не плошали! Вон Роська, то бишь поручик Василий, – заливался соловьём возница.
Отец Меркурий принялся кивать с заинтересованным видом.
«Да, смотрю я, мой поднадзорный только и делает что показывает себя: на той поляне он показал себя деду и сотне, незадолго до этого Феофану, Иллариону, да и князю тоже, а в походе, после того как пленил другого князя – вообще всем, кроме уж вовсе слепых… Да и мне тоже. И ведь делает это он, судя по всему, с холодной головой и намеренно. И не боится, хотя понимает, в какую змеиную яму засунул голову. И это не юношеская дурь – мой поднадзорный ведёт себя, как опытный и хладнокровный игрок в шахматы. Кажется, мы все: и я, и Феофан, и Илларион нашли себе дело на всю жизнь, знать бы только, насколько долгой она выйдет. Такие игры долголетию не способствуют – мы все сели играть в кости, и даже не знаем, с Богом или дьяволом…»