Путь. Автобиография западного йога - Уолтерс Джеймс Дональд "Свами Криянанда (Крийананда)". Страница 22

— Ты совершенно здоров, — твердо говорил я себе, наполняя сознание мыслью о крепком здоровье и сурово исключая малейшую мысль о нездоровье. Через два дня после моего поступления в больницу я покинул ее полностью здоровым.

Годы спустя один из моих друзей укрепил мою веру в исцеляющую силу ума. Ему пришлось однажды работать в качестве физиотерапевта в санатории для больных полиомиелитом. Он обратил внимание на то, что небогатые пациенты, которые не могли позволить себе долгое пребывание в санатории, выздоравливали чаще, чем богатые люди. Он пришел к выводу, что страстное стремление выздороветь генерировало в них энергию, необходимую для самоисцеления.

Мое путешествие в Мексику, в целом, оказалось интересным, впечатляющим и веселым — правда, по наивному восприятию множества различных приключений, оно чем-то напоминало (как позднее выразился папа) приключения Пиноккио. Однако я не нашел там того, что меня интересовало больше всего: лучшего образа жизни. Я надеялся, по меньшей мере, найти там больше веселого смеха, больше человеческого тепла, больше вдохновения. Некоторое время мне казалось, что я нашел все это. Но постепенно я стал понимать, что это объяснялось моим собственным радостным чувством искателя приключений, а люди вокруг меня, так же как и в Америке, брели по тому же скучному кругу жизни. Лишь на первый взгляд мексиканцы отличались от американцев; в сущности, они были такими же. Они жили, трудились, воспитывали детей и умирали; в обеих странах над этой суетной жизнью парило творческое воображение очень немногих.

Хуже того, я обнаружил, что в главном я сам оставался прежним, жил ли я в Вила-Обрегоне, Куэрнаваке или в Скарсдейле. Я испытывал те же физические неудобства, ту же потребность есть, спать, то же одиночество. Я теперь лучше оценил утверждение Торо, в котором он отвергал общепринятое мнение о том, что человек становится мудрее после путешествия за границу. В «Конкорде» он писал: «Я много путешествовал». Он тоже поездил немало, но знал больше, чем кто-либо другой, о своем родном городе и его окрестностях.

Я понял, что важно не то, что мы видим вокруг себя, а наш подход и наше отношение к тому, что видим. Ответы на вопросы невозможно найти, перемещаясь из одной страны в другую. Для тех людей, которые рассчитывают найти за границей то, чего они не заметили в себе, классическим уроком являются слова Эмерсона: «Путешествие — рай для дураков».

Той осенью я обсуждал с несколькими друзьями просмотренный нами кинофильм «Лезвие бритвы» — повесть о том, как житель Запада отправился в Индию, где с помощью мудрого человека, которого там встретил, обрел божественное просветление.

«О, если бы только я могла попасть в Индию, — с воодушевлением воскликнула девушка, участвовавшая в обсуждении фильма, — и потеряться!»

Возвратившись из Мексики, я потерял иллюзию возможности посредством путешествий решать человеческие проблемы. «От кого ты мог избавиться? — смеялся я. — Конечно, не от себя!»

После болезни, которую я перенес в конце лета, и от разочарования неудачей мексиканского поиска того, на что я надеялся, я на какое-то время упал духом. Я все еще продолжал поиск реальности, но уже с меньшим энтузиазмом. Поразительно, что, пока ко мне не вернулась вся сила и жизнеспособность моей веры, госпожа Удача не проявляла своего расположения.

ГЛАВА 10

ЛОВУШКИ ИНТЕЛЛЕКТА

В ОДНОМ ИЗ ДРЕВНИХ греческих мифов говорится, что Икар и его отец Дедал бежали с Крита при помощи сделанных Дедалом искусственных крыльев из воска и перьев. Икар, переполненный радостью полета, самонадеянно пренебрег советом отца не взлетать слишком высоко. Как только он вознесся чересчур близко к солнцу, воск на его крыльях растаял, и Икар погиб, упав в море, которое теперь называют морем Икара.

Многие древнегреческие мифы содержат в себе глубокие психологические и духовные истины. В этом мифе мы находим одну из слишком часто совершаемых человеком ошибок: в радости, которую он переживал, обнаружив в себе ранее неизвестную силу, он вознесся «слишком высоко», игнорируя совет тех, кто на собственном опыте познал цену скромности.

Я обнаружил, что с помощью силы воли, веры и точной настройки на то, чего я хотел достигнуть, я мог до определенной степени повернуть ход событий в свою пользу. Я мог изучить несколько языков, мог поставить перед собой цель выздороветь — и выздоравливал. Я мог уверенно идти к закрытым дверям жизни, и они открывались передо мной. На пути ко всем этим маленьким успехам было два ключевых слова: чувствительность и настроенность. При изучении греческого языка я старался настроиться на сознание грека; важна была настройка, а не только мое решение изучать язык. В утверждении «Я — грек» действующим было не Я, а грек. Но теперь в избытке чувств я просто бросился в открывшийся пролом. Отчасти я был движим энтузиазмом, который охватил меня, когда я осознал величие открывшихся передо мной возможностей. Однако мой энтузиазм был такой избыточной мощи, что чувствительность и способность к настройке просто скрывались в пыли, поднятой копытами моего рвущегося вперед и ввысь эго.

Мне хотелось мудрости. Ну что же, значит, я и был мудрым! Я страстно хотел, чтобы мои книги вдохновляли и вели людей; я хотел быть большим писателем! Значит, я и был большим писателем! Как это просто! Все, что мне оставалось сделать, так это в один прекрасный день написать все эти поэмы, пьесы, романы, которые бы подтвердили то, что для меня было свершившимся фактом.

Эта идея имела определенное достоинство, но и определенные слабости из-за того, что я выходил за пределы своих реальных возможностей. В этих потугах была напряженность, а в напряженности — эго.

Вера, выходящая за пределы человеческих возможностей, превращается в самонадеянность. Всегда лучше согласовывать позитивные утверждения с шепотом воли Бога в душе. Поскольку я ничего не знал о таком руководстве со стороны Бога, то заменял его своим собственным. То, что я объявляю мудростью, и должно быть мудростью. То, что объявляю великим, и должно быть великим. Дело не в том, что мои мнения были неразумными. Многие мысли, надеюсь, были достаточно здравыми, но ограниченными моей собственной гордостью: для других мнений не было места. Я еще не научился внимательно прислушиваться к «истине, которая глаголет устами младенца». И все же я рассчитывал на согласие с моим мнением даже со стороны тех, чей возраст и жизненный опыт давали право считать меня ребенком. Я не хотел признать себя учеником человека. Мне хотелось освещать свой собственный путь. Мощным усилием ума я смог бы покорить судьбу своей воле.

Да, я не был первым и, видимо, не буду последним молодым человеком, который вообразил, что в его руках не пугач, а пушка. Но мои развивающиеся взгляды на жизнь были такими, что со временем должны были отвергнуть и самонадеянность.

На второй год из колледжа я был переведен в Браунский университет в Провиденс на Род-Айленде. Я чувствовал, что в новой среде пышнее и ярче расцветут новые восприятия. В университете я продолжил изучение своей основной дисциплины — английской литературы; кроме того, я посещал курсы искусствоведения, философии и геологии. Однако я все более пренебрежительно относился к формальному образованию. Я не видел, какую пользу для избранной мною карьеры писателя могла бы принести ученая степень. Мне недоставало терпения для простого накапливания фактического материала, поскольку во всем меня, прежде всего, интересовал вопрос «почему?». Даже на лекциях по философии, на которых должны были затрагиваться вопросы «почему», мы занимались простой классификацией мнений людей, которых изучали. Когда я понял, что нечего и рассчитывать на рассмотрение обоснованности их мнений, я, в качестве молчаливого протеста, занялся на лекциях чтением поэзии.

Упорно стремясь к развитию избранного амплуа, я пытался играть роль авторитетного писателя и философа перед всеми, кто имел желание слушать меня. Однако таких было очень немного. Часами сидели мы вместе, увлеченные игрой философской мысли. Я помогал им увидеть, что радость должна быть настоящей целью жизни, что непривязанность является верным ключом к радости и что каждый должен жить просто, находя радость не в вещах, а во все расширяющихся горизонтах видения реальности. Истину можно найти, утверждал я, не в низменных сторонах жизни, на чем настаивают многие писатели, а в высоких человеческих устремлениях.