Встреча с хичи. Анналы хичи - Пол Фредерик. Страница 131

Но я вспомнил и больше не ощущал спокойствия. Я сказал:

– Я боюсь.

Он поджал губы, глядя на меня.

– Боитесь. Понятно. Робин, вы можете сказать, что вас пугает?

– Ну, из всех четырех или пяти сотен…

– Нет, нет, Робин. Самое главное…

Я сказал:

– Я ведь тоже только программа.

– Ага, – сказал он. – Понятно. – Набил трубку, глядя на меня. – Кажется, я понял, – сказал он. – Вы тоже записаны машиной и считаете, что то, что происходит со мной, может произойти и с вами.

– Или еще хуже.

– О Робин, – сказал он, качая головой, – вы слишком о многом беспокоитесь. Вы боитесь, я думаю, что как-нибудь забудетесь и сами отключите себя. Верно? И потом никогда снова не сможете собраться? Но, Робин, этого не может произойти.

– Я тебе не верю, – сказал я.

Это его остановило, по крайней мере на время.

Медленно и методично Альберт снова набил трубку, чиркнул спичкой о подошву, закурил и задумчиво затянулся, не отрывая от меня взгляда. И не отвечал.

Потом он пожал плечами.

Альберт никогда не уходит, пока я ему не прикажу, но сейчас он выглядел так, будто хочет уйти.

– Не уходи, – сказал я.

– Конечно, Робин, – удивленно ответил он.

– Поговори со мной еще. Полет долгий, и я, кажется, становлюсь раздражителен.

– Правда? – спросил он, выгнув брови: Альберт в такие моменты становится похожим на судью. Потом он сказал: – Знаете, Робин, вам совсем не обязательно все время бодрствовать. Может, хотите отключиться на время полета?

– Нет!

– Но, Робин, тут не о чем беспокоиться. Когда вы в состоянии готовности к действиям, время просто не ощущается. Спросите у своей жены.

– Нет! – повторил я. Я даже не хотел обсуждать этот вопрос: состояние готовности очень похоже на другое состояние – состояние смерти. – Нет, просто я хочу немного поговорить. Я думаю… я правда думаю, – сказал я, обдумывая только что пришедшую мне в голову мысль, – что неплохо бы тебе рассказать мне о девятимерном пространстве.

Вторично за несколько миллисекунд Альберт бросил на меня такой взгляд – не удивленный, а скорее скептический.

– Вы хотите, чтобы я объяснил вам девятимерное пространство, – повторил он.

– Конечно, Альберт.

Он внимательно разглядывал меня сквозь табачный дым.

– Что ж, – сказал он наконец, – вижу, что эта мысль немного подбодрила вас. Вероятно, вы решили, что вам доставит удовольствие возможность немного посмеяться надо мной…

– Кому? Мне, Альберт? – с улыбкой спросил я.

– О, я не возражаю. Просто стараюсь сообразить, каковы основные условия.

– Основное условие таково, – ответил я. – Ты рассказываешь мне все. Если мне надоест, я тебе скажу. Так что начинай: «Девятимерное пространство – это…» А потом заполнишь пробелы.

Он выглядел довольным, хотя и слегка скептически настроенным.

– Нам следовало бы совершать долгие перелеты почаще, – заметил он. – Во всяком случае, начинать надо не с этого. А вот с чего. Вначале мы обсудим нормальное трехмерное пространство, то, в каком вы выросли или, вернее, считали, что выросли, когда были еще плотью – в чем дело?

Я поднял руку. И сказал:

– Я думал, пространство четырехмерное. А как же время?

– Четырехмерное пространство-время, Робин. Я пытаюсь упростить для вас объяснение, поэтому говорю сначала о трех измерениях. Приведу пример. Предположим, вы молодой человек, сидящий с подружкой перед экраном ПВ. Вы обняли ее за плечи. Вначале вы вытянули руку вдоль спинки дивана – это первое измерение, назовем его шириной. Потом вы согнули руку в локте под прямым углом, так что ваше предплечье устремлено вперед и опирается на ее плечо – это второе измерение, которое мы назовем длиной. А дальше вы опускаете руку девушке на грудь. Это глубина. Третье измерение.

– Да уж, глубина, – сказал я с улыбкой, – потому что тут я очень углублюсь.

Он вздохнул и пропустил мое замечание.

– Подумайте об этом примере. Вы продемонстрировали три пространственных измерения. Существует также, как вы верно заметили, четвертое измерение – время. Пять минут назад вашей руки здесь не было, сейчас она здесь, какое-то время спустя ее снова здесь не будет. Так что если вы хотите точно указать координаты какой-то системы, вы должны добавить и это измерение. Трехмерное «где» плюс четвертое «когда» – таково пространство-время.

Я терпеливо сказал:

– Я жду, когда все это изменится и ты скажешь, что все не так.

– Конечно, Робин, но прежде чем переходить к этой трудной части, я должен был убедиться, что вы усвоили легкую. Теперь переходим к трудной. Она связана с суперсимметрией.

– Отлично. У меня уже начали стекленеть глаза?

Он вопросительно посмотрел на меня, так серьезно, словно у меня действительно есть глаза и ему есть на что смотреть. Он хороший парень, Альберт.

– Еще нет, – довольно сказал он. – Постараюсь, чтобы они не остекленели. Я знаю, «суперсимметрия» звучит ужасно, но это всего лишь название математической модели, которая чисто статистически описывает основные особенности вселенной. Она включает в себя такие понятия, как «супергравитация», «теория струн» и «археокосмология». – Он снова посмотрел на меня. – Все еще не остекленели? Хорошо. Сейчас начнем разбираться в значении этих терминов. Их смысл гораздо легче самих слов. Это прекрасные области для изучения. Взятые вместе, они объясняют поведение материи и энергии во всех их проявлениях. Больше того. Они не просто объясняют их. Законы суперсимметрии и остальные буквально управляют поведением всего. Я хочу сказать, что из них логично вытекает наблюдаемое поведение всего, что составляет вселенную. Вытекает даже неизбежно.

– Но…

Он шел на всех парах; взмахом руки заставил меня замолчать.

– Оставайтесь с нами, – приказал он. – Это основы. Если бы древние греки понимали суперсимметрию и все относящиеся к этому понятия, они могли бы дедуктивно вывести законы Ньютона – законы движения и всемирного тяготения, могли бы вывести квантовые правила Планка и Гейзенберга и даже, – он подмигнул, – мою собственную теорию относительности, и общую, и специальную. Им не пришлось бы для этого экспериментировать и наблюдать. Они знали бы, что все это истинно, потому что вытекает из общих законов, точно так же, как Евклид знал, что его геометрия истинна по той же причине.

– Но она не истинна! – удивленно воскликнул я. – То есть я хочу сказать – ты же сам рассказывал мне о неевклидовой геометрии…

Он помолчал и задумался.

– В этом вся штука! – признал он наконец. Посмотрел на свою трубку, обнаружил, что она погасла, и начал снова методично набивать ее, продолжая говорить: – Евклидова геометрия не неверна, она просто истинна для одного особого случая плоской двухмерной поверхности. В реальном мире таковых не существует. Есть своя штука и в суперсимметрии. Штука в том, что она тоже неверна для реального мира – по крайней мере, для воспринимаемого нами трехмерного мира. Для того чтобы действовала суперсимметрия, требуется девять измерений, а мы можем наблюдать только три. Что происходит с остальными шестью?

Я с удовольствием сказал:

– Не имею ни малейшего представления, но ты действуешь гораздо лучше, чем обычно. Я еще не заблудился.

– У меня большая практика, – сухо ответил он. – У меня есть для вас и хорошая новость. Я могу математически продемонстрировать вам, почему необходимы девять измерений…

– О нет!

– Конечно, нет, – согласился он. – Хорошая новость в том, что это не обязательно для вашего понимания.

– Признателен.

– Понятно. – Он снова зажег трубку. – Теперь относительно недостающих шести измерений… – Он задумчиво попыхтел немного. – Если необходимы девять пространственных измерений для объяснения поведения вселенной, почему мы можем воспринимать только три?

– Это имеет какое-то отношение к энтропии? – предположил я.

Альберт выглядел ошеломленным.

– Энтропия? Конечно, нет. Зачем?