Моё индейское лето - Нестерина Елена. Страница 3

Никакие обязательства прекрасную Ребекку ни с кем не связывали, и вскоре она приехала к Иннокентию в гости. Наличие Ульянки в жизни возлюбленного её не смущало: в Америке одинокий папа с ребёнком – явление привычное. Тем не менее, отдыхать на Майорку Иннокентий и Ребекка отправились вдвоём. Ульяна удивила мисс Ребекку тем, что спокойно согласилась остаться на две недели одна дома без присмотра. Ну, со звонками бабушки, конечно, а также с её визитом, но в основном планировала жить самостоятельно.

Конечно, сначала Ребекка предложила нанять Ульянке няню – так было положено в её стране. Положено ли это в России, папа точно не знал, но за Ульяну нисколько не волновался.

– А если соседи обратятся в полицию? – удивилась Ребекка. – Увидят, что девочка живёт одна, и донесут на вас. А оттуда в органы опеки. И тогда…

Папа и Ульяна долго убеждали её, что такого точно не будет.

Однако Ребекка продолжала волноваться: ей очень не хотелось, чтобы за этот непедагогичный проступок Иннокентия предали суду и лишили родительских прав. Правда, через некоторое время она вспомнила нелепую историю, связанную с тем, как когда-то для её двоюродного брата уезжавшие родители в спешке искали няню. Разумеется, они её нашли. Но…

– Работать в их штате можно с шестнадцати лет, – смеясь, объясняла она, – а до шестнадцати человек считается ребёнком. И вот нашему пятнадцатилетнему Джону наняли в няни семнадцатилетнюю Меган – бдительные соседи сообщили в полицию, что брошенный заработавшимися родителями Джон в течение семи часов сидит один дома. Няня начала трудовую вахту, бдительные соседи отметили её появление и успокоились. А зря: в выходные вместе с няней к воспитаннику пришли и её друзья. И не уходили дня три. Всем, кроме соседей, тогда было весело. А Джон и Меган друг другу очень понравились. Им было так хорошо вместе.

Ребекке и Иннокентию тоже было вместе очень хорошо, и вскоре Ульянкин папа сделал подруге предложение стать его женой и поселиться в Москве или в любом другом городе мира. Ребекка Тыквер согласилась стать Ребеккой Кадникофф и жить со своим мужем хоть на Северном полюсе, но только чтобы бракосочетание непременно состоялось на территории США, в её родном городе. Родители Ребекки мечтали о пышной свадьбе единственной дочери, а бабушка Эсфирь отказывалась умирать, пока малютка Бекки не покажет ей своего супруга.

Сначала папа Иннокентий пришёл в ужас от того, какие сложности его ждут в связи с международной свадьбой. У невесты, как она спустя некоторое время призналась, даже мелькнула мысль, что жених решил дать задний ход. Но, к счастью, и женишок от своего предложения отказываться не собирался, и сложностей предстояло не так много, как казалось вначале.

Ульянкин папа был атеистом, а потому запереживал, не воспротивятся ли родственники Ребекки. Узнав, что беспокоит жениха, она захохотала и сообщила, что вот уже несколько поколений её предков являются протестантами, да и то очень формальными: ни её бабушка с дедушкой, ни родители даже не венчались. Их хватает лишь на празднование Рождества и Пасхи, пышных свадеб, трогательных крестин и организованных по всем правилам похорон. Так что Иннокентия ждала скромная роспись в нью-йоркской мэрии и роскошное свадебное гуляние в ресторане. Поесть и повеселиться родственники Ребекки любили.

Аллилуйя!

Так что дальше всё пошло легче. По скайпу Иннокентий познакомился с родителями невесты. Попросив руки Ребекки, он хлопнул со своей стороны экрана по ладони отца семейства Вашингтона Тыквера и увидел, как всплакнула на другом конце планеты будущая тёща. Бабушка Эсфирь поразила его больше всех, потому что разудало крикнула по-русски:

– Мы согласны! Вашингтон Моисеевич согласен. И Барбара… Как же тебя… Джоновна… А, значит, Ивановна! И Ивановна согласна! Горько! Взвейтесь, соколы, орлами! – И дзынькнула по экрану компьютера бокалом с шампанским.

Иннокентий замолчал от неожиданности, но тут вмешалась невеста и сообщила обеим сторонам, что все очень рады.

Родители Ребекки начали подготовку к свадьбе.

Процесс пошёл.

И через некоторое время Ульяниному папе пришло из Америки приглашение. Папа начал собираться: отсидел множество часов в разных конторах и представительствах, накопил тонны всевозможных документов и распечатанных фотографий…

Только вот если свадьба сорвётся, в Соединённые Штаты такого не оправдавшего доверие жениха если и пустят, то нескоро и с большими сложностями.

Ну а пока пустили. И уже через час после приземления «Боинга» Ребекка Тыквер вместе с женихом, его дочерью и их багажом мчалась из аэропорта Кеннеди в дом своих родителей. Ярко, совсем по-летнему светило солнце.

Довольно быстро машина свернула в жилые кварталы. Безликие многоэтажки, пустыри, заросшие камышом и рогозом лужи, разрытые котлованы и помойки – всё это очень напоминало обычную окраину любого областного города России. Разве что восьмиэтажек из такого тёмного коричнево-малинового кирпича у нас нет. Наверное, этот кирпич делали из местной глины. В остальном же картина была знакомой…

– Мы едем по Квинсу, – пояснила Ребекка. – Район такой. Тут многолюдно. Но он скоро кончится.

Ульяна знала, что их путь лежит в Бруклин. Понятно, что Квинс не Манхэттен, как Алтуфьево не московское Бульварное кольцо. А Бруклин… Он разный.

Среди улиц с добротными домами в пять этажей и выше стали попадаться особняки с лужайками и кустами роз, отделённые друг от друга аллеями и даже маленькими парками. Всё такое красивое и спокойно-нарядное. Явно не новое, чем-то отдалённо напоминающее Италию. Или Францию – что-то такое виделось во всём бретонское… Словно декорации в компьютерной игре: вроде нарисовано всё то, что есть на самом деле, но изменено до неузнаваемости.

Не успела Ульяна определиться, что же именно напоминают эти пейзажи, как машина въехала в ворота и остановилась. Перед ними стоял небольшой серо-коричневый особняк, похожие уже попадались за поворотом. Обвивший его плющ, тронутые желтизной кусты навевали покой и уют.

В дверях тут же появились родственники – из разговоров по скайпу стало давно понятно, что они такие же эмоциональные, как и Ребекка.

Ульяна и её папа немного растерялись от напора давно поджидавших их Тыкверов. Но держались достойно. Хотя Ульяна думала, что сойдёт с ума – её хватали, обнимали, хлопали по спине, целовали. А она так не любила, когда к ней кто-то прикасался! Даже когда просто брал за руку! Ни в детском саду, ни в школе она не могла заставить себя ходить парой с кем-нибудь из детей. Просто шла рядом, довольно быстро убедив своего соседа не обижаться. Ей были настолько неприятны чужие прикосновения, что её просто бросало в дрожь. Ульяне казалось, будто таким образом люди вторгаются в её мир. Но ведь у каждого должно быть своё пространство! Поэтому Ульяна не подпускала к себе никого ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Она сторонилась бесцеремонных весельчаков и болтливых тусовщиц. Даже в толпе старалась идти обособленно, а в переполненном вагоне метро выбирала место у самых дверей или где-нибудь в уголке. Ульянка и с папой-то не обнималась, не чмокала его при встрече и прощании, даже когда была маленькая, не лезла к нему посидеть на коленках. Ну, вот так сложилось. Фобия – не фобия? У каждого свои таракашки. Ульянкины тараканы были недотрогами.

А сейчас Ульяна терпела. Это были её новые родственники, которые хотели её поприветствовать. Поэтому шарахаться и обижаться было бы глупо.

Вот Ульяна и не шарахалась. Таракашек-недотрог заставила затаиться по углам.

Правда, вот-вот готова была свалиться в обморок.

Ребекка, у которой был настоящий талант общения и добрая душа, кажется, поняла, что творится с девочкой. И потихоньку оттащила её в сторону.

А родственники всё никак не могли угомониться. Ребекка постоянно находилась на передовой, так что уже через двадцать минут все сидели в большой гостиной, пили ледяной чай и, перескакивая с одной темы на другую, то расспрашивали жениха, то в несколько голосов рассказывали историю о том, как породнились семьи Тыкверов и Стетсонов.