Бывших не бывает - Красницкий Евгений Сергеевич. Страница 4

– Тогда поехали, постараемся провести это время с пользой. Только сначала вот что, – Вурц обернулся к одному из ипаспистов. – Аркадий!

Молодой ипаспист протянул дуке небольшой кожаный мех. Варда вытащил затычку и обратился к нам:

– Давайте выпьем вкруговую, друзья! Здесь нет сейчас светлейших, стратигов и стратиотов, есть только братья по мечу, солдаты, у которых мало шансов пережить завтрашний день.

Я пью за вас, друзья, и желаю вам остаться в живых, а эти поганые козлотрахи пусть сдохнут! – И дука приложился к бурдюку.

Сделав добрый глоток, он передал мне вино. Я с поклоном принял мех, оглядел всех и сказал:

– Будем живы, братья!

В бурдюке из козлиной шкуры было косское вино, крепкое и вкусное. Терпкий аромат наполнил меня, хмель ударил в голову. Жизнь всегда кажется прекрасной, когда её остаётся так мало…

Я наслаждался вкусом, ароматом, самим ощущением жизни, которое оно мне дарило. Тогда я думал, что, скорее всего, это последний глоток вина в моей жизни, но не жалел ни о чём. Я солдат. Как и мой отец, дед, прадед… Все мужчины моего рода в свой черёд брали меч и щит для того, чтобы стояла империя, чтобы сиял Город, чтобы под ветром с Пропонтиды мирно шелестели серебристой листвой оливы, а на холмах паслись кудлатые овцы. Солдат редко умирает в своей постели. Если бы мне суждено было умереть тогда, то я умер бы и за то, чтобы виноградарь с острова Кос спокойно вышел осенью собирать виноград, за то, чтобы молодое вино до срока скрылось в недрах бурдюков и амфор, а когда придёт его время, веселило сердца тех, кто придёт за мной.

Сделав самый долгий в моей жизни глоток, я оторвался от меха и протянул его трубачу. Он принял, кивнул и повторил мою здравицу: «Будем живы, братья!» За ним пришёл черёд старого седого ипасписта. Он расправил усы, улыбнулся чему-то и сказал:

– Помнишь, дука, как мы встретились в первый раз?

– Помню, – грустно улыбнулся Вурц.

– И я помню. Тогда я думал, что мне придётся держать за штаны очередного знатного сопляка, но я ошибся. Ты с первых дней доказал, что ты солдат. И вот уже двадцать лет я прикрываю твою спину. Чёрт возьми, я знаю о тебе больше, чем твоя жена и духовник, вместе взятые! Сегодня или завтра нам, скорее всего, предстоит прищурить задницу, поэтому я хочу, чтобы ты знал: для меня было честью служить тебе. И всё же я хочу жить, поэтому за тебя, дука, за тебя, хилиарх, за вас, парни, за меня и за всех, кто пришёл сюда вместе с нами глотать железо! Будем живы, а если нам суждено сдохнуть, сдохнем так, чтобы магометовы выродки надолго нас запомнили! – Седой ветеран приложился к бурдюку.

– Это была самая длинная и прочувствованная речь, которую я слышал от тебя за двадцать лет, Леон! – рассмеялся Вурц, а потом посуровел лицом и продолжил торжественно: – Я тоже хочу, чтобы ты знал, старый друг, все эти двадцать лет я был спокоен за свою спину, потому что знал – её прикрываешь ты. Ты мог уйти, мог сделать карьеру, но ты все эти годы был моей тенью. Твою верность нельзя купить за золото, её можно только заслужить. Спасибо, что счёл меня достойным своей верности, это честь для меня!

Мальчишка-знаменосец слушал разговор старых товарищей широко распахнув глаза и даже приоткрыв рот. Он немало видел и понял сегодня, повзрослел на годы и годы, но сейчас молодой катафракт снова стал тем, кем являлся на самом деле – мальчишкой, попавшим на войну прямо из Магнавры. Когда мех оказался в его руках, он долго не мог найти слов. Наконец, густо покраснев, парень заикаясь сказал:

– З-з-знаете, я д-д-думал, что г-герои н-н-не испытывают с-сстраха, – тут его голос окреп. – Ты назвал меня сегодня юным героем, светлейший, а я боюсь, очень боюсь! И не хочу умирать. Только, наверное, придётся… Может быть, я трус?

– Ты не трус, мальчик, – ласково произнёс Леон. – Мы все боимся, и даже больше тебя. А ты не трус, я бы хотел иметь такого сына!

– Правда? – совсем по-детски спросил юный знаменосец.

– Правда, мальчик, – кивнул Леон.

Глаза мальчишки гордо блеснули. Он вытянулся во весь рост – тростинка, солнечный лучик, наряженный в доспехи:

– Я хочу выпить за жизнь! Ведь мы здесь для того, чтобы жили другие, так, братья?

– Так! – не сговариваясь ответили все.

– За жизнь! – И мальчик поднёс мех к губам.

Тонкая рубиновая струйка прочертила его не знавший прикосновения бритвы подбородок. «Как кровь», – подумалось мне. Бурдюк перешёл к одному из ипаспистов.

– За всех нас! И за тех, кто придёт за нами! Чёрт возьми, за то, что из козлотрахов окончательно вышибут дерьмо, не жалко и помереть, но всё же хотелось бы самому посмотреть, как базилевс это сделает. Вот за это и за жизнь! – солдат запрокинул голову, выливая в себя вино.

– Хорошо сказал, Марк, – улыбнулся его товарищ, в свою очередь принимая мех. – Чтоб мы жили, а они сдохли!

Бурдюк снова сменил хозяина.

– А я выпью за то, чтобы это война была последней, чтобы этим уродам с разработанными задницами наконец сломали хребет навсегда! Что при этом будет со мной, мне всё равно, а вы живите, братья! – ипаспист резко махнул рукой и приложился к вину.

– У Константина турки вырезали всю семью, – ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс Леон.

– Да, ублюдки не пощадили никого, они даже не пытались ловить рабов. Просто резали. От уха до уха… – Константин смотрел в сторону варваров колючим, полным ненависти взглядом. – Но ничего, базилевс придёт, и настанет их черёд. Всех. Чтобы и на развод не осталось! До единого! Вот за это я умру с радостью.

– Хватит, Константин! Не зови смерть, сама придёт! Нам нужен будет каждый, кому удастся выжить. За этими ублюдками придут другие. Последних войн не бывает! – не на шутку рассердился дука. – Дай мне слово, что не будешь искать смерти! Поклянись памятью своей семьи!

– Клянусь, дука! И простите меня, братья! – ипаспист смотрел на нас так, будто очнулся от кошмарного сна.

– Прощаем, – ответил за всех Леон.

– Аркадий, скажи что-нибудь повеселее. – Константин протянул мех последнему из ипаспистов.

– Круг замкнулся. – Аркадий с улыбкой взвесил на руке бурдюк. – Я смотрю, дука, вина изрядно убыло с того момента, как я отдал тебе этот мех. Не гневайся, светлейший, ты сам сказал, что сегодня здесь только солдаты, а солдаты любят вино!

– Ну это я по себе знаю! – рассмеялся Вурц. – Давай дальше!

– Тогда я хочу выпить за то, что мы любим в жизни: за это вино, за солнце, за ветер, за друзей, за всё! Не знаю, сколько нам осталось, но пока мы живы, это с нами! За то, что любим, братья!

После Аркадия пили уже без здравиц. Просто каждый молча делал глоток и передавал мех товарищу. Слова больше не требовались. Все уже обнажили перед товарищами свою душу, сказали, что хотели. Сейчас мы остались наедине с собой и в то же время вместе. Для того, чтобы говорить, не всегда нужны слова. У любого мужчины хватает приятелей, с которыми хорошо поболтать и распить кувшин вина, но очень мало, а то и вовсе нет друзей, с которыми можно помолчать. На эти короткие мгновения все мы: солдаты и командиры, патрикии и простолюдины, старики и юноши, стали такими друзьями. Общая судьба сблизила нас.

Мех опустел. Жизнь снова вступала в свои права. Предстояло сделать ещё уйму дел. О чём Вурц не замедлил нам напомнить:

– Спасибо, что не отказались выпить со мной, друзья, но пора вытащить палец из жопы! [7] Аркадий, твой конь выглядит лучше всего, дуй галопом к нашим и передай приказ – выборным от всех сотен собраться у позиции «Жаворонков». Я хочу, чтобы войско знало, как за дёшево нас пытаются купить.

Закончив раздавать распоряжения, дука развернул коня и бросил через плечо: