Мамалыжный десант - Валин Юрий Павлович. Страница 26

– Бомбежка?

– Да кабы бомбежка… Трос сорвало на соседней платформе, его и зацепило. Отож хороший парень, а перелом ноги на ровном месте. Есть, Тима, такие хлопцы – усе при них, а не ладится, хоть тресни. А фортуна на нашей службе – первое дело.

– Да я не особо удачливый, – мрачно признался Тимофей, снимая сковороду с готовым завтраком.

– Отож с какой стороны глянуть. Вот и куховарить умеешь. А у нас те порошковы яйки через раз сгорают. Прямо рок какой-то погибельный и желудку вредный. Как с нашей сержантки та традиция неловко снедать пошла, так… Э, ладно. Так що, добровольно пойдешь? Скучненько не будет, иной раз рискованно ходим.

– Я, товарищ сержант, готов хоть куда, мне кабели до смерти надоели. Только склад-то – вот он, никуда не делся. Бросить не имею права.

– Отож нашел ты каторгу, за ногу приковался! Решим вопрос. Мне все равно в штаб до связи ехать, переговорю.

– Да я уж сам сколько раз ходил. Не слушают. Конечно, если по вашей Особой части… Да и то вряд ли… Сложная материальная категория эти мои провода.

– Ох-ох, и що ты будешь делать?! Ну, сиди тогда до победы, плесенью покрывайся. Эх, Тима, просто не так ты в штаб ходил. Нужно не снизу до верху, а крюком, как в сложных положеньях. С кабелем ничего хитростного, он флотский, потому его тут и не знают, как пристроить, сухопутчики же у вас.

– Почему он морской?! – изумился Тимофей.

– Отож раз написано на катушках, что «фор сеавотер» – «для морской воды», имеем право предположить, что истинно так и состоит по его истинной кабельной жизни.

– А вы разве читать можете, там же не по-нашему…

Боец Лавренко прикусил язык. Павло Захарович, утирая полотенцем красное деревенское лицо, подмигнул.

Комиссия приехала под вечер. В склад КНН провели лампу от аккумулятора автомобиля, шебутной представитель морского флота метался по блиндажу и хватался за голову. Тимофей уж подумал, что за скверную сохранность кабеля определенно отправят в штрафную роту, но оказалось, это моряк от счастья.

Быстро пересчитали, рядовой Лавренко передал весенний акт и подписал ведомость. Моряк выразил благодарность от лица всего ВМФ и пообещал не забыть – после войны выдать отдельную путевку в дом отдыха в Ялте. Тимофею было стыдно: у моряка имелось четыре звездочки на погонах, но что это за звание и как к нему нужно обращаться, вспомнить хоть убей не получалось, на флоте ведь капитаны как-то особо замысловато называются.

Майор из штаба дивизии пожал рядовому Лавренко руку и совершенно неожиданно прикрутил на гимнастерку изумленного Тимофея новенький гвардейский значок. Поставил росчерк в красноармейской книжке, после чего начальство отбыло, оставив старшину и двух бойцов для охраны бесценного склада.

Остался и старший лейтенант-особист. Тоже пожал руку и напутствовал:

– Я говорил тебе, Партизан, что найдутся хозяева. Ну, будь жив-здоров, не позорь мои рекомендации. Глядишь, и встретиться доведется.

Особист переговорил с озабоченным сержантом Торчком и ушел «бдеть и предотвращать».

У Тимофея сложилось впечатление, что внезапная находка склада осчастливила кучу офицеров. Наверное, не только гвардейский знак за проклятые кабели полагается, получат они на грудь что-то существеннее. Ну и ладно, главное, отделался от проводов рядовой Лавренко.

Подошел старшина, заступивший на охрану.

– Слушай, Партизан, а как вообще это «КНН» расшифровывается? Или тоже не знаешь?

– Оно, товарищ старшина, видимо, как зашифровывается, так и расшифровывается, – пробормотал Тимофей, чувствуя, что его судьба как-то в одночасье круто меняется. – Склад был обозначен как «склад кабеля неопределенного назначения».

– Тимка, иди жрать готовь, а то у нас опять ужарится! – позвал Андрюха.

Ужинали совместно. У группы богатого сержанта Торчка имелся приличный запас вместительных банок колбасного фарша, у стрелков были хлеб и кухонная каша. Все это смешали, добавили чуть обжаренного лука, молодого чеснока, заново разогрели. Вышло очень даже съедобно.

Имелись у запасливого товарища Торчка не только консервированные запасы, но и фляжка. Разлили строго по пятьдесят. Тимофей крепкого спиртного не любил, но тут был серьезный повод.

Павло Захарович окропил спиртом знак «Гвардия» на груди нового подчиненного и многозначительно сказал:

– Отож, если правильно зайти на начальство, воинский порядок случается прям со свистом. Отдыхай, Тимка, в последние разы на этих своих проводах, не сегодня так завтра покатим встречать руководство группы.

Поговорили о наступлении. Потом народ пошел спать, а Тимофей чистил керогаз – напрасно новые сослуживцы не ценят столь удобную штуку – и размышлял о переменах в жизни. Наверное, теперь далеко уведет фронтовая дорога.

Спрятав кухонное снаряжение, боец Лавренко прошел ближе к берегу и посмотрел на темное левобережье. Где-то там, километрах в тридцати (это если по прямой), спали Чемручи и Плешка. Можно было бы за день дошагать. Но не положено, да и незачем, сколько уж раз себе повторял.

Спать пришлось недолго. Еще до рассвета пришла машина с капитаном-моряком. Загрузили, пожелали моряку и кабелям счастливого пути.

– Готовимся, бо сегодня кататься придется, – приказал сержант.

Тимофей помогал водителю проверять «додж» – небезынтересное занятие. Солнце уже порядком пригревало, и тут издалека, с юга, донесся единый тяжелый вздох – работала артиллерия, должно быть, тысячи стволов. Бойцы – и здесь, и на дороге, и у блиндажей связистов – замерли. Началось!

– Как по расписанию, – сказал сержант Торчок, глядя на большие трофейные наручные часы. – Ровнехонько восемь. И нас, хоть мы и далеко, эта канонада вполне касаема. Заводи, Андрей!

– Так мы туда?! – Водитель с ужасом и восторгом прислушался к тяжелому чугунному грохоту.

– Вот що опять за вопросы?! – возмутился сержант. – Сколько я тэбе втолковывал: коды нужно, вот тоды тебе и скажут. Не беги поперед паровоза, вон, молчи, как Партизан, да запрягай. Тимоха, очепятывай склад! Пусть он и пустый, но порядок должон быть!

Конечно, сержант Торчок был тот еще хитрец: «должон, коды да тоды», а сам по-английски читает. Но Тимофей понимал, что такая с этого дня служба. Наверное, временная, но лицом в грязь бить нельзя.

Через десять минут «додж» с ревом скатывался к понтонному мосту. Прощай, плацдарм! Почти полгода рядовой Лавренко тут просидел, а настоящее наступление с этого рубежа совсем другие бойцы начнут.

5. Август. На запад и обратно

Ориентиром значился второй поворот от Тунутар. В здешней рощице, видимо, кто-то маскировался перед наступлением, и от подлеска мало что осталось. Но та самая рощица, других поблизости просто нет, поля с остатками кукурузы да виноградник, если ближе к селу.

– Отож странно, должен увидеть, – мрачно молвил сержант Торчок. – Пойду, погляжусь.

Сержант накинул на шею ремень автомата и двинулся к рощице. Бойцы остались около машины.

Андрюха утер пилоткой пыльное лицо и сказал:

– А чего тут-то? В селе он мог бы ждать, в теньке бы постояли.

Тимофей промолчал. Мысль у водителя была правильная, только куцая. Правильно было бы ее продолжить: могли бы в теньке стоять, но раз посреди поля торчим, так имеется тому военная причина. Боец Лавренко не то чтобы назубок знал нравы и привычки СМЕРШ, но пока что конченых дураков в Особых отделах не встречал.

А солнце действительно припекало, от «доджа» перло горячим металлом и пылью, из-за Днестра докатывалась отдаленная канонада. Андрюха тоже прислушался и, конечно же, немедля вопросил:

– Как думаешь, куда потом? Туда, а?

– Не, в тыл поедем. Ташкентский фронт инспектировать, – вздохнул Тимофей. – Вот чего ты спрашиваешь? Я же у вас первый день. Вот командование найдется, сразу даст указание. А я еще не дослужился.

– Ну, так я так, в порядке размышления. – Болтун-водитель полез в машину за флягой и сказал из-под горячего брезента: – Главное, чтобы офицер нам нормальный попался. У нас в автобате один капитан служил, так ух… Прямо хоть сразу падай и помирай. Вот я и думаю.