НеКлон - Dar Anne. Страница 14

На своей шкуре я испытала каждую пытку по четырнадцать раз – регулярно один раз в день, однако продолжительность всегда разная. Худшее – притапливание в бочке: двое мужчин удерживают твою голову под водой на протяжении ровно одной минуты, от пяти до пятнадцати раз подряд (пять – мой минимум, пятнадцать – мой максимум). Один раз я потеряла сознание, а когда очнулась, уже была привязанной ремнями к потолку – меня привели в чувство мощной пощечиной, которая рассекла мою нижнюю губу у правого уголка (бивший был левшой).

В конце первой пыточной недели один клон признался в том, чего не делал, и после того как не смог предоставить искомый конверт своим палачам, был избит до такого состояния, что его пришлось в срочном порядке оперировать – у парня вытек глаз. Первый случай, не считая выписанной мне после обморока пощечины, когда клона били по лицу и били с крайней безжалостностью. После операции этого клона не вернули в пыточную. Один из пыточников сказал, будто с этого парня сняли подозрения, но глаз ему не спасли, и будто бы его оригинал не должен будет этого узнать, а если вдруг по какой-то нелепой случайности узнает, ему скормят версию, согласно которой парень якобы случайно потерял глаз во время игры в футбол.

Нас всё ещё продолжают кормить привычной едой, не урезая нашего рациона. Скорее всего, пекутся об исправном функционировании наших основных органов. И всё же за прошедшие две недели я похудела. Килограмма на три, не больше, но, подозреваю, если в ближайшие пару недель это всё не закончится, я рискую потерять вдвое больше веса.

Я держусь. Может и сломалась бы, если бы в число подозреваемых попал 11112 и я видела бы, как мучиют его, но ему повезло: в час, когда Мариса Мортон лишилась своего заветного конверта, сам Эбенезер Роудриг оповещал 11112 о том, что в ближайшие дни тому предстоит изъятие левой почки. 11112 был вне подозрений и готовился – уже должен был пройти – к своему второму по счету изъятию…

Я не видела солнца четырнадцать дней. Упражнение “боли нет” не спасало так, как спасало онемение тела после сна. Некоторые клоны начали кашлять – подозрение на простуду. Может быть, простуженных, как того парня с вытекшим глазом, в итоге прекратят мучить, ведь лёгкие – важные органы. Впрочем, кашель после “холодных ванн” меня всё ещё не схватил, так что у меня нет ни единого весомого повода рассчитывать на облегчение мук.

Запирание в Миррор считается худшим из двух вариантов взысканий – гречиха уступает пьедестал первенства. Его суть заключается в запирании наказуемого на ключ в пустом стенном шкафе. Встроенные в стену шкафы относительно просторные – в них можно сидеть, упершись коленями в дверцу или в стену.

Модернизированный вариант этого взыскания не идёт ни в какое сравнение со своим прототипом.

В утро пятнадцатого дня нашего пребывания в пыточной мы услышали громкое эхо, порождаемое работой множества молотков, доносящееся до нашего слуха из коридора. Вечером этого же дня мы узнали, что́ несла собой эта звуковая волна.

Нас вывели в коридор, к встроенным в деревянную стену шкафам, в которых лаборанты обычно хранили свои белоснежные халаты, постоянно пачкающиеся в красный цвет. Каких-то клонов им в итоге пришлось насильно запихивать в шкафы. Я шагнула в шкаф самостоятельно, потому что не видела смысла в трате энергии на толкание с громилой-лаборантом, взявшимся за меня. Как только я зашла в шкаф спиной, перед моим лицом захлопнулась дверца, густо утыканная десятками острых гвоздей, длинной и толщиной с женский указательный палец. Повернуться, присесть или изменить своё положение хотя бы на несколько дюймов, совершенно невозможно… От лица до острых концов гвоздей от силы пять сантиметров…

Я думала, что нас оставят в этих шкафах на час. Но нас оставили на целую ночь. А затем ещё на одну ночь и ещё на одну. Две ночи стоя лицом к гвоздям и одна ночь спиной к ним же. Одна девушка – девушек среди нас было немного, всего пятеро, считая со мной – к концу третьей ночи не выдержала и, потеряв сознание, насадилась спиной на гвозди. Её унесли на стол к Роудригу. Вроде бы спасли от кровопотери, но в пыточную больше не вернули.

После дневных пыток водой и побоями все надеялись, что из-за случившегося с 13342 нас оставят ночевать в подвешенном состоянии, но нас опять вывели в коридор к шкафам. Парень, идущий за мной, неожиданно набросился на ведущего его лаборанта и вонзил в него что-то… Это был гвоздь. Он вошел оригиналу в плечо. Ещё бы чуть-чуть, и пострадало бы сердце – жизненно важный орган… Пострадавшего лаборанта сразу же увели, клона повалили на пол и начали избивать ногами. Всех клонов вернули назад в пыточную, с криками о том, что сегодня мы будем спать подвешенными, и только меня одну, стоявшую с самого края, поспешно заперли в шкафу. В четвёртый раз.

Я не ожидала, что будет так сложно переживать четвертый раз. Может быть, сказался бунт клона с гвоздём, может быть, лицезрение настигшей его страшной расплаты за его сопротивление… Скорее всего, я просто устрашилась предположения, будто меня навсегда забудут в этом шкафу: всех увели в пыточную, меня заперли – меня забудут! Мне придется провести здесь всю ночь и весь следующий день, и ещё ночь, и ещё, и ещё!.. Пока мой скелет не насадится на гвозди и не сломает своим весом их или себя…

В эту страшную ночь у меня случилась первая в моей жизни паническая атака. Я не могла дышать, начала задыхаться и в итоге потеряла сознание…

…Мне повезло, что в бессознательном состоянии я пробыла недолго и завалилась не вперед, прямиком на торчащие из двери гвозди, а на левый бок, таким образом уперевшись плечом в стену.

Когда я очнулась, в коридоре горел тусклый свет, как будто исходящий не от электрической лампы, а от открытого огня. Темнота же вокруг меня настолько сгустилась, что единственная щель, пропускающая в мою темницу этот тусклый, мерцающий огонёк, выглядела не спасительно, а жутко, потому как луч освещал угрожающе острые концы гвоздей, торчащие прямо перед моим лицом.

В коридоре, не очень далеко от моей пыточной камеры, но и не слишком близко к ней, звучали голоса. Я сразу узнала их и удивилась им. Мариса Мортон не появлялась в пыточной собственной персоной, как не захаживал сюда и Джером Баркер, и другие наставники. Но именно голоса Мортон и Баркера сейчас звучали где-то совсем рядом. Первые слова, которые я смогла различить, принадлежали Баркеру:

– Что будет, если оригиналы узнают о таком обращении с их клонами?

– Это Миррор, мистер Баркер. Сплетни умирают в стенах этого заведения.

– Речь не о сплетнях. Речь о реальных повреждениях на телах клонов, которые, согласно законам нашей прогрессивной страны, должны сохраняться, а значит оставаться невредимыми для своих оригиналов.

– Можете не переживать: никто за этих бездушных существ не заступится, даже их оригиналы.

– Разве? – вопрос, вызвавший продолжительное молчание, за которым последовало совсем неожиданное. – Что произойдёт с Миррор и конкретно с Вами, миссис Мортон, если вдруг хотя бы один оригинал одного из этих пострадавших пятидесяти двух клонов случайно узнает о повреждённом состоянии принадлежащей ему собственности?

– Осторожнее, мистер Баркер, ведь я могу решить, будто Вы угрожаете мне.

– Вы сами прекрасно справляетесь с тем, чтобы угрожать себе. – Молчание. – Поддержание целостности и физического здоровья клонов для их оригиналов – основа политики данного учреждения. Ведь так? Что же будет, если я вдруг невзначай взболтну, предположим оригиналу клона 11111, о том, что именно в этих стенах происходит с его клонированным телом?

– Вы не сможете взболтнуть. Вы не знаете, кто является оригиналом клона 11111. Эта информация является конфиденциальной и строго охраняемой…

– Миссис Мортон, не думаете же Вы, что работающие в этом заведении наравне с Вами люди так же слепы, как Вы в своём желании найти пропавший у Вас конверт? Клоны – копии своих оригиналов, разве Вы могли это забыть? Многие из них весьма примечательны. К примеру, у клона 11111 очень знакомая мордашка. Не считаете же Вы, что я не предполагаю, какая именно особа является её оригиналом? Представьте себе, что скажет владелец этого клона, когда узнает, что именно сейчас происходит с телом, которое, по сути своей и согласно законодательству нашей страны, принадлежит ему?