Собрание сочинений в 15 томах. Том 1. - Уэллс Герберт Джордж. Страница 100

– Кто их знает! – ответил Бэдли. – Я сперва думал, вот эта ручка тормозная, да только к ней притронулся – она и отвалилась! Видать, гипсовая, для украшения приделана.

На лице технического директора мгновенно сменилась вся гамма цветов, от стронциево-красного до талиево-зеленого.

– Тормозов нет, – сказал он августейшей особе и добавил: – Взгляните на манометр.

Голос его становился все тише и отчетливей, как у человека, пытающегося подавить нахлынувшие чувства.

– Пожалуй, я все уже видел. Благодарю вас, – сказала августейшая особа. – Достаточно. Я желал бы выбраться отсюда, если только это возможно. Для меня такая скорость слишком велика.

– Мы не можем остановиться, ваше величество, – сказал технический директор. – Больше того, судя по манометру, нам остается либо удвоить скорость, либо разлететься на куски. Давление сжатого воздуха все усиливается.

– В этих критических и непредвиденных обстоятельствах, – промолвил его августейший собеседник, смутно припоминая, как полагается говорить на открытии парламента, – нам представляется целесообразным увеличить скорость. И чем скорее, тем лучше.

Собрание в Хрустальном дворце кончилось полным замешательством, и сидевшие за банкетным столом, отталкивая друг друга, кинулись расхватывать шляпы. Проповедник изрекал в Альберт-Холле свои благоглупости о ниспосланном стране процветании, когда ему подали телеграмму. После, этого он продолжал проповедь, но уже на тему: «Суета сует». Тревога медленно ползла из этих двух центров и после выхода вечерних газет охватила всю страну.

Что было делать?

Что можно было сделать?

Следовало бы поднять этот вопрос в парламенте, но сей орган власти нельзя было собрать ввиду отсутствия спикера: он был среди почетных гостей в поезде. Митинг на Трафальгар-сквере, где хотели обсудить этот вопрос, по привычке разогнали, пользуясь, новым методом.

А тем временем обреченный поезд, все увеличивая скорость, описывал круг за кругом. Утром двадцатого наступил конец. Между станциями Виктория и Слоунсквер поезд сошел с рельсов, пробил стену тоннеля и загрохотал по подземной сети газовых, водопроводных и канализационных труб. Потом на какой-то миг наступила зловещая тишина, сразу же нарушенная грохотом валившихся по обе стороны от места катастрофы домов. И вот чудовищный взрыв потряс воздух.

От большинства пассажиров ничего не осталось. Августейшая особа, однако, как ни в чем не бывало приземлилась в Германии. Дельцы-пройдохи осели вредоносным туманом на соседние страны.

1887

Похищенная бацилла [12]

– Вот это, – сказал бактериолог, кладя стекло под микроскоп, – препарат знаменитой холерной бациллы – холерный микроб.

Мужчина с бледным лицом прильнул глазом к микроскопу. Ему это было явно в новинку, и он прикрыл другой глаз пухлой белой рукой.

– Я почти ничего не вижу, – сказал он.

– Подкрутите винт, – посоветовал бактериолог, – надо, чтобы препарат попал в фокус. Зрение у всех разное. Достаточно самую малость повернуть винт.

– Вот теперь вижу, – сказал посетитель. – Но, вообще-то говоря, тут и смотреть особенно не на что. Какие-то крошечные розовые палочки и точечки. И вот эти крошечные частицы, эти, можно сказать, атомы, способны размножиться и опустошить целый город? Непостижимо!

Он выпрямился и, вынув стеклышко из-под микроскопа, поднес его к окну.

– Их едва можно различить, – сказал он, рассматривая препарат. Потом помолчал немного. – А они живые? Они опасны сейчас?

– Эти подкрашены и убиты, – ответил бактериолог. – Я лично много бы дал, чтобы можно было окрасить и убить все микробы холеры, какие только существуют на свете.

– Надо думать, – с едва уловимой улыбкой заметил бледный мужчина, – что вы едва ли станете держать у себя эти бациллы живыми, способными вызвать болезнь?

– Напротив, мы вынуждены держать их живыми, – возразил бактериолог. – Вот, например… – Он отошел в угол и взял одну из множества герметически закупоренных пробирок. – Здесь они живые. Таким путем мы выращиваем культуру настоящих, живых болезнетворных бактерий. – Он помолчал немного. – Так сказать, разводим холеру в бутылке.

По лицу бледного мужчины тотчас разлилось еле уловимое удовлетворение.

– Смертельную штуку держите вы у себя, – сказал он, пожирая глазами маленькую пробирку.

Бактериолог заметил болезненное удовольствие на лице посетителя. Этот странный человек, пришедший к нему сегодня с рекомендательным письмом от одного старого друга, заинтересовал бактериолога: он был его прямой противоположностью. Гладкие черные волосы, глубоко посаженные серые глаза, изможденное лицо, порывистые движения, острая заинтересованность, которую временами проявлял посетитель, сильно отличали его от ученых – флегматичных любителей рассуждать, с которыми главным образом и общался бактериолог. А потому, пожалуй, вполне естественно было рассказать этому человеку, на которого производили такое впечатление бактерии, несущие смерть, о том, что составляло их главную силу.

Бактериолог задумчиво держал пробирку в руках.

– Да, здесь сидит под замком эпидемия. Стоит разбить вот такую маленькую пробирку и, вылив ее содержимое в резервуар с питьевой водой, сказать этим крошечным живым частицам, которые можно увидеть, только если их подкрасить и поместить под мощный микроскоп, и которых нельзя распознать ни по запаху, ни по вкусу: «Идите, растите и размножайтесь, наполняйте цистерны!» – и смерть, таинственная, незаметно подкрадывающаяся смерть, быстрая и ужасная, смерть жалкая и исполненная мучений, обрушится на город и пойдет косить направо и налево. Здесь она отторгнет мужа от жены, там – ребенка от матери, здесь – государственного деятеля от его обязанностей, там – труженика от его тягот. Она потечет по водопроводным трубам, прокрадется по улицам, выбирая то тут, то там какой-нибудь дом и карая его обитателей, которые пьют некипяченую воду; она проникнет в киоски с минеральными водами, проберется в салат вместе с водой, в которой его мыли, притаится в мороженом. Она будет ждать, пока ее выпьет лошадь вместе с пойлом или неосторожный ребенок с водой из уличного бассейна. Она просочится в почву, чтобы затем появиться в родниках, колодцах и в тысячах других самых неожиданных мест. Только выпустите бациллу в водопровод, и прежде чем мы сможем преградить ей путь и снова ее выловить, она опустошит всю столицу.

Он внезапно умолк. Сколько раз ему говорили, что риторика – его слабость.

– Но в таком виде она вполне безопасна, вполне, понимаете?

Мужчина с бледным лицом кивнул. Глаза его сверкали. Он откашлялся.

– Эти анархисты – ничтожества, – сказал он, – глупцы, слепые глупцы: применять бомбы, когда существует такая штука! Я думаю…

Послышался осторожный стук, вернее, легкое поскребывание ногтями. Бактериолог открыл дверь.

– На минутку, дорогой, – шепнула его жена.

Когда он вернулся в лабораторию, посетитель смотрел на часы.

– Бог ты мой, ведь я отнял у вас целый час, – сказал он. – Без двенадцати четыре. А мне нужно было уйти отсюда в половине четвертого. Но ваши препараты настолько интересны… Нет, положительно я ни минуты больше не могу задерживаться! У меня свидание в четыре.

Он вышел из комнаты, рассыпаясь в благодарностях; бактериолог проводил его до входной двери и, глубоко задумавшись, прошел обратно по коридору к себе в лабораторию. Он думал о том, какого происхождения его посетитель. Конечно, этот человек не принадлежит ни к тевтонскому, ни к заурядному латинскому типу. «Во всяком случае, боюсь, что это нездоровый субъект, – сказал себе бактериолог. – Как он пожирал глазами пробирку!» И вдруг тревожная мысль шевельнулась у него в мозгу. Он повернулся к стойке у водяной бани, затем – к письменному столу. Потом быстро ощупал карманы и кинулся к двери. «Возможно, я положил ее на стол в передней», – пробормотал он.