Мой идеальный смерч. За руку с ветром - Джейн Анна. Страница 3

– В хирургию? – вновь коротко спросил Смерчинский.

– Да. На переливание его, срочно.

– Выживет?

– Если в пробку не попадем, – было ему насмешливым ответом. Петр юмора не оценил, но ничего не сказал.

Саня проводил машину с мигалкой облегченным взглядом, сжимая одной рукой визитку, а другой, даже не замечая этого, касаясь груди – того места олимпийки, под которым был спрятан крестик. Серебро на коже словно накалилось, обжигая ее – всего лишь на пару мгновений, зато ощутимо.

Кажется, он все сделал правильно.

В этом месте казалось, что реальность существует отдельно – где-то одновременно близко и далеко, вне пределов пространства и времени. Казалось, так было всегда, и ничего другого не существовало.

Дэн был здесь один.

На огромном широкоформатном экране в темном зале кинотеатра показывали внеплановый фильм: сначала он был черно-белым, изображение его рябило и изредка пропадало, а звук шипел и не всегда был понятным. Но ситуация менялась. Чем ближе Денис приближался к экрану, тем более ярким и цветным становилось изображение, четче и громче слышался звук. Когда он, не сводящий глаз с происходящего на экране, оказался в первом ряду, то изображение стало объемным, словно он надел 3D-очки, а звуковая дорожка плавно и нежно, словно морская волна, переместилась в его мысли.

Дэн остался сидеть впереди и, слегка запрокинув голову, жадными большими глазами невыросшего ребенка смотрел вперед, как любитель хорошего кино на редкие, никому не известные кадры самого Хичкока. Правда, то, что показывал этот кинотеатр, не имело ничего общего с фильмами «короля ужасов», а скорее походило на романтическую красивую ленту.

Бело-голубая комната, очень светлая и большая, с огромными открытыми окнами, выходящими на чудное лазурное море и зависшие над ним белоснежные облака, похожие на причудливые узоры зубной пасты, которую какой-то шутник выдавил из тюбика прямо на небо. Посреди комнаты возвышалась кровать с высоким пологом, и тонкие прозрачные шторки цвета светло-лилового лотоса, обрамляющие кровать у изголовья и в ногах, колыхались в такт южному приветливому ветру. Под ними, дружно вдыхая морской свежий аромат и запах друг друга, находились двое, еще не самодовольные взрослые, но уже и не беспечные дети. Им было лет шестнадцать-семнадцать, не больше: темноволосый, без преувеличения красивый парень с голым загорелым торсом и тонкая светловолосая девушка с обнаженными плечами, закутавшаяся в легкую белую простыню. Он лежал на животе, подперев подбородок руками, и болтал ногами в воздухе, а она сидела рядом, согнув колени и повернувшись к нему лицом, и расчесывала влажные после душа волосы.

Они смотрели друг на друга как завороженные, и какое-то время комнату наполнял лишь легкий шепот моря и далекие крики чаек.

Парень нарушил тишину первым:

– Инн?

– Что?

– Ты не жалеешь?

– О чем? – она отложила расческу и перебросила мокрые волосы за спину. Большие чистые голубые глаза ожившей куклы-модницы со смехом посмотрели на молодого человека. Камера на несколько секунд наехала на ее лицо, давая возможность сидящему в зале Дэну рассмотреть его, как следует.

– О нас.

– Нет. А надо?

– Не надо, – парень резво поднялся и сел рядом. Видно было, что он остался доволен ее ответом. – Хочу на море. В воду. Пойдем?

– Пойдем, подожди немного. А! Я хотела спросить. Мой мишка…

– Что? – подался вперед с живым интересом собеседник светловолосой девушки.

– Мне всегда было интересно… – на тонком миловидном личике появилась коварная улыбка.

– Ну, говори же!

Она провела тонким загорелым пальчиком по его шее, на которой была вытатуирована замысловатая черно-зеленая верткая ящерица.

– Откуда это у тебя?

– Не помню точно, – честно признался парень, ласково глядя на девушку. – В позапрошлом году Черри решил прикольнуться и напоил меня. Сильно. Нереально сильно. А потом, кажется, мы оказались в тату-салоне. Втроем, с нами еще Ланде был. У Черри появились новые наколки на руке, у меня, – он мимолетом коснулся своей шеи указательным пальцем, – здесь, а у Ланде… У Ланде… – Парень замолчал и, не выдержав, задорно засмеялся, словно вспомнил неприлично-забавное.

– Где? – потрясла его за плечо Инна. – Я не видела у него тату! Где? Ну, где? Скажи-и-и, Смерчик!

– Ты и не должна видеть ее, – в голос расхохотался парень. – А если бы видела, – тут он близко наклонился к ее лицу и сузил синие, как то самое море, глаза, – если бы видела, я бы тут же принялся тебя ревновать к нему!

– Вот как? Так где у него татуировка? – играя, надула губки девушка. – Ну, ска-а-ажи! Скажи мне где!

– Давай, я лучше скажу «как»?

– Что «как»? – не поняла она.

– Как сильно я тебя люблю, – лукаво предложил темноволосый, притягивая девушку к себе, и она прижалась щекой к его плечу. – Что ты хочешь услышать больше? То, где у Ланде тату или мои слова о любви?

Инна, конечно, выбрала последнее. Она коснулась губами выпирающей косточки на его плече, потерлась щекой. От нее едва уловимо пахло свежестью.

– Идем на море, – поторопил девушку синеглазый. – Иначе придут твои родители или сестренка. Малышка Князь опять начнет…

– Эй, не называй так мою близняшку, – хлопнула его по предплечью девушка. – Она обижается!

– Ладно, ладно, не буду. Даю слово, Инна. Правда.

– Ну, хорошо, я верю. А, Смерчик, Олька сказала, что она с твоим братом ходила на свидание вчера. И сегодня он ее позвал. А еще ее и Черри пригласил…

– Вау, а она не теряется, – рассмеялся парень и лениво сощурился – луч солнца попал ему прямо в глаза. – По секрету, на нее еще Ланде заглядывается. А, по-моему, ей просто нравится с парнями играть, твоей сестре. Без обид только. Просто вы такие разные. Одинаковые и разные.

– Оля такая, какая есть. И я не могу ее исправить. Но Микаэля мне жалко. Он такой хороший. Скажи ему, что Оля… не для него, – вздохнула Инна.

– Я думаю, он поймет это сам.

Инна вздохнула.

– Денис, – позвала она. Ее голос стал вдруг печальным.

– Что?

– Почему у меня в голове туман, когда ты рядом? – почти прошептала светловолосая.

– Потому что я крут? У меня тоже туман – во всем теле. И я уже не хочу на море. Моя Лазурная, – прошептал юноша и обнял девушку – крепко, но бережно. А она потерлась кончиком носа о его щеку, первой поцеловала своего любимого. Ей всегда казалось, что его губы имеют ванильный привкус. Поэтому она всегда выбирала ванильные духи.

Дэн, сидящий сейчас в зале, помнил это, но никогда не говорил своей первой девушке о том, что ненавидит этот запах. Он сидел и, не мигая и сцепив до боли пальцы рук, глядел на экран: на нее, на себя. На них.

Тогда все было так… иначе. И море шумело ласково.

В тот вечер лучи заходящего за горизонт солнца долго нежились на их спинах.

Камера сместилась вправо, к распахнутому окну, небо в котором начинало озаряться пока еще бледными мазками красно-оранжевого заката, а потом быстро ушла вниз. И последним, что видел Смерч, была белая тонкая простыня, плавно упавшая на пол.

После этого кто-то нажал на «стоп-кадр» и изображение остановилось.

– Эй, верните фильм! – крикнул Смерч в пустоту, и его голос эхом отразился в зале. – Включите его вновь!

– Зачем тебе возвращать его, Денис? – спросил приглушенный девичий голос рядом. Такой же, как в романтическом фильме, только куда более печальный. Парень вздрогнул и резко перевел взгляд влево. Через проход, на соседнем первом ряду, сидела высокая тонкая девушка с длинными, по пояс, распущенными светлыми волосами. Лица ее почему-то не было видно, а одета она была в белое простое платье, кажущееся подвенечным, а на голове красовался простой венок из ромашек. Однако, несмотря на это, он узнал ее.

– Ты?.. – не веря, прошептал Денис, больше не чувствуя сердца, и вскочил. – Ты… это ты?! Ты пришла ко мне? Инна?

В его голосе слышались и давняя, глубокая, как Марианская впадина, боль, и животный страх, и дикая ненависть к себе, и ярая нежность, и испуганное непонимание, и огромная обида. Он не понимал, то ли спит, то ли находится в сознании, но в другой реальности. Но точно знал, что, возможно, это последний шанс увидеться с ней. Все объяснить, попросить прощения, запомнить ее лицо. Только как запомнить то, что не существует? Почему тонкого нежного лица с большими голубыми глазами, уголки которых чуть опущены вниз, не видно?