В постели со Снежной Королевой - Тронина Татьяна Михайловна. Страница 4

Тем временем Халатов от курника плавно перешел к десерту. Теперь он рассказывал Алене о том, что такое настоящий русский сбитень и из чего он делается.

— …воду или слабое пиво кипятили с медом, сахаром, патокой, соками, пряностями, причем, заметь, в северных губерниях были распространены крепкие горячие сбитни, а в южных — более слабые, с различными специями…

Снизу, от сцены, уже слышался залихватский визг и топот, почти заглушающий пение цыганских скрипок, — впечатление было такое, что весь зал пошел в пляс.

— Ну разумеется…

— Да ты меня не слушаешь! — строго закричал Халатов. — Ты чего такая кислая, а?

У Алены не было никакого представления о том, как надо разговаривать с работодателями.

— Иван Родионович, вы на меня не обидитесь? — честно спросила она.

— Нет, а что? — заморгал своими блестящими, вишневыми глазами Халатов.

— Я, наверное, не совсем нормальный человек, Иван Родионович, — сказала Алена спокойно.

— Ну? — Он машинально схватил соленый огурец и захрустел им.

— Мне абсолютно наплевать на еду. То есть абсолютно — это слишком сильное слово… Скажем так — мне почти все равно.

— Как так? — ужаснулся Халатов.

— Я еду воспринимаю только как средство насыщения, ну и как источник кое-каких витаминов. Поем немного того, что считается не слишком вредным, — и все, больше мне ничего не надо, — серьезно призналась она. — Да вы не пугайтесь так, Иван Родионович, — гамбургерами на бегу я тоже не перекусываю…

— Все равно, тяжелый случай! — Глаза у Халатова заблестели еще ярче, словно на них набежали слезы. — Она не любит есть! Не чувствует оттенков вкуса, даже аромата… — он открыл крышку у одного из судков на столе и белой мягкой ладонью помахал в сторону Алены, словно подгоняя к ее носу запах готового блюда, — …аромата семужки, запеченной с овощами?!

— Да чувствую я! — пожала плечами Алена. — Пахнет вкусно. Ну и что?

Халатов на некоторое время потерял дар речи.

Он был милый большой ребенок (относительный ребенок, конечно, поскольку вел ресторанные дела очень умело и рекламировал свое заведение тоже хорошо), и надо было Ивану Родионовичу всего ничего — чтобы ему немножко подыграли. Но лицемерить Алене не хотелось — и вовсе не потому, что была она такой уж правдивой особой… Просто ей было уже действительно все равно.

— И давно это с тобой? — наконец смог он осторожно произнести.

— Не знаю, — снова пожала она плечами. — Не обращала внимания. Хотя, может быть, и недавно…

— Так это депрессия! Типичная депрессия! — закричал Халатов. — Господи, как же я сразу-то не понял тебя, наша Снежная Королева… Сейчас же зима, декабрь, солнца почти нет — конечно, откуда ему взяться, аппетиту-то?..

— Да нет у меня никакой депрессии! — засмеялась она. — Наоборот, я в последнее время чувствую себя такой спокойной… Я ничего не хочу. Тем и довольна, между прочим…

— Очень плохо… — расстроенно покачал головой Иван Родионович. — Когда человек спокоен и ничего ему не надо — это хуже всякой тоски, потому что тоска, по крайней мере, говорит о его неудовлетворенности. А ты же, мое бедное дитя, потеряла главное — радость жизни. Лед на сердце — не лучшая защита.

Он, конечно, немного рисовался, этот любимец публики.

— Возможно, — легко согласилась Алена. Спорить ей было лень. — Надеюсь, на моей работе это не отражается?..

Халатов вытер салфеткой губы.

— Да, о работе… — моментально сменил он тон на более официальный. — Я ведь, душа моя, позвал тебя с тем, чтобы похвалить. Ко мне тут знающие люди подходили и говорили, что пианистка ты превосходная. Просто высший класс.

— Спасибо.

— Эти то… — Он презрительно глянул вниз, на сцену — Эти только для ног. Еще вот что.

Халатов полез куда-то под стол, зашуршал. Потом достал журнал, развернул его перед Аленой.

— Вот, читай… Я, между прочим, эту статью не оплачивал, это кто-то от себя.

Алена быстро пробежала глазами по строчкам: «…виртуозная игра…», «…филигранная техника…», «…мастерство импровизации…», «…блестящая игра с публикой…», «…проведете незабываемый вечер…» «…в сочетании с превосходной кухней…».

— Зачем ты с большой сцены ушла, а? — строго спросил Халатов.

— Надоело, вот и ушла

— Ты ведь еще и умная. Я, в общем, в музыке не особенно разбираюсь, но зато другое понимаю — ты не только для себя играешь, а еще для людей. Тут ведь так и написано, про игру-то с публикой… Чтобы они, значит, не только слушали, а еще есть-пить не забывали! — довольно произнес Халатов. — Вот в чем твое главное достоинство…

Алена молчала, глядя на остывающую перед ней кулебяку.

— Я, конечно, не из тех, кто людям в душу лезет, но ты мне скажи — у тебя что-то случилось? Я ведь помочь могу, если что…

— Ничего не случилось, — скучным голосом сказала Алена. — Наверное, вы правы — я просто потеряла радость жизни. А играю хорошо потому, что учили меня хорошо, а мастерство, как известно, не пропьешь… Хотя я и непьющая.

Был второй час ночи.

— Ну что? — спросил Николя, тщетно пытаясь поймать попутку. — Чего он тебя вызывал?

— Так… — пожала плечами Алена — Просто любит Халатов порисоваться. Сегодня, видимо, у него зрителей не было.

— А…

Они с Николя жили примерно в одном районе и, если получалось, возвращались всегда вместе. Алена — из соображений безопасности, Николя — из экономии, поскольку они скидывались на такси пополам.

— Холодно! — поежилась она. — Господи, куда все машины подевались, а?.. Перестань, ты всех водителей распугаешь!

Николя — высокий, тонконогий, с черными длинными волосами до плеч — принялся подпрыгивать у тротуара, выделывая ногами коленца.

— Сама говоришь — холодно… Слушай, Алена, а сколько тебе лет? — обернувшись, вдруг спросил он с интересом.

— Тридцать четыре, — равнодушно ответила она.

— Ого… — присвистнул он.

— А ты думал?

— Я думал — меньше. Мне — двадцать три. Это что же, выходит, ты меня почти на десять лет старше?

— Выходит, так…

Черный асфальт блестел в свете фонарей, небо было затянуто багровыми облаками — страшными, тяжелыми, неподвижными. Алена вспомнила, что скоро Новый год, и не ощутила по этому поводу никакого энтузиазма. Прошлый Новый год она провела на редкость бездарно — съездила к родителям, получила от них нагоняй за то, что ушла из Большой Музыки, потом тридцать первого вернулась в Москву и отправилась в гости к Симе (Люба тогда не пришла, она провела праздник в каком-то другом месте, и судя по всему, весело — даже забыла позвонить подружкам, чего с ней раньше не бывало). Выпили с Симой три бутылки шампанского на двоих, но никакого опьянения не почувствовали, лишь на следующий день была изжога.

А перед тем, осенью, она ушла от Алеши… Ну и ладно.

Мимо промчалось еще несколько машин, но ни одна из них не остановилась.

— Надо было такси заранее заказать… — раздраженно произнес Николя. — До чего паршивая работа!

— Или машину купить. А что? Не такие уж это большие деньги… — усмехнулась Алена. — Вон, у моей подруги Серафимы — «Ока».

— Что? — широко раскрыл тот глаза. — «Ока»?! Ой, не смеши! На таких машинах только инвалиды ездят!

— А тебе «БМВ» подавай? Ты пижон, Жданько.

— Я не пижон, — дернул тот плечом. — У меня совсем другие взгляды на все это. Я считаю, что если человек не может купить приличную машину, то пусть лучше он вообще ничего не покупает. Это касается всего… Нет настоящих друзей — не дружи с кем попало, нет нормальной, красивой девушки — живи один, а не с каким-то уродливым чучелом. Я максималист.

Алена посмотрела на Николя: бледное, тонкое лицо, огромные темные глаза, широкие брови, чуть приподнятые к вискам, — они напоминали размах крыльев какой-то хищной птицы. У ее спутника была отталкивающая, жестокая красота. «В самом деле, как же я не замечала — у него нет ни девушки, ни друзей!..» — догадалась Алена.

— А твоя работа? — осторожно спросила она. — Она тебя устраивает?