Цвет ночи (СИ) - Грин Алла. Страница 62

Глядя на него, я на секунду подумала о том, не слишком ли полномочия, которые возложил на него Ян велики и тяжелы, но — нет. Знаю, что душа Константина, такая, какой была сейчас, требовала подобной деятельности. Он будет справедлив. Он будет здесь к месту. Он — олицетворение смерти, с которой сроднился. Несомненно, он справится.

Что же касательно самого Смога… Что могло для них всех измениться в контексте вечности касательно отца? Многое. Вплоть до того, что через тысячелетия их отец может перемениться, стать другим. Стать лучше. Возможно, стать для них настоящим отцом, каким всегда должен был быть. А, возможно, не станет никогда. Смотря, что из него выкует Константин. Сможет ли, оставляя позади страдания, причинённые отцом, помочь ему преобразиться? Но следующие ближайшие тысячелетия и даже отдалённые, будут выглядеть именно так, как сейчас — он будет томиться в клетке, в которой раньше запирал своих детей.

Гай протянул мне руку. Константин коротко кивнул мне на прощание, я сделала то же самое в ответ. И послушно двинулась к его брату. Шла, оборачиваясь несколько раз, как будто страшась, что облик скелета, обтянутого сожённой кожей, лохмотьями и цепями, забудется — как будто это было возможно. Как будто я хотела его помнить, а не бесповоротно забыть.

До сих пор не зная, где Ян, я следовала с его семьёй прочь из ада. Оказавшись у озера, полного Тьмы, осознавая, что желая вернуться в навь, мне придётся болтаться в нём, наполненном живым дымом, и набирать его в лёгкие вместе с водой, я сожалела, что пришла в сознание, и что Валентина решила так рано привести меня в чувство. Но выбора не было — и вместе с Гаем я смело шагнула во Тьму.

Когда мы очутились на другой стороне озера, в нави, когда нашли Кинли, который укрылся на верхушке дерева и ждал нас, напуганный и в то же время обрадовавшийся нашему возвращению, когда битва с волками кончилась и они были повержены, когда мчались всё дальше и дальше от берега, и настигли местности, усыпанной пожолклыми листьями, переносящую нас из зимы в бескрайнюю осень, где среди лиственных деревьев прятался деревянный большой дом с террасой, ограждённой тонкими резными колонами с уютной гостиной и низкими потолками, с коврами на полу и горящим очагом, расставленными повсюду восковыми свечами, со срубленной елью, украшенной стеклянными игрушками, словно к новому году, и повсюду разносился запах цитруса, сладковатой корицы и мяты — я поняла, что мы заканчивали там, откуда начинали.

Мы вернулись в дом, куда меня принёс Ян, когда я была без сознания после того, как меня в одиночестве, в лесу, одурманенную действием заклинания Дивии, нашёл он сам с Гаем и Константином. Это был дом, где я впервые увидела Роксолану, и где повсюду витал её запах, а её самой — уже не существовало. Здесь ещё оставалась какая-то еда, которая уже была непригодна для употребления, кроме хлеба, который почерствел, но не покрылся плесенью, и вина, окислившегося, потерявшего вкус и изменившего цвет, и не успевших испортиться фруктов.

Здесь нас уже ожидала Вольга с детьми. Костомахи, которых отправил за нами Константин, стали убираться со стола, оставив лишь булку, плоды и вино, и мы, в частности я и Кинли, а так же Юлия и Юрий, обедали или же ужинали под плавный танец пламени, вокруг нас мелькали разговоры между Вольгой, Алексеем, Гаем и Валентиной. За окном шелестела листва и слышались шаги — там бродила Александра, не находя в себе желания либо смелости сидеть с братьями и сестрой за одним столом. Она оставалась на улице вместе со многими другими цмоками, которые переправились сюда вместе с нами, потому что замок, прошлое прибежище драконов, было обнаружено и полуразрушено — они охраняли теперь это место, бывшее обиталище Роксоланы.

Здесь, воссоединившиеся Троян с Живой, наконец, могли побыть вместе, в тишине, вдвоём, обмениваясь фразами любви, раскаяния и прощения.

Нам было необходимо залечить раны и собраться с мыслями, понять, где лунный камень. Подождать Яна, который собирал цмоков пекла, чтобы те двинулись в бой. Но у меня не было надежд, что я полностью приду в себя, пока не выберусь из мира мёртвых. Пусть моё тело и окропили мёртвой и живой водой, уже не в первый раз, но она не могла до конца излечить меня. Слишком долго я уже пребывала в мире духов, слишком долго вдыхала вязкий разряженный воздух, и моё тело слабло, держась из последних сил, израненное и вымученное неоднократно.

Когда я перекусила и выпила забродившего вина, и сидела, выдохшаяся и дрожащая, в мокрой одежде, устроившись у распалённого камина, поглаживая Кинли, свернувшегося клубком у меня на руках, моё состояние заметила, как ни странно, Валентина и отвела меня наверх, в комнаты Роксоланы, чтобы помочь переодеться и после, когда я облачилась в одно из множества похожих друг на друга чёрных платьев, которые так любила хозяйка этого дома, Валентина приказала мне поспать. Ян всё ещё не вернулся, и мы не знали, что делать дальше, а потому в запасе имелось немного времени, чтобы отдохнуть.

Я устроилась в той же самой комнате, в которой уже просыпалась однажды. Здесь так же, как и в тот раз потрескивали поленья очага. Здесь было меховое пушистое одеяло, широкая кровать и окно, у которого я стояла, долго и нерушимо и смотрела на лес, пока Кинли мирно спал на моей постели.

Я ждала Яна, долго и самозабвенно, пребывая в лёгкой беспричинной тревоге. Скрестив руки на груди, согревая себя и успокаивая, устремляла взгляд в лес, мельком пробегаясь по множеству незнакомых драконов, но не находила среди них моего Яна. Шли минуты, и казалось, часы — а его всё не было.

Сдавшись, от холода и усталости, я всё же легла в постель, укрывшись, однако, продолжая дрожать. И не могла уснуть, не могла позволить себе сомкнуть глаз, ждала его, переживая. Когда услышала снаружи знакомый характерный хлопок, то встала и снова посмотрела на улицу. Там, жёлтый цвет листьев, укрытых ночью, рассеивался голубыми молниями, мерцающими в плотном клубящемся паре. Он вернулся. Я смиренно следила за тем, как он входил в дом, не замечая моего силуэта в окне, затем оторвалась от подоконника и пошла подобрать свою меховую накидку, сохшую у камина. Она всё ещё была влажной, и, оставив её, я двинулась к выходу, чтобы спуститься к нему, но он резко оказался в моей комнате сам, отворив дверь, у которой мы столкнулись.

Его ультрамариновые глаза, наконец, ложатся на меня, после бесчисленных раз избегания за ушедший долгий вечер. И теперь он смотрит открыто, безотрывно, в упор.

Ян много пережил сегодня из-за своего отца. Давний конфликт, который больно ранил его ещё раз, прежде чем разрешиться. И я не знала, что он думал или чувствовал по этому поводу, но его взгляд был тяжёлым и… уставшим. И мне было не важно, какие вещи до этого ранили меня саму, но я двинулась к нему, чтобы утешить. Чтобы поддержать того, кто постоянно заботился обо мне.

Мы шагнули навстречу друг другу, и он обнял меня так крепко, как не обнимал никогда. Я уткнула своё лицо ему в шею и позволила ему вцепиться в меня, сжать себя сильнее, чем было нужно, не протестуя от перебитого дыхания.

Он опускает голову, тяжело выдыхает у меня на плече, склоняясь всем телом надо мной. Я глажу его по чёрным волосам, пропуская их через пальцы, по плечам, спине, и мне кажется, что мой сильный дракон дрожит. Я знала, что этот жест — его объятия — означали то, что он рад, что я в порядке. Ведь до этого момента я долго не была в безопасности. И сегодня он чуть не потерял меня навсегда.

А после он нашёл моё лицо своим и прижался к моей щеке своей горячей щекой. Он провёл ладонью по моим ещё не высохшим волнистым прядям на затылке, по моей шее сзади, несколько раз ненавязчиво, мягко. И я чуть повернулась, устремила на него свой взгляд, заглянула с переживанием в его глаза, желая не увидеть в них боли. Мы были близки в этот момент, как никогда. И теперь внимали дыхания друг друга.

Наша связь не имела рамок сейчас. Она просто существовала, пронесённая сквозь всю мою жизнь.