Муравьиная империя - Уэллс Герберт Джордж. Страница 3

— Карамба! — воскликнул Гэрилльо и тотчас же обратился к Холройду. Холройд был на полпути к мостику. — Видели?

— Мертвый? — сказал Холройд. — Да. Следовало бы послать туда лодку. Там что-то неладно.

— Вы… случайно не разглядели его лицо?

— Нет. А что?

— Брр… просто слов не подберу! — Капитан повернулся спиной к Холройду и сразу превратился в деятельного и решительного командира.

Канонерка изменила курс и, держась параллельно неправильному ходу куберты, спустила лодку с лейтенантом Да-Куна и тремя матросами. Когда лейтенант поднялся на борт куберты, любопытство заставило капитана подойти к ней почти вплотную, и вся «Санта Роза» — палуба и трюм — оказались как на ладони перед Холройдом.

Теперь он ясно видел, что всю команду судна составляют эти два мертвеца. Он не мог видеть их лиц, но по распростертым рукам, сплошь покрытым изодранным мясом, заключил, что они подверглись какому-то странному, исключительному процессу разложения. На минуту его внимание сосредоточилось на этих двух загадочных грудах грязного платья и вяло разбросанных членах, затем он перевел глаза дальше, вперед — на открытый трюм, доверху нагруженный сундуками и ящиками, и опять назад — туда, где зияла необъяснимой пустотой маленькая каюта. Тут только он заметил, что доски средней палубы испещрены точками.

Эти точки приковали его внимание. Они все двигались по радиусам от упавшего человека, точно толпа (образ сам собой возник в его голове), расходящаяся после боя быков.

Он почувствовал рядом с собой присутствие Гэрилльо.

— Капитан, — сказал тот, — при вас бинокль? Можете вы поставить его так, чтобы разглядеть вот эти доски?

Гэрилльо попробовал, фыркнул и протянул ему бинокль. Исследование длилось минуту.

— Это муравьи, — сказал англичанин и вернул полевой бинокль обратно Гэрилльо.

Он вынес впечатление множества больших черных муравьев, отличающихся от обыкновенных только величиной и тем, что на некоторых, самых крупных из них, было что-то вроде серого одеяния. Но в ту минуту наблюдения его были слишком поверхностны, чтобы он мог разглядеть подробности. Голова лейтенанта Да-Куна показалась на лодке. Произошел короткий разговор.

— Вы должны подняться на борт, — сказал Гэрилльо. Лейтенант возразил, что судно полно муравьев.

— Вы в сапогах, — сказал Гэрилльо. Лейтенант переменил тему.

— Отчего умерли эти люди? — спросил он.

Капитан Гэрилльо пустился в рассуждения, за которыми Холройд не мог следить, и оба моряка начали спорить с возрастающей запальчивостью. Холройд снова взял полевой бинокль и возобновил свои наблюдения над муравьями, а потом над мертвым человеком посреди судна.

Они превосходили по величине муравьев, каких ему доводилось когда-либо видеть, и двигались с неизменной рассудительностью, сильно отличающейся от бессмысленной суетни обыкновенных муравьев. Один из примерно двадцати особей был значительно крупнее своих товарищей и обладал необыкновенно большой головой. Это сразу напомнило Холройду главных строителей, которые, как говорят, правят муравьями, уничтожающими листья. Крупные муравьи эти, казалось, направляли и координировали массовые движения. Они как-то странно откидывали свои туловища назад, точно пользовались каким-то образом передними конечностями, и ему померещилась причудливая подробность: будто на большей части этих муравьев было что-то вроде обмундирования — какие-то штуки, прикрепленные вокруг туловища широкими белыми полосами, напоминающими металлические нити…

Он резко опустил бинокль. Возникший между капитаном и его подчиненным спор о дисциплине обострился.

— Это ваш долг, — говорил капитан, — подняться на борт. Я приказываю вам сделать это.

Лейтенант, казалось, был готов отказаться. Голова одного из мулатов-матросов появилась около него.

— Я полагаю, что эти люди были убиты муравьями, — резко сказал по-английски Холройд.

Капитан впал в бешенство. Он не ответил Холройду.

— Я приказал вам подняться на борт! — крикнул он своему подчиненному по-португальски. — Если вы сейчас же не подниметесь, это будет бунт, — бунт и трусость! Где мужество, которое должно воодушевлять вас? Я закую вас в кандалы, я прикажу пристрелить вас, как собаку!

Капитан разразился потоком проклятий и оскорблений; он метался взад и вперед, он потрясал кулаками и, казалось, был вне себя от ярости, а лейтенант стоял, бледный и безмолвный, глядя на него.

Команда взошла на нос с удивленными лицами.

Вдруг во время какой-то паузы, прорезывавшей эту бурю, лейтенант принял героическое решение. Он отдал честь, взял себя в руки и взобрался на палубу куберты.

— А! — произнес Гэрилльо, и рот его захлопнулся, как западня. Холройд увидел, как муравьи отступали перед сапогами Да-Куна. Португалец медленно направился к упавшему человеку, нагнулся, заколебался на минуту, потом схватил его за платье и перевернул. Черный рой муравьев устремился из его одежды, и Да-Куна быстро отступил и два или три раза топнул ногой по палубе.

Холройд поднял бинокль. Он увидел, как муравьи рассыпались около ног незваного пришельца и проделали то, чего никогда не делали прежде на его глазах муравьи. У них не замечалось ничего похожего на бесцельные движения обыкновенных муравьев; они смотрели на португальца, как толпа людей могла бы смотреть на какое-нибудь гигантское чудовище, рассеявшее ее.

— Отчего он умер? — крикнул капитан.

Холройд понял из ответа португальца, что тело слишком изъедено, чтобы это можно было узнать.

— Что там впереди? — спросил Гэрилльо.

Лейтенант прошел несколько шагов вперед и начал отвечать по-португальски. Вдруг он резко остановился, сбил что-то с своей ноги, сделал несколько странных движений, как будто хотел раздавить ногами что-то невидимое, и быстро направился к борту. Затем, овладев собой, он снова повернулся и осторожно пошел вперед к трюму. Он забрался наверх, на переднюю палубу, с которой работают длинными веслами, некоторое время постоял, нагнувшись над вторым человеком, громко проворчал что-то и вернулся обратно к каюте, двигаясь очень напряженно. Он обернулся и обратился к капитану. Разговор с обеих сторон велся в холодном официальном тоне, резко отличавшемся от злобных, оскорбительных выпадов, которыми они обменивались за несколько минут до этого.

Холройд только урывками улавливал содержание этого разговора. Он снова вернулся к биноклю и удивился, увидев, что муравьи исчезли со всех открытых поверхностей палубы. Он направил бинокль на тени под палубой, и ему показалось, что они кишат там, посматривая вокруг настороженными глазами.

Было установлено, что куберта [1] покинута, но она была слишком полна муравьями, чтобы можно было перевезти на ней людей; решили взять ее на буксир. Лейтенант пошел на нос, чтобы взять и укрепить канат, а люди в лодке встали и приготовились помогать ему. Глаза Холройда искали шлюпку.

Ему все больше и больше начинало казаться, что на куберте идет какая-то значительная, хотя незаметная и скрытая, деятельность. Он заметил, что значительное количество гигантских муравьев — они, казалось, имели по нескольку дюймов в длину — перебегало из одного темного пункта в другой. По открытым местам они двигались не колоннами, а развернутыми рассыпными линиями, странно напоминающими перебежки современной пехоты, наступающей под огнем. Многие укрывались под одеждой мертвеца, а у спуска, через который Да-Куна должен был вскоре пройти, собрался целый муравейник.

Холройд не заметил, как они бросились на лейтенанта, но не сомневался, что нападение было произведено согласованно. Вдруг лейтенант начал кричать, ругаться и топтать ногами. — Меня ужалили! — крикнул он, обратив в сторону Гэрилльо полное ненависти и упрека лицо.

Затем он исчез за бортом, упал в лодку и сразу погрузился в воду. Холройд услышал плеск. Три человека из лодки вытащили его и подняли на борт. В ту же ночь он умер.

III

Холройд и капитан вышли из каюты, в которой лежало распухшее и скорченное тело лейтенанта, и остановились на корме канонерки, глядя на зловещее судно, которое они тащили за собой. Ночь была темная, душная, освещаемая лишь призрачным мерцанием зарниц. Куберта — смутный черный треугольник, — колыхаясь, двигалась по следу канонерки; паруса ее висели, болтаясь; черный дым из трубы канонерки, то и дело освещаемый искрами, струился над качающимися мачтами.