Заморозки (СИ) - Щепетнев Василий Павлович. Страница 6

Мне превратиться в добренького дедушку Мороза, дарить пенсионерам телевизоры, холодильники и зимнюю обувь? Положим, у большинства пенсионеров они есть — и телевизоры, и холодильники, и валенки с калошами. Поменять старенький «Рекорд — 64» на новый «Горизонт»? С чего бы это вдруг? Главное не размер экрана, а что человек видит на этом экране.

Да и вообще, глупо это. Не Дедушка Мороз я. Для Ми и Фа разве что. И, доживу если до внуков — то и для них, конечно. Для детей друзей тоже. В разумных пределах. И всё. Раз в месяц вывожу разве детишек из Дома Кузьмы в цирк, на утреннее представление — и то не за свой счет, а побудил комсомольцев наших ВУЗов к этому. Даже не я сам, а Лиса. Ведь если на всех студентов наших институтов, не только бурденковцев, разложить, копейки получаются, буквально. А дело хорошее — цирк. Сироты ж не виноваты, что они сироты, а в бюджете Дома Кузьмы на цирк деньги не заложены. Пусть сходят. В театр уже не все пойдут, театр не каждому по плечу. Но тоже раз в месяц для желающих. И опять же — за счет общества. Нет, я доложу, если вдруг не хватит, а так — сколько все, столько и я. Это ведь в принципе не личное, а общественное дело.

И потому… И потому ответ на вопрос, что делать с деньгами, напрашивается. Но вслух не говорится.

Я шёл по улице. Мороз и солнце. Мороз сильный, и все пуговицы моей дубленки пришлось застегнуть, теперь никто не видел, что идет не просто парень в дубленке, а герой. И потому ещё четыре раза меня остановила наша милиция. Проверяла документы.

Мне это надоело, и я на такси отправился домой.

Меня ждали.

— Нужно выехать заранее, — сказала Ольга.

— Да что тут ехать, десять минут самой неспешной езды.

— Сегодня больше.

Я подумал-подумал, да и согласился. Действительно, отчего бы и не заранее?

Мы заказали две машины. В одну-то не поместимся никак.

По пути останавливали четыре раза. Опять проверяли документы. Искали кого-то конкретно? Или просто выполняли указания? Не знаю.

Но мы успели, даже подождали посадки минут сорок. Зал ожидания полупустой. Даже на три четверти пустой. На четыре пятых. Не едут из Москвы в такой день.

Из окна было видно, как на площадь приехали и встали три БТР. Ну да, почту, телеграф, вокзалы и мосты следует защищать какой угодно ценой. Читали, знаем.

Неужели дошло до этого? Или просто — профилактика?

Думаю, профилактика.

Поезд отошёл вовремя. Минута в минуту. Мы взяли два купе. Одно — двухместное, в седьмом вагоне, отдали бабушкам. Те приняли как должное. А в обыкновенном поместились сами.

Едем.

Время не то, чтобы совсем позднее, но Ми и Фа привыкли в это время спать.

Спать, так спать. Мы спели им «Schlafe, mein Prinzchen! es ruhn», обе уснули почти мгновенно, а мы стали смотреть в окно. Что ещё делать в поезде зимой ночью, без четверти десять? Пить чай? Нет, мы так проводнику и сказали, что ничего нам не нужно. Чтобы не беспокоили.

И потому стук в дверь нас удивил.

— Откройте! — это проводница.

— В чём дело?

— Откройте! — и опять стучит.

Я надел пиджак с орденами — да, когда ехали на вокзал, тоже пригодились.

А девочки, которые уже были в халатиках, надели кастеты. Небольшие и в чём-то изящные. Однако! Чему их только учат в динамовской школе!

Я открыл дверь — и вышел в коридорчик.

Проводница, лейтенант милиции и пара пассажиров окружили меня.

— В чём дело? — спросил я лейтенанта.

— Поступил сигнал… — но Золотая Звезда его смутила.

— Сначала представьтесь

— Лейтенант Хохлов.

— Теперь дальше.

— Поступил сигнал, что в этом купе веселятся… во время траура!

— Веселятся?

Стало тихо, только перестук колес, да и тот тихий, здесь бархатный путь.

— Кто же здесь веселится?

— Поступил сигнал…

— Давайте разбираться, лейтенант, давайте разбираться. Что за сигнал, откуда?

— Пассажиры соседнего купе жалуются.

— Фамилии, имена, отчества?

— Я не…

— Вы, лейтенант, нарушаете мое конституционное право на отдых, это первое. Могли разбудить грудных детей, это второе. Для этого у вас должны быть веские основания. Учитывая обстоятельства — очень веские.

Милиционер решил дать задний ход.

— Видно, ошиблись товарищи. Им показалось…

— Давайте разбираться, что это за товарищи. Вы составили протокол? Нет? Давайте составлять.

— Но…

— Лейтенант Хохлов, мне кажется очевидным, что эти так называемые пассажиры ввели в заблуждение органы милиции из хулиганских побуждений, а именно помешать отдыху советских граждан. Я прав?

— Ну да… получается так.

— Тогда они должны понести ответственность. Составляйте протокол. Это у вас кто, понятые?

— Из того купе…

— Если из того, то не годятся. Ищем других. И давайте в то купе.

Оказалось, что «то купе» не соседнее, а через одно. Соседнее оказалось пустым.

— Экие вы чуткие, граждане, — лейтенант теперь смотрел на заявителей грозным орлом.

— Мы слышали! Мы слышали!

— Что вы слышали? Ваши документы!

— Значит, так, лейтенант. Не знаю тонкостей вашей работы, но, полагаю, их нужно сдать куда следует на ближайшей станции, а там пусть разбираются, что за их проступком — простое хулиганство или политическая диверсия.

Тут только до бдительных граждан дошло, что не со своим братом они связались.

— Это не мы… Это он — и двое выдали третьего. Зачинщика. Оставшегося в купе.

— Пишите заявления, — лейтенант, похоже, стал на верную линию, и понял, что делать дальше.

— Какие заявление?

— Что такой-то склонял вас к ложному обвинению товарища… Ваша фамилия, товарищ?

— Чижик, Михаил Владленович Чижик.

— Точно! Я вспомнил! Вы же за «Динамо» выступаете! Нам говорили, что вы заслужили Героя!

Дальнейшее было просто. Зачинщика высадили на станции, остальные получили наглядный урок, что не за всякий донос пряники дают. Зачинщик, думаю, тоже отделается легко, штрафом и сообщением на работу, ну, и то, что отстал от поезда, само по себе не сахар.

Однако, быстро проснулась бдительность в народе! Почти моментально!

— Мы слышали, Чижик. Слышали. Не резко ли ты с ними?

— А если бы на пиджаке не было орденов, вполне могли бы высадить нас. Меня уж точно. До выяснения.

— Это да.

— А что вы, девочки, в карманах носите? Железки?

— Почему железки? Бронза, девятнадцатый век. Некоторым образом произведение искусства. И справка есть.

— Понятно.

Мы ещё посидели, глядя на тьму за окном, а потом и спать легли.

До самого Чернозёмска нас никто не тревожил.

На вокзале мы разделились: бабушки поехали к себе, девочки к себе, ну, и я к себе. Договорились, что вечером девочки приедут в Сосновку, а там решим.

Вечером, так вечером.

В Чернозёмске никто документов не проверял. Флаги с черными лентами были, но поменьше, чем в Москве. И портретов поменьше. Мы же не столица.

А в Сосновке атмосфера и вовсе прежняя. Ну, почти. Только у сельсовета вывешен один флаг, а более я не видел.

Дом встретил теплом, уютом и утренними пирожками с пылу, с жару — Вера Борисовна напекла. Она думала, мы всей компанией приедем.

— Приедут, — успокоил я ее. — К вечеру. Вещи разберут, сами разберутся — и к вечеру приедут. Не успеют зачерстветь пирожки.

Через час я включил телевизор.

Гроб с телом Брежнева в Колонном зале Дома Союзов, у гроба — Андропов, Косыгин, Громыко, Гришин, Романов и другие. Стельбова тоже назвал диктор. Потом из Дома Союзов гроб на лафете повезли на Красную площадь. Высокие чины, генералы и адмиралы, несли на подушечках ордена. Много орденов. А руководство уже на трибуне Мавзолея. Траурные речи. Людей много, но никакой давки, всё организовано отлично.

Когда опускали гроб, орудийный залп потряс столицу, и тысячи птиц, всё больше ворон, закружились над Кремлём.

Это они зря.

Пятиминутное молчание, потом — военный парад. Не такой, как в великие праздники, но всё же.