Амиль. Сделай меня... своей (СИ) - Голд Лена. Страница 44

— Как? — я не верю своим ушам.

То есть сейчас она ещё оправдывает себя? У меня даже дар речи пропадает.

— Прошу прощения, — заговаривает Арина, — вы сейчас серьезно?

Мама хмурится, не понимая, чего от нее хотят. И я уже почти сквозь истерический смех поясняю:

— Потому что я твоя дочь! Я твой ребенок, а ты от меня отвернулась. Я когда-то обманывала тебя? Нет. Тогда почему ты не верила мне? А, мам?

— Ксюш, спокойнее, — Арина кладет свою ладонь мне на руку.

Время сейчас рабочее, обед ещё не начался, так что за соседними столиками никого нет. А ларьки на фуд-корте находятся метрах в десяти от столиков. Думаю, мы не станем с мамой звёздами "Ютуба".

— Милая, Егор тоже очень раскаивается, — продолжает она свою песню, решив поменять тактику и вспомнив брата.

— А что изменит его раскаяние?

Что-то будто перемкнуло во мне, когда все закончилось. Может, не встреть я мать сегодня, и сама бы не поняла, а так…

Ну что мне дадут их извинения, их раскаяние? Будем собираться по выходным пить чай и вести светскую беседу? А я при этом стану вспоминать, как они меня предали. Егор будет дёргаться, понимая, что облажался тогда, а духу страдать за него хватило у меня. Вечное напоминание, что сестра оказалась мужественнее.

Как представила подобную картину, так мутить начало от такой перспективы.

— Ксюш, — не сдается мама, — нам действительно очень жаль. Извини, мы были не правы.

Даже извинение какое-то светское и бездушное. Да если бы мой ребенок из-за моей глупости или бездушности пролил хоть слезинку, я бы не знала, как вымолить прощение.

Поднявшись, обхожу застывшую мать и говорю:

— Не извиняю. Пойдем, Арин.

Глава 31

— Ксюша, Ксюша, да подожди ты, — зовёт меня Арина, пытаясь догнать на своих каблуках.

А я лечу вперёд, не зная, куда и зачем. Сердце барабанит в ушах, перед глазами всё ещё лицо матери.

— Ксюша, черт возьми!

Я резко останавливаюсь, и Арина даже врезается в меня. Смотрит ошалевшим взглядом и пытается отдышаться.

— Ну ты, подруга, даёшь, — наконец произносит, утягивая меня к небольшому кожаному диванчики между двумя бутиками. — Присядь.

Я послушно опускаюсь и откидываюсь на спинку.

— Думаешь, я не права? — спрашиваю тихо.

— Не в этом дело, — качает головой Арина. — Я просто… — не может подобрать правильные слова. — Ты только не обижайся.

— Говори уже, — усмехаюсь.

— Я от той Ксюши, которую знала, подобного не ожидала. Ты все то время, что жила с Толиком…

— Правильнее сказать, страдала с Толиком.

— Хорошо, — соглашается Арина. — Пока ты страдала с Толиком, ты так нуждалась в матери. Сколько попыток было наладить контакт с семьёй? А сейчас твоя мать сама подошла, извинилась, и ты оборвала все на корню. Может, ты погорячилась? Может, это просто эмоции?

Да, она права. Не в том, что я погорячилась, а в том, что я изменилась.

"Господи, спасибо тебе, что послал мне Амиля", — мысленно произношу.

Не то чтобы я резко стала набожной, но можно назвать это порывом. Где бы я была без него?

Странно, что настолько глубоко я об этом задумалась только сейчас. От врача я сбежала, сидела в какой-то захолустной гостинице с минимумом денег и не знала, что делать. А если бы Амиль меня не нашел? Смогла бы я сбежать из города? Черт знает. Но я уверена, что Толик тоже меня искал. И он нашел бы, не сомневаюсь. Тогда… Даже думать страшно. Все равно бы отправил на аборт и продолжил издеваться. Выдержала бы я это? Нет. Скорее, наложила бы на себя руки.

А Амиль показал мне, какими бывают мужчины. Пусть наши первые встречи были непонятными, порочными, но потом он открылся с другой стороны.

— Знаешь, Арина, нет, — поворачиваюсь к подруге и говорю твердо. — Никаких эмоций, никаких погорячилась. Они бросили меня, считали черт знает кем, а я страдала в это время, терпела унижения и побои. Считаю свой дочерний и сестринский долг исполненным.

— В таком случае, — немного подумав, Арина поднимается с диванчика, — в новую жизнь надо входить с новыми шмотками. Красивыми, сексуальными и безумно дорогими, — подмигивает мне с улыбкой.

— Что-то я…

— Никаких возражений, — перебивает меня, хотя я толком ничего не сказала. Наверное, по моему лицу все было понятно. — Шопинг — лучший стрессосниматель.

— Это ты такое новое слово придумала? — смеюсь, поднимаясь следом. — Ладно, идём. Все равно лучше, чем сидеть дома.

Арина полна энтузиазма. Из одного магазина в другой, три этажа. Тему моей семьи мы больше не поднимаем, и я отвлекаюсь. За покупками я действительно давно не ходила, но вхожу во вкус. Хотя все равно немного неудобно. Пусть Амиль и сказал, что я могу тратить с карты, которую он мне оставил, сколько угодно, но стараюсь не расходиться. Кто знает, одинаковые ли понятия "сколько угодно" у него и у Арины.

Фирменных пакетов набирается много. Мы с Ариной доносим их до машины в двух руках, и подруга говорит:

— Ну все, Ксюша. Больше не пропадай, чтобы я не изводилась.

— Мы вас подвезём, — говорит водитель, укладывая последний пакет в багажник.

Я чуть снова не спрашиваю: "А можно?"

Но потом вспоминаю слова Амиля, что я свободный человек, который вправе распоряжаться своей жизнью, своим временем. Только странно, что это предложил водитель.

Какая-то догадка проскальзывает, но я вспоминаю, что ещё рано. А Амиль обычно задерживается на работе допоздна.

— Здорово, я как раз спешу, — радуется Арина.

Мы подвозим ее домой и медленно, как-то уж чересчур, двигаемся по дороге.

Еще через полчаса наконец-то заезжаем во двор дома Амиля. "Нашего дома", — поправляю себя.

Замечаю машину Амиля и, забыв о пакетах, иду в дом. Может, ненадолго заехал за какими-то документами или переодеться перед какой-то встречей?

— Амиль! — зову, закрыв дверь.

— Я здесь! — отзывается он из кухни.

Иду, чувствуя, как усиливается запах еды. А ведь я ела только утром, потом чай в торговом центре и несколько часов шопинга. И сейчас аромат такой, что, кажется, я бы слона съела.

Слона, конечно, в меню не было, зато был Амиль без футболки у плиты.

— Ты дома? — удивляюсь я. — Почему не позвонил? Я бы приехала раньше.

— Хотел устроить тебе сюрприз, — улыбается, чуть повернув голову.

— Я и не знала, что ты готовишь, — не нахожу, что и сказать.

Такая странная картина, но такая уютная. Сажусь за стол и, подперев рукой подбородок, смотрю на Амиля.

— Времени на это не остаётся. В основном ем в ресторанах. Как ты отдохнула?

Да уж… Если бы это можно было назвать отдыхом. Вспоминать о встрече с матерью не хотелось, но и в то же время хотелось все рассказать Амилю.

— Представляешь, я встретила свою мать, — говорю на выдохе.

Амиль откладывает лопатку, накрывает сковороду крышкой и садится рядом со мной. Смотрит пристально и, когда понимает, что я не продолжу, торопит меня:

— И?

— Извинялась она, — с горечью усмехаюсь.

— А ты? — Амиль берет мою ладонь в свои и целует запястье.

— А я ее послала, — пожимаю плечами.

Он не верит, кажется. Смотрит удивлённо, будто ждёт, что я сейчас скажу: это шутка. Но нет… Смысл говорить "прощаю", на самом деле все иначе? Чтобы стало легче тому, кого простили? Увы, может, я жестока, но пусть сами договариваются со своей совестью, без моей помощи.