Встреча с хичи. Анналы хичи - Пол Фредерик. Страница 110

– Доброе утро, генерал Хеймат. Вы раскраснелись. Не хотите, чтобы я измерила вам давление крови?

– Ничего подобного, – фыркнул Хеймат, но остановился, чтобы поговорить. Он всегда был более вежлив с врачами, чем с остальным персоналом тюрьмы. У него была теория, которую он так никогда и не решился проверить, что среди врачей могут оказаться и живые люди. К тому же в присутствии врачей он мог думать о себе как о пациенте, а не заключенном. Жизненная роль всегда была важна для Хеймата. Он последовательно и очень хорошо исполнял роли кадета Вест-Пойнта, лейтенанта морской пехоты, командира роты, дивизионного генерала, двузвездного генерала – тайного солдата освободительных революционных сил! – заключенного. – Не хочу, чтобы вы измеряли мне кровяное давление, – сказал он, – потому что вы и так его прекрасно знаете и просто хотите дать мне лекарство, которое мне не нужно. Но вот что я вам скажу. Если бы вы были на шесть сантиметров ниже и на десять лет моложе, я помог бы немного поднять ваше давление. Особенно если бы вы были блондинкой. И хрупкой.

Профессиональная улыбка сестры оставалась профессиональной.

– Вы слишком многого от меня хотите, – сказала она.

– Но вы должны давать мне все, в чем я нуждаюсь, – ответил он. Разговор уже наскучил ему. Он решил, что она все-таки не настоящий человек, и пошел дальше.

Никто его не останавливал. Какой в этом смысл? Но звуконепроницаемых стен вокруг постели Пернецкого не было. В них тоже нет смысла, потому что трансплантаты Пернецкого далеки от приживления и он привязан к своей системе жизнеобеспечения прочнее, чем цепями.

Хеймат взглянул на своего последнего живого единомышленника, лежащего с трубками в носу. Гудели крошечные насосы.

– Ну, Петр, – сказал он, – когда ты собираешься выходить отсюда? Или твоя следующая остановка – файл мертвецов?

Русский не ответил. Он уже несколько недель ни на что не отвечал. И только предательские приборы в ногах постели, с их синусоидальными графиками и редкими взрывами, свидетельствовали, что он не только жив, но иногда и бодрствует.

– Мне тебя почти не хватает, – задумчиво сказал Хеймат и закурил сигарету, не обращая внимания на запрет – из-за присутствия кислорода и опасности для жизни. Охранник незаметно придвинулся поближе, но не стал вмешиваться.

Когда-то здесь располагалась военная охрана тюрьмы. За стеклянной дверью Хеймат видел стойки с мундирами. Голубые и хаки американские, белые и тускло-коричневые русские. Их больше никто никогда не наденет.

– Если встанешь, – попробовал подольститься Хеймат, – я сниму этот глупый больничный халат и надену мундир. Ты тоже. И у нас будет военная игра; помнишь, как ты разбомбил Нью-Йорк и Вашингтон, а я в ответ уничтожил весь твой ракетный комплекс?

Пациент ничего не ответил. Хеймат решил, что это тоже ему прискучило.

– Ну хорошо, – сказал он, посылая струю дыма в лицо Пернецкому, – мы все равно знаем, что победитель предает проигравшего суду. С нашей стороны, было глупо проигрывать.

Но когда он собрался уходить, голова советского маршала чуть шевельнулась и глаз мигнул.

– Ах, Петр! – воскликнул Хеймат. – Ты опять их дурачишь!

Губы маршала раскрылись.

– Вчера вечером, – прошептал он. – Грузовики. Узнай почему.

Потом он закрыл глаза и больше не открывал.

Естественно, никто из персонала тюрьмы не ответит на вопросы Хеймата. Придется пойти и самому разузнать, о чем говорил Пернецкий.

Хеймат побродил по территории тюрьмы – три квадратных километра ее расположены на склоне горы, с прекрасным видом на море, до которого не сумеет добраться ни один заключенный. Большинство камер пусты и закрыты. Служебные помещения – источники энергии, уборка мусора, прачечные – все это не закрыто, продолжает пыхтеть, но Хеймату туда нет доступа.

Все остальное открыто, но этого остального немного. Тюрьма представляет собой ферму. Первоначально она должна была предоставить работу заключенным, когда их было достаточно; теперь работают машины, потому что ферма производит большое количество ценных экзотических растений. Но все здесь такое же, как всегда. Ничего не изменилось ни у бассейна, ни в спортивном зале, ни в обширном пустом зале для развлечений с его играми, книгами и экранами.

Так что имел в виду Пернецкий, говоря о грузовиках?

Хеймат думал, стоит ли заглядывать в файл мертвецов. Это здание далеко, выше по склону, у самой внешней ограды тюрьмы, и подниматься туда трудно. Уже довольно давно Хеймат таких усилий не предпринимал.

Вспомнив это, он сразу решил идти. Всегда полезно проверять периметр тюрьмы. Однажды как-нибудь удастся выскользнуть, и тогда появится возможность…

Возможность чего?

Хеймат мрачно хмыкнул, поднимаясь по тропе между цветов к файлу мертвецов. Конечно, возможность бегства. Даже после всех этих лет у него сохранялась надежда.

«Надежда» – слишком сильное слово. Настоящей надежды на бегство у Хеймата не было. Во всяком случае, даже если удастся уйти из тюрьмы, все равно скрыться невозможно. В этом мире, полном мудрых и бдительных компьютерных программ, очень скоро одна из них проникнет в его маскировку.

С другой стороны…

С другой стороны, думал Хеймат, стараясь сохранять на лице бесстрастное выражение, когда поблизости оказывались рабочие машины, с другой стороны, человек, достаточно храбрый и решительный, прирожденный предводитель, наделенный харизмой и силой, короче, человек, подобный ему самому, может повернуть ход событий! Вспомни о Наполеоне, сбежавшем с Эльбы! Сторонники стекаются к нему! Ниоткуда возникают армии! Освободившись, он найдет последователей, и тогда к дьяволу их машины и шпионы, люди прикроют его. В этом Хеймат не сомневался. В глубине сердца он был уверен, что какими бы ни старались показаться люди, на самом деле они так же алчны и высокомерны, как он сам, и больше всего они хотят, чтобы вождь сказал им: алчность и высокомерие не только допустимы, но они диктуют лучшее поведение.

Но сначала нужно сбежать.

Хеймат остановился на развилке, чуть запыхавшись. Для человека старше ста лет подъем трудный, хотя Хеймат уже забыл, сколько у него новых органов. А солнце печет. Хеймат покорно осмотрел тюремную ограду. Ничего не изменилось. Это даже не стены: полоска кустов, очень красиво подрезанных, но полных сенсоров, потом промежуток и новая полоска, тоже красивая на глаз, но полная парализующих приспособлений. Ну и конечно, дальше третья линия. Эта смертельна. Покойный майор Адриан Винтеркуп доказал это всем остальным, потому что избрал ее для своего самоубийства. Эксперимент окончился вполне удачно. (Впрочем, его тут же отправили на запись в файл мертвецов.)

И в любом случае многочисленные машины-садовники, которые всегда на виду и поблизости, сразу становятся охранниками. Потому что от их взгляда спастись невозможно.

Хеймат вздохнул и пошел налево, к файлу мертвецов.

Он нечасто ходит сюда. Живому заключенному не по себе в таком месте, потому что живой заключенный знает, что рано или поздно станет мертвым заключенным и попадет сюда. Никому не нравится смотреть на собственную могилу.

Конечно, пять-шесть тысяч поистине неисправимых, заключенных в файл мертвецов, не были по-настоящему мертвы, они были только «мертвы». Например, здесь находится и майор Винтеркуп, вернее, его записанный машиной аналог, потому что стражники обнаружили его тело вовремя. Конечно, не для того, чтобы оживить. Но до того, как процессы разложения затронут его непокорный мозг. То, что он умер, не изменило Винтеркупа: он все так же неосторожен и безрассуден, как в те славные дни, когда был адъютантом Хеймата, когда они использовали свое положение, чтобы путем убийств, бомб и разрушений создавать будущий прекрасный новый мир.

Вот он, мрачно думал Хеймат, этот новый мир, и ни для него, ни для майора Винтеркупа в нем не нашлось места.

Идя к низкому пастельному зданию, в котором размещается файл мертвецов, он какое-то время думал, не связаться ли с Винтеркупом или кем-нибудь из мертвых, просто чтобы поболтать для перемены. Но все они такие тупые! Заключение не прекращается со смертью. Ни один из них никогда не покинет файл мертвецов, и ни один из них после смерти ничуть не изменился…