Заморозки (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 27

Кто-то будет догуливать под открытым небом, благо лето и нет дождя, кто-то на квартире, а мы — домой, в Сосновку. Режим, режим, всё рассматривается с позиции предстоящего матча. Да и хватит, право. Погуляли. Нужно будет — погуляем ещё. Но в тесном кругу, а четыреста человек — это слишком.

Мы зашли за угол, где я оставил «ЗИМ».

Смотрю — трое милиционеров, и между ними — Петровский. В наручниках.

Капитан подошел, отдал честь.

— Задержали, — сказал он, обращаясь не ко мне, а к Ольге. — Пытался нанести ущерб автомобилю. Разбить лобовое стекло. Взят с поличным. С топориком в руках.

— Я не хотел! — крикнул Петровский. — Это шутка! Не докажете!

Но на него внимания ни милиция, ни девочки не обращали.

— Отлично, капитан, — сказала Ольга с интонациями княгини. Той самой, что правила Русью и всяческими способами изводила древлян.

— Что будем с ним делать? — кивнул капитан в сторону Петровского.

— А что положено, то и делать. Задержать, составить протокол, а там уж следствие им займется.

— Значит, нарушение общественного порядка, покушение на уничтожение имущества граждан, неповиновение законным требованиям сотрудников милиции, сопротивление при задержании, состояние алкогольного опьянения…

— Вот-вот, — сказала Ольга.

Капитан ещё раз отдал честь.

Тут как раз подъехал милицейский «УАЗ», и Петровского неделикатно усадили на заднее сидение.

Человек десять были тому свидетелями — из наших, из выпускников.

Картина Соловьёва «Приплыли», да.

Видно, Ольге не понравилось поведение Петровского, она подумала, решила, что тот не остановится, и учудит какую-нибудь пакость. Позвонила в отделение милиции, представилась и попросила прислать наряд милиции. В засаду у «ЗИМа». Обыкновенной гражданке, конечно, отказали бы, но отказать дочери Стельбова? Идиотов нет. Удивительно, что только капитан, могли и майора прислать. Да что майора, полковника!

И вот — не ошиблась Ольга. Взяли Петровского. Тёпленьким. С топориком. Поди, с противопожарного стенда снял, топорик-то.

Уже когда мы ехали по городу, Ольга объясняла:

— Он перешёл черту, Петровский. Ты, Чижик, добрый, ты бы простил, а я нет.

— Да я не то, чтобы добрый, но…

— Что «но»? Что ты предлагаешь? Дать по мордасам, да и отпустить? Может, им это и нужно: «зажравшиеся» избивают простых людей. Нет, так не пойдёт.

— Но ведь ему теперь…

— Только то, что положено. Но по всей строгости. Такое прощать нельзя: сегодня он машину изуродует, а завтра бутылку с бензином в окно бросит. В комнату Ми и Фа.

— Так уж и бросит…

— Не дам ему ни малейшего шанса.

— А то, что наши видели, это хорошо, — добавила Надя. — Пусть видят и всем расскажут, чтобы понимали — не со своим братом связались. Тут мордобитием не ограничится. Тут срок будет реальный. Да ты же сам сказал — три года, значит, догадывался?

— Догадывался, — признался я. — Но если бы позвонил я, это одно. А Ольга — другое.

— В другой раз обращайся прямо, это тебе не шахматы — варианты считать, — сказала Ольга. — Меня папа предупредил: возможны провокации, и действовать нужно грамотно. По закону.

Значит, по закону. Действительно ли Петровский просто разозлился на меня, из банальной зависти, или его подговорили? Следствие разберётся. Следствие очень даже разберётся. Я думаю, что подговорили. Топорик вот так запросто со стенда не возьмёшь.

Мы выехали из города. Я включил приёмник — для разгона грустных мыслей.

Странно, ещё нет часа ночи, но на длинных волнах тишина.

Переключился на средние. Тут-то ретранслятор «Маяка» наш, чернозёмский, близкий.

Опять тишина. Венгрию слышу, но венгерский язык, он особый. Только и разобрал, что «Москва».

Может, Петровский успел антенну повредить? По всей строгости ответит!

Но мы уже приехали.

Пока я заводил машину в гараж, пока то, пока сё…

«Спидолу» я включил в половине второго.

Нет. Ни «Первой программы», ни «Маяка» поймать я не смог.

На коротких волнах нашёл «Би-Би-Си».

— В Москве на улицы выведена бронетехника. Общественный транспорт, включая метрополитен, не работает с двадцати трёх часов. Телефонная связь не действует. Радио безмолвствует. Телевидение транслирует настроечную таблицу без звукового сопровождения. Связь с британским посольством нарушена, — сообщил диктор.

Глава 14

1 июля 1978 года, пятница

Звездопад

Касiў Ясь канюшыну

Паглядаў на дзяўчыну!

«Спидола» стояла на скамеечке, в тени рябины, и радовала нас веселыми песнями. Радиовещание возобновилось в десять утра, до этого отечественные станции помалкивали, а зарубежные признавались, что ничего не знают, ничего не понимают, но думают, что дело серьезное.

Телефон по-прежнему молчал, телевизор показывал настроечную таблицу, но теперь уже в сопровождении «Маяка». А «Маяк» непрерывно передавал либо народную музыку, либо музыку советских композиторов, что примечательно — только мажорную, жизнеутверждающую. Под такую музыку хочется приняться за что-то дельное, наглядно толковое, а не киснуть в интеллигентских раздумьях, страхах и сомнениях.

И мы принялись. За сбор урожая.

Земли при доме немного, девять с половиной соток, но с тех пор, как участком занялся Андрей Петрович, бывший Андрюха, урожай пошёл в гору. Он теперь баптист, Андрей Петрович, не пьёт совершенно, а работает не только прилежно, но и творчески, и по науке. Заочно окончив училище, он стал мастером-плодоовощеводом, читает полезные книги и журналы, в том числе и польские: оказывается, его мама родом из Львова. Не просто читает, а заимствует передовые приёмы современного огородничества, и потому урожай на наших сотках намного выше, чем в среднем по больнице. Очень намного. Андрей Петрович посадил новые саженцы из лучших питомников — вишня, черешня, слива, три яблони, грецкий орех, бере зимняя Мичурина. Соседи, да и вообще жители Сосновки завидовали. Мол, как это всё у Чижика растёт и цветет. Они вот тоже стараются, стараются, но получается не всегда.

Ничего удивительного.

Значительная часть дач — номенклатурные. Обустройством занимаются соответствующие ведомства. Присылают людей цветник разбить, траву посадить, постричь, кусты тоже. Ничего, неплохо получается. Но без души. Да и откуда душа? Андрей Петрович же репутацией дорожит. Даже и буквально: его услуги дороже, чем когда-то у Андрюхи. Заметно дороже. И когда те же соседи подкатывают к нему с предложением, мол, ты бы и у нас поработал, он называет цену.

И соседи откатывают. Привыкли, что им-то положено, им делают за казенный счёт. А самим платить? Дико. И эта привычка остается навсегда — нам-де положено! И чем платить — мы сами. Но если человек всю жизнь работал руководителем, это не значит, что из него выйдет хороший садовод. И не выходит. Нет, иногда получается, но до профессионала новичку далеко.

Сейчас мы дружно собираем крыжовник. Мы — это я и девочки. Лиса и Пантера на верхнем этаже, Ми и Фа — на нижнем. Сорт неколючий, то, что нужно. Трудовое воспитание никому не мешало.

И вот мы собираем ягоды, слушаем радио, погода ясная, солнечная, и ничто не предвещает ничего.

«Маяк» отбивает «не слышны в саду». Полдень, двенадцать часов. Никаких новостей, опять «Валенки» — слышу в четвертый раз. Репертуар ограниченный, можно сказать — бедный. Как в сельском клубе, где на балансе радиола «Рекорд» и четыре грампластинки на всё про всё. На танцы носят свои пластинки, из дома. Но сегодня не принесли.

У меня и пластинки есть, и проигрыватель есть, и магнитофон, но я слушаю радио. «Валенки», так «Валенки».

Сразу после песни, сообщение ТАСС. Наконец-то.

— Президиум Верховного Совета Союза Советских Социалистических Республик, Центральный комитет Коммунистической Партии Советского Союза, Совет Министров Союза Советских Социалистических Республик с прискорбием сообщают, что советские вооруженные силы понесли тяжелую утрату. В результате авиакатастрофы погиб член политбюро Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза министр обороны Союза Советских Социалистических Республик, маршал Советского Союза товарищ Гречко Андрей Антонович. Похороны пройдут на родине маршала, в селе Куйбышево Ростовской области.