Любовь – это путешествие - О'. Страница 27

Изумленно таращусь на Дилана. Он серьезно?

– Или нет, сейчас неважно, – он неловко смеется и опять притягивает меня к себе. – Я просто хочу быть здесь. Я должен был быть здесь все это время.

Кто-то врезается в меня, сильно прижимая к Дилану, и я обнимаю его за талию. Всегда верила во второй шанс. Он же извинился! Ну, затянул с возвращением, решал, как жить дальше. Что такого?

И потом… Я по-прежнему его люблю. Тоже вполне себе довод.

Тайком провожу его в комнату. Как только дверь закрывается, мы срываем друг с друга одежду, задыхаясь от страсти. Дилан рвет воротник моего платья и замирает, удивившись самому себе. Я прикрываю рот рукой, чтобы не засмеяться в голос.

Его тело такое же, но другое: загар темнее, а мускулы тверже. Но это мой Дилан. Мы жадно целуемся. Я на грани, сгораю от желания. От волнения не могу распечатать презерватив, и Дилан сдавленно смеется.

– Не торопись, – хрипло шепчет он, сжимая мои трясущиеся руки. – Я никуда не уйду.

Он кладет меня на кровать и ложится сверху, крепко обнимая. Требовательно вскидываю голову, и он нежно, неспешно прижимается ко мне губами. Я уже просто умоляю его. Мы оба вскрикиваем…

Усталость доходит до пика и вдруг исчезает: наверное, дело в алкоголе. А биологические часы Дилана и вовсе сбиты из-за бесконечных перелетов. Все еще пьяная, не поспав ни единой минуты, в восемь утра я волочу Дилана на кухню – завтракать.

Кладем ломтики бекона на гриль, и тут заходит мама. Она замирает на пороге, одетая в свой любимый халат – когда-то лиловый, а теперь уже тускло-серый.

– Ну и ну, – качает головой она. – Даже не знаю, чему больше удивляться: незнакомцу на кухне или тому, что дочка встала в восемь готовить завтрак.

– Дилан, – представляется он и протягивает маме руку, сначала вытерев ее о передник, который сам где-то отыскал. – Очень приятно.

– О! Дилан!

Мама бросает мне типичный родительский взгляд, такой многозначительный, с намеком. Похоже, когда у человека рождаются дети, он теряет всякую деликатность.

– Да, мам, это Дилан. – Намазываю хлеб маслом, стараясь сдержать улыбку.

– Значит, вернулся?

– Именно так, – кивает Дилан. – И больше никуда не собирается. Никогда. Вообще.

– Что ж. Приятно это слышать, Дилан, – говорит мама, и в ее голосе тоже звучит улыбка. – А теперь держитесь! Папа окажется здесь, как только унюхает бекон…

– Кто жарит бекон? – кричит отец с лестницы. – Это для меня?

Сейчас

Заправочная станция «Чарнок Ричард», самая большая на магистрали М6, оказывается местом крайне мрачным, уныло сереющим под ясным голубым небом. Но мы все равно выбираемся из машины.

Маркус от души потягивается, и волосы лезут ему в глаза под порывом ветра. Ужасно он похож на задиристого мальчишку, каким был в детстве! Маленький, тонувший в форменном свитере Винчестерской школы подросток казался ребятам постарше легкой мишенью, но под конец осеннего триместра он всем показал, чего стоит. Двоих не полюбившихся ему учителей уволили, а Питера Ву по непонятной причине исключили из сборной по крикету, так что Маркус занял его место.

Как-то один из шестиклассников обозвал Люка и толкнул к стене. Маркус был на голову ниже Дэниела Уизерса и вполовину слабее, но были в нем запал и ярость, словно порожденные внутренней злобой, так и рвущейся наружу. «Я не стану тебя бить, – грозил он Дэниелу, пока я утешал побитого Люка. – Но я тебя прикончу. Медленно, но верно. Ты станешь для всех посмешищем. Ты же знаешь, мне это под силу».

– Что, придется есть это извращение? – кивает Маркус на рекламный щит с веганскими хот-догами.

– Это же противоречит твоим убеждениям? – отвечаю я, встав с ним рядом.

– Они постоянно меняются, мог бы запомнить, – отмахивается он с улыбкой, которая гаснет, когда мы доходим до дверей заправки. – Дил…

Он оборачивается на парковку, поглядеть, где остальные. Очки Адди блестят на солнце, верхняя часть комбинезона расстегнута и болтается у талии, под белой футболкой обрисовывается кружево белья.

– Твой отец предложил мне работу, ты в курсе?

Спотыкаюсь на ходу.

– Мой отец?!

По Маркусу видно: так и тянет съязвить.

– И какую работу? – удивляюсь я.

– Копирайтинг для нового сайта компании. Дал на полгода, но…

Отец сто раз предлагал мне этим заняться. «Выпускник факультета литературы, да еще без опыта, ничего лучше ты все равно не найдешь», – твердил он. Понятно, что и Маркуса он позвал назло мне. Зачем еще ему помогать моим друзьям?

– Для меня это важно, Дил. Родители денег не дают, плюс у меня судимость.

Даже Маркус – парень, который добивается чего хочет – не смог уговорить полицию снять обвинения за тот случай, когда по пьяни разбил стекло в офисе агентства недвижимости.

– Ну, тогда соглашайся.

– Я не знал, что вы даже не разговариваете.

– Люк с ним тоже не общается. Когда они с Хавьером рассказали родителям про свою помолвку, отец заявил, что на свадьбу не придет. Так что…

Маркуса передергивает.

– Я и не знал, честно. Люк, наверное…

– Да, ему тяжело пришлось. А ведь он заслуживает любви и признания от родного отца. Если уж на то пошло, Люку сейчас куда проще, чем раньше, когда он не мог даже пригласить Хавьера в гости.

– Мне надо позвонить Люку. Я… Надо позвонить.

Дальше идем в тишине. Люк простил Маркуса задолго до меня; с другой стороны, он и не его жизнь разрушил. И потом, брат переехал в Штаты.

– Если… если хочешь, я откажусь… – В глазах Маркуса мольба.

Подмывает сказать: «Давай» и проверить его дружбу. Но не такой я человек. Подозреваю к тому же, что он уже согласился.

– Ты что. Отличная возможность подвернулась!

Маркус подходит к холодильнику с молочными продуктами и делает вид, что собирается в него залезть. Не удержавшись, смеюсь над ним.

– Помнишь, ты на спор заставил меня выпить зараз два литра молока? На той вечеринке в «Ваху».

«Ваху» был оксфордским ночным клубом. Точнее, спортбаром, где по ночам устраивались тусовки. Там всегда пахло кукурузой, на экранах почему-то крутили телемагазин, а из колонок играл рэп.

– Не заставлял, – возражаю я.

Кассирша неуверенно поглядывает на нас – гадает, должно быть, что замыслил учинить Маркус.

– Заставлял, еще как! Иначе зачем я его пил? – Он лукаво ухмыляется.

– Потому что ты безрассудный гедонист, – вздыхаю я, и Маркус улыбается шире. – Ладно, пойдем, а то кассирша тебя за психа примет.

– Не, она безобидная, – отмахивается Маркус, оглядев встревоженную девушку. – Такая не вызовет охрану, даже если сунуть банку пива в карман… Да не собираюсь я, не собираюсь! – Он закатывает глаза, заметив мое посерьезневшее лицо. – Сколько тебе объяснять, я ничего подобного больше не вытворяю.

Адди, Родни и Деб замирают на входе, заметив экзерсисы Маркуса, а я только закатываю глаза.

– Ну извините, пересадку личности сделать не успел, – говорит он без улыбки. – Но вы тоже должны меня поддерживать.

– Прошу прощения, – не выдержав, обращается к нам кассирша. – Я могу вам помочь?

– Ой, спасибо! – восклицает Маркус. – Вы не могли бы сдвинуть несколько бутылок молока, чтобы я смог протиснуться на верхнюю полку.

– Я не… не думаю, что это хорошая идея, – растерянно бормочет девушка.

С удивлением слышу, что Адди и Деб хихикают. Адди прикрывает рот, и браслеты соскальзывают к локтю. У меня теплеет на сердце от ее смеха, уютного и родного отзвука тех времен, когда я любил и был любим.

Думаю, Маркус прав: я слишком давлю и ожидаю всего и сразу. Это же Маркус, в конце концов. И кое-что в нем никогда не изменится. Сейчас, наблюдая, как он втолковывает что-то изумленной продавщице, я даже этому рад.

Тогда

С момента возвращения Дилан старается все время быть рядом. Даже приехал на Рождество из самого Уилтшира – два часа пути! – только ради того, чтобы вручить подарки и посмотреть новогодние фильмы, попивая подогретый в микроволновке глинтвейн.