Из Ниццы с любовью - Топильская Елена Валентиновна. Страница 31

В общем, сшиблись не на жизнь, а на смерть, и старичок закричал, что пока Гоша не поймет и не прочувствует правильно существо картины, оценки по истории искусств не получит. Гоша стоял на своем — не живая природа, а пиксел, и преподаватель констатировал, что студент не прочувствовал. А раз не прочувствовал, то и оценку не получил.

— Понимаешь, ма. у Малевича не было адекватных знаний о виртуальном мире, их тогда ни у кого не было, иначе бы он сформулировал суть «Черного квадрата» как воплощение минимального основополагающего элемента экранов телевизоров и компьютеров, короче, минимальную единицу изображения…

Доктор Стеценко в этот момент пошутил:

— Помедленнее, я записываю.

Я цыкнула на него. Лучше бы не ерничал, а послушал умные речи.

Далее: в марте профессор поинтересовался, не поумнел ли студент Швецов. Последовал новый виток дискуссии, теперь — о том, правомерно ли преподавателю требовать от учащихся не просто изложить материал, а присягать на верность частному мнению преподавателя. Вердикт преподавателя — «не поумнел» и «больно умный», а мой балбес еще усугубил ситуацию, спросив, как это возможно одновременно.

В общем, поведение моего цыпы квалифицировано не просто как отсутствие фундаментальных знаний по истории искусств, а с отягчающими обстоятельствами в виде хамства и неуважения к преподавательскому составу, со всеми вытекающими…

Слушая эту леденящую душу историю, я наполнялась гордостью за свое чадо, которое еще полгода назад требовало бросить все театры и музеи с корабля истории, а сегодня без запинки излагает фантастически умные вещи, о которых не знают даже преподаватели, и невзначай бросает фразы типа: «Вчера, когда я был в консерватории на концерте филармонической музыки и слушал «Хорошо темперированный клавир» Баха»… (когда он мне сказал такое впервые, я даже села, не удержавшись на ногах, а доктор Стеценко предложил впредь не обрушивать на меня такие вести без подготовки).

Ребенок слегка обалдел, когда я стала гладить его по голове и причитать, как я им горжусь. Он ожидал бури и натиска, трепки за несданный «хвост», а тут — восторг и дифирамбы… Эх, знал был он, дурачок… После того как мне пришлось выехать на самоубийство (мальчишка пятнадцатилетний выбросился из окна, оставив записку — «Я врал насчет учебы, а теперь боюсь»), я поклялась себе никогда не загонять моего Хрюндика в угол. Никогда и ни из-за чего. Но даже и без этой клятвы я бы не стала гнобить ребенка за свободное выражение своего мнения, и не просто мнения, а научно обоснованного. Ладно, поборемся еще. Мракобесы академические.

— Ну что? — выговаривала я мужу за чаепитием.

Пили одни, так как молодое поколение воодушевилось поддержкой поколения старшего и радостно усвистало на гулянку.

— Ну что? Стоило оставить пацана одного — и на тебе, проблемы. Нет, нельзя уезжать.

— А, ну давай-давай, к юбке только ручку пришей, чтоб ему держаться удобнее было, — вяло отбивался Сашка. — Да он мужик уже, а не пацан.

— Для меня-то все равно — маленький зайчик.

Я бы даже всплакнула от полноты чувств, но задребезжал мой мобильник.

— Вы где? — нервно спросила трубка голосом Регины. Ни «здрасьте», ни «как дела».

— Мы? Дома.

— Можно, я приеду?

Я глянула на часы. Ну, в принципе, не так еще и поздно.

— Конечно, какие разговоры. А что случилось?

— Сижу в пустой квартире.

— Кавалера с лестницы спустила? — высказала я догадку, про себя хихикнув: слава богу!

— Сам сбежал.

— Ну и хорошо. Давай, ждем тебя, отметим это радостное событие, — и, прикрыв трубку рукой, шепотом спросила у Сашки, есть ли у нас, чем отметить. Он кивнул, у него всегда все есть.

— Не такую уж радостную, — ответила Регина. — Он не один сбежал.

— Господи, а с кем?

— Не с кем. А с чем. С вещами.

— Ну и хорошо, значит, не вернется.

— Ты не врубаешься, что ли? — разозлилась Регина. — С моими вещами. Со всеми моими вещами, даже шампуни прихватил и ножницы маникюрные. И мясорубку.

После паузы я только и смогла вымолвить:

— Нет слов.

А Регина и не ждала их.

— Все, я еду, — и она отключилась.

Она появилась у нас около полуночи. Стеценко к ее приходу накрыл такой стол, что мне захотелось его сфотографировать до того, как мы разграбим все это великолепие.

— Ты же, небось, не ела? — жалостливо сказал он, и Регина кивнула, окинула глазами угощение, сама налила себе коньяку, опрокинула в себя порцию, села на стул и расплакалась злыми слезами.

Мы бросились к ней утешать, но она нервно отмахнулась. Сашка знаком показал мне, чтобы я ее не трогала, быстро налил и поднес ей еще бокальчик, потом еще…

После третьей порции слезы высохли, и даже глаза заблестели. Регина начала рассказывать подробности, в которых, в общем-то, ничего нового для нас не было, слышали уже тысячу раз. Еще никогда за всю свою богатую сексуальную жизнь ей не удавалось расстаться с возлюбленным без скандала, и хорошо если обходилось без уголовного дела. В анамнезе были сломанные челюсть и нос, наезды кредиторов, которым задолжал очередной возлюбленный, а получить они желали почему-то с Регины, а также передачи в тюрьму и наем адвокатов для кавалера, которому потом даже в голову не приходило расплатиться с благодетельницей чем-либо, кроме черной неблагодарности. Этот последний оказался изобретательнее всех — вынес все движимое имущество и был таков.

— Нет, вы только представьте, все, что нажито непосильным трудом! Все выгреб, сукин кот, все. Колготки мои выгреб…

— Грязные? — ужаснулась я.

— Почему грязные? Новые, в упаковке. Да, стиральный порошок упер! — она разразилась хохотом, слава богу уже не злым и нервным, а искренним.

— Региша, а вдруг это не он? С чего ты решила…

— Да он это! — перебила она меня. — Замки целы, и потом мне соседи доложили. А, ладно, наживу еще! Ударно поработаю, чужие рожи поразглаживаю. О! — Она кивнула в сторону телевизора, еле слышно что-то журчащего.

Там шла реклама косметики и средств по уходу за кожей. Холеная женщина на фоне апокалиптического размера чьих-то ресниц, развешанных по экрану наподобие трофейных охотничьих рогов, тоном экскурсовода в музее рассказывала: «Некоторые объемные туши оставляют комочки. Но теперь все изменилось…»

Сашка неприлично громко хрюкнул.

— Да я прямо вижу такую объемную тушу, — пояснил он в ответ на мой укоризненный взгляд, мол, не время. Пыхтит, с трудом передвигается, а за ней на земле — комочки, комочки.

— Пошляк, — жеманно махнула на него рукой Регина.

Дальше рекламные блоки пошли без перерыва, один и тот же женский голос с одинаковой степенью интима сообщал, не утруждаясь никакими паузами: «Ласка — для любимых, майонез «Ласка» — легкий, воздушный, лучшее средство для заполнения морщин от «Эйвон», и я с трудом сообразила, что это две разные рекламы, разных производителей и разных продуктов.

— Вон, морщин чужих на мой век хватит, все заполним майонезом, — хихикнула совсем развеселившаяся подруга. — Наливай! — скомандовала она расслабившемуся Сашке.

Весьма кстати позвонил ребенок с гулянки. Сообщил, что он на даче у приятеля, где намерен зависнуть до утра, а оттуда сразу в институт. Так что вопрос, где ночевать Регине, решился сам собой, тем более что сегодня в его комнате не стыдно было бы устроить и принцессу Монакскую. Полчаса понадобилось Сашке, чтобы довести Регину до кондиции, и когда коньяк кончился, мы под белы руки отвели ее в душ, а потом в постельку. Уже улегшись, Регина потребовала принести ей ее винтажную подвеску. А я-то совсем про нее забыла.

Я принесла. Она сжала ее в руке и закрыла глаза.

— Вот видишь, — сонно пробормотала моя подруга, — отдала тебе подвесочку, и невезуха сразу накрыла. Она — мой талисманчик…

— Ты думаешь, если бы подвесочка была у тебя, имущество осталось бы в целости?

Но Регина не ответила, уже уснула, положив кулачок с зажатой подвеской под голову.

Утром мы с Сашкой с интервалом в пятнадцать минут унеслись на работу, а Регина осталась понежиться в постели — у нее был свободный день. Саша забрал с собой футляр с подвеской — вывести пятнышко крови, необходимые средства были у него в бюро, и там же заодно он собирался починить замок у цепочки.