Призраки Дарвина - Дорфман Ариэль. Страница 42

— Он сошел с ума, — покачал головой отец. — Я так считаю.

— Да, он сошел с ума, — подтвердила Кэм. — И он опасен. Разве вы не понимаете? Если нам удалось собрать на него досье, разве он не может пронюхать все про нас, учитывая его возможности? Мы выслеживаем Генри и его преследователей, Дауни выслеживает нас. Он все знает, Фиц, он понял, кто ты. Как только кто-то вроде меня исследует родословную, любой, кто следит за моим маршрутом, поймет, почему я это делаю, узнает, что у меня есть муж, который пропал из поля зрения и отказывается фотографироваться с тех пор, как у него началось половое созревание. Дауни знает, что это значит: его дочь, должно быть, в подростковом возрасте пережила какой-то сексуальный опыт, после которого все и началось, и ее стало мучить чувство вины. Но это еще не все, мои дорогие.

Мы ждали с нетерпением.

— Если ты не уникален и с Эвелин происходило то же самое, значит, должны быть другие. Ты не одинок, Фицрой Фостер. Кто знает, скольких мужчин и женщин преследуют призраки из прошлого, которые просто ждут, когда мы их найдем.

СЕМЬ

За следующие несколько месяцев Камилла изменилась до неузнаваемости. Она с головой погрузилась в бесконечные поиски тех, кого называла братьями и сестрами Генри, жадно искала людей, которые, как и мои предки, могли мучить туземцев.

Понимая, что она настроена серьезно, я пытался увещевать ее. Разве мы не узнали бы, если бы было много случаев, подобных моему? Наверняка бы просочились слухи об их существовании.

Необязательно, ответила она. Кто-то мог по глупости сдаться властям и теперь помещен на карантин в какой-нибудь дыре или лаборатории, где гниет заживо и где его препарируют энергичные руки Дауни. Кто-то мог пойти по пути Эвелин и покончить с собой. Но, возможно, кто-то типа меня мог и скрываться.

Я решил не ставить под сомнение ее вновь обретенную миссию. Может, это был просто предлог, чтобы выйти из дома, где она провела в заключении — пусть и по собственной глупости! — два года. Может, ей полезно компенсировать упущенное время безумным стремлением к активности. Кто мог винить такую яркую женщину, как моя жена, за желание вновь расправить крылья?

Она упархивала рано утром и возвращалась поздно вечером, с ворохом дат и объявлений о выставках, имен импресарио, исследователей и фотографов, копий открыток и рисунков, схем и вырезок из газет. Большинство жертв остались анонимными, забытыми историей, если не считать единственного снимка, в то время как виновные в их муках вели жизнь у всех на виду. Среди них такие похитители, как Вилли Моллер и его египетские караваны, французский антрепренер Жан Тове и его племя кула из Экваториальной Гвинеи, которое показывали в Мадриде, а еще Ксавье Пене, владелец плантации в Дагомее, который перевез шестьдесят семь африканцев против их воли в Чикаго в 1893 году. И, конечно же, вездесущий Якобсен и еще один партнер Хагенбека Йозеф Менгес.

По словам Кэм, жертв опознать труднее, как всегда случается в истории, хотя их куда больше, чем преступников. Яванские танцовщицы и охотники за головами с Борнео, дикарки из Сомали и дикари из Того и Самоа, аборигены из Филиппин и Индонезии, из Абиссинии и Судана, а еще из племени белла кула, зулусские исполнители из Трансвааля, бедуины из Брайтон-Тауэрс, вождь новозеландских маори, хмуро смотрящий с портрета, пленники с Формозы и Окинавы, лилипуты с Кавказа — бесконечный парад ужасов планетарного масштаба. Слепые мальчики и девочки ашанти. Несчастные жители Андаманских островов из южной части Тихого океана. Негр-имбецил из Фута-Джаллона. Известны имена лишь некоторых из них. Саарти Баартман, готтентотская Венера, огромный зад которой приобрел куда большую известность, чем лицо, она выступала в кабаре и цирках, ее рекламировали в карикатурах, открытках и поминали в непристойных шутках, ее скелет сохранили после смерти, а саму ее воплотили в воске в лондонском Музее восковых фигур. Забальзамированная в Лондоне Хулия Пастрана, женщина из Синалоа, бородой которой восхищался сам Дарвин. Конголезцы Гемба, Китуква и Самбо, умершие во время Брюссельской международной выставки летом 1897 года и похороненные среди самоубийц и прелюбодеев — горожане Тервюрена забросали камнями похоронную процессию, что должна была опустить их в освященную землю. Мапхун, африканка с густой шевелюрой, сфотографированная в Манчестере в 1855 году, когда она кормила грудью ребенка с ангельской внешностью. Не сохранились имена данакилей, которых Карл Милано поймал в видоискатель своей камеры в Турине в 1884 году. Просто еще один из бесконечного списка фотографов. Жюль Гран, Жюльен Дамой, Жюльен Лесерф и бесчисленное множество других Жюлей и Жюльенов. А еще Фердинанд Деслайл, Мэтью Брэди, Николас Хеннеман, Карл Гюнтер, Чарльз Дадли Арнольд и Харлоу Хиггинботэм, и даже женщины, например Джесси Тарбокс Билс, а также сестры Герхард — официальные фотографы выставки в Сент-Луисе 1904 года.

Так много имен, так много страданий, они начали сказываться на Кэм, проникая в ее ночи и сны. Я был терпелив, надеясь, что это состояние скоро пройдет, как лихорадка. Но когда у нее закончились похитители и она начала добавлять ученых и пособников, посредников и священнослужителей — ты даже не представляешь, что миссионер Сэм Филипс Вернер сделал со своим конголезским пигмеем, — я решил дать ей опор.

Если Дауни не удалось найти таких, как его дочь, со всеми имеющимися в его распоряжении ресурсами, какие у нее шансы добиться иного результата?

— О, он наверняка их нашел, — процедила она. — Вот только не может обратиться к жертвам, как ты, ведь у него дочь покончила с собой, а он не защитил ее. Они отреагировали бы, как и мы, не пожелав иметь с ним ничего общего.

Она нещадно эксплуатировала факс, направляя агентам Барри Каннингема просьбы установить потенциальные генеалогические связи с рядом подозреваемых. В списке значился некий Р. А. Каннингем, который вывозил группы аборигенов из Австралии, чтобы продать их Барнуму и Бейли. «Ха! Может быть, наш детектив обнаружит, что он потомок парня, который несет ответственность за тех бедных людей, что окончили жизнь в нищете в „Дайм-музее Дрю“, вот будет умора!»

Всегда в поисках, моя Кэм, ничего не изменилось, если только забывать по утрам, что несколькими часами ранее я будил ее от урагана кошмаров.

— Итак, допустим, — не унимался я, — мы найдем потомка в шестом поколении, появившегося на свет в результате спаривания выдающегося похитителя и столь же выдающегося фотографа, что тогда? Эй, привет, я Кэм Фостер-Вуд. У моего мужа такой же синдром. Все началось после того, как он помастурбировал, так что мне интересно услышать, сэр или мисс, о вашем первом сексуальном опыте. Нет проблем с фотографиями? О, я ошиблась, пардон, что вторглась в вашу жизнь. Ну вот наткнешься ты на кого-то вроде меня, и что дальше? Не хотели бы вы объединить наши усилия? Присоединиться к вам, мэм, в чем именно? Я сомневаюсь, что ты даже начала придумывать правдоподобный ответ, верно?

Она, казалось, не услышала ни слова из того, что я сказал.

— Ох, Фиц, неужели ты не понимаешь, что они — ключ к тому, что вас связывает, к тому, как это произошло? Неужели ты не понимаешь? Если бы ты был один такой, это можно было бы считать простым стечением обстоятельств. Вас двое, ты и дочка Дауни, но это тоже пока случайность. А при большем количестве случаев можно установить закономерность, проверить причины и обнаружить сдерживающий фактор.

— Разве не ты говорила, что сдерживающий фактор — подобраться поближе к Генри, особенно в такой важный год, как тысяча девятьсот девяносто второй?

— Не сдавайся! Мы будем работать в двух параллельных направлениях, пока наши дорожки не сойдутся. Я в этом уверена. Вот, посмотри на фото.

И я посмотрел. А на меня посмотрели несколько чернокожих африканских женщин. В вывороченные губы были вставлены огромные пластины, больше, чем подносы для коктейлей, оскорбительно, шокирующе, насмешливо выступающие вперед. Белые женщины, туристки, позировали перед камерой, исследуя темные, инопланетные лица своими отполированными, ухоженными ногтями.