Отважные капитаны. Сборник - Киплинг Редьярд Джозеф. Страница 39

Морская пехота высыпала на корму, и мы сигналом горна и всеми подобающими ритуалами приветствовали флот, проходя мимо крейсеров и ожидая приказа адмирала, который позволил бы нам встать на якорь.

— Он приказывает нам самим выбрать место где-нибудь под его крылом, — крикнул офицер собравшимся на полубаке, в то время как старшина-сигнальщик с ястребиным носом не сводил глаз с нашего флагмана.

— А разве не где-то здесь лежит небольшая мель? — произнес чей-то спокойный голос.

Штурман подвел нас к мели, чтобы не особенно возиться с якорными цепями, но тут выяснилось, что от наших швартовых механизмов мало проку.

— Мы говорили им про наши якоря еще на верфи, — заметил вахтенный. — Говорили предельно ясно, а нам отвечали: «Весьма благодарны за предоставленную информацию, мы внесем рекомендованные вами изменения при постройке следующего корабля вашего класса». Вот это, я понимаю, расторопность!

— А тот корабль всегда ведет себя подобным образом? — спросил я. Из трех труб высокого и куцего крейсера в чистое небо поднимались такие клубы, которые могли посрамить любую манчестерскую фабрику.

— О нет, просто им выдали такой же дрянной уголь, как и нам. Это наш дружок — крейсер нового поколения, такой же, как и «Фьюриос». Их еще называют таранными крейсерами. Как по мне, так они больше похожи на дикобразов.

Вид у обоих судов был яростный и ощетиненный, что странно не сочеталось с обычной внешней сдержанностью боевых судов.

Бронепалубный «Блейк», длинный и низкий, казался рядом с ними чересчур вежливым и скромным, но я был уверен, что именно он вышел бы победителем из схватки, если б они в нее вступили. Но их капитаны, конечно же, считали иначе.

Вся Ирландия была мне в новинку, и я отправился на берег — познакомиться с белыми домиками на улицах Каслтауна, подышать торфяным дымом и отыскать Дэна Мерфи, владельца двухколесного кабриолета и давнего друга нашей офицерской кают-компании. Мы с штурманом опросили едва ли не половину мужского населения округа Корк — остальными занимался О'Салливан, — но сумели наконец отыскать Дэна: старого, ворчливого, с яростным взглядом и неистощимым красноречием. Словом, истинного кельта.

— Встречу ли я вас завтра в Мил-Ков в половине десятого? Встречу. Вот вам моя рука и мое слово. Серьезно ли я? А не я ли уже многие годы знаю весь флот, от адмирала до юнги?

В указанный час он появился в компании костлявой лошаденки и куканов с форелью, добытой «другими джентльменами» в озере Гленберг, куда мы желали сегодня попасть, проехав четырнадцать миль по холмам. Был безоблачный день с резким ветром — скорее, подходящий не для ловли форели, а для того, чтобы наслаждаться жизнью.

Поскольку общий возраст двух моих спутников-офицеров не достигал и сорока пяти лет, мы выглядели вполне респектабельно, пока не покинули Каслтаун. А потом мы пели, дурачились, высовывались из экипажа под самыми невозможными углами, клялись в вечной верности босоногим барышням, встречавшимся на нашем пути и остававшимся позади прежде, чем могли бы ответить взаимностью. Словом, вели мы себя ничуть не лучше и не хуже любых младших офицеров, вырвавшихся на свободу.

А вокруг простирались сине-серые холмы, ярко-зеленые поля, ограды из дикого камня, черные торфяные болота, испещренные островками вереска и утесника между пивного цвета трясинами. Отличный остров — его многочисленные бухты глубоко вдавались в сушу, связывая весь запад Ирландии с Атлантикой, и не требовалось особого воображения, чтобы понять, какую страну будут вечно искать ее дети, изгнанные из своего рая, — страну маленьких домов и чудесных зеленых тропинок, где никто не будет трудиться до изнурения и больше необходимого. [25]

И наконец мы добрались до чернильно-черного озера, со всех сторон окруженного скалистыми холмами, — безлюдного, таинственного, покрытого мелкими злыми волнами, накатывающими на берега с поразительным шумом.

Рыбалка не увенчалась особым успехом, в особенности после того, как младший лейтенант попытался рухнуть в воду; но чистая физиологическая радость этого чудесного дня, полного солнца и ветра, навеки запечатлелась в нашей памяти. Все вокруг принадлежало только нам — испещренный трещинами бок скалы Лакави, вид на длинное озеро, растворяющееся в наступающих сумерках, запахи новой страны, пронизывающий ветер, доносящий откуда-то таинственные голоса.

Никто не умеет так легко признавать неудачи, как ирландцы. Мы ушли с десятком мелких рыбешек, но, по меткому выражению мистера Корнелиуса Кроули, чувствовали себя так, словно выудили дюжину десятифунтовых рыбин.   

ГЛАВА 5

Вернувшись домой, продутые насквозь чистейшим воздухом, усталые от долгой поездки и беспричинного смеха, мы отправились обедать с двумя капитанами крейсеров на борт одного из «морских таранов». Все трое командиров сдружились еще во времена учебы на «Британии» [26] (единообразие в обучении и обеспечивает военно-морскому флоту столь прочную солидарность), и я зачарованно слушал, как одно воспоминание перетекает в другое, как нити рассказов образуют странный узор, а судьбы китайских мандаринов, чернокожих западноафриканских вождей, греческих архимандритов, турецких пашей, калабрийских графов, чилийских авантюристов и прочих странных представителей рода человеческого невообразимо переплетаются между собой.

— Но одинокая жизнь — это одинокая жизнь, — внезапно заявил один из собравшихся за столом. — Я командую кораблями с восьмидесятых годов и... в общем, сами видите.

Как мы могли не видеть? Между кормовой каютой — прибежищем капитана — и остальным миром (за крайне редкими исключениями) пролегает глубокий и широкий пролив, преодолеть который могут только вахтенные, сигнальщики и те из подчиненных, кто является с докладом. Осторожный стук, легкий шаг, изъявление почтения и — «доклад окончен, сэр»». Затем тишина, и одиночество снова воцаряется за белой переборкой и красными шторами. Герман Мелвил превосходно описал все это в «Белом бушлате», но никакая проза не сравнится с тем, что видишь своими глазами.

Порой разговоры становились серьезными, выдубленные штормами лица хмурились, начиналось обсуждение того, как корабли будут «работать в строю». Каждый излагал свое мнение, перемежая его беззлобными насмешками над легче вооруженным или хуже бронированным соседом, но общий вывод (который я не стану здесь приводить) почти всегда был единогласным. В руках этих капитанов была сосредоточена поистине грозная сила, и никто, кроме адмирала, командовавшего флотом, не мог указывать им, как заниматься своим делом. Они совершенствовали свои корабли, создавали и разрушали карьеры людей. И тем не менее именно здесь, в военно-морском флоте, вы можете услышать самые свободные и нелицеприятные характеристики королевской службы, самые гневные и язвительные отзывы о вышестоящих и самые комические рассказы о делах, которые где угодно вне флота считались бы подвигами.

Здесь все настолько серьезно и важно, что это просто невозможно воспринимать с мрачной серьезностью. Каждый род войск просто вынужден быть юмористом и сатириком несмотря ни на что; и к тому времени, когда офицеры флота становятся капитанами, чувство юмора впитывается в плоть и кровь даже самых тяжеловесных и неподатливых. Капитан отлично помнит, какую песню курсанты сочинили о своем лейтенанте, каких взглядов придерживался он сам, будучи лейтенантом, и что, уже будучи командиром той или иной службы, он думал о своем капитане. Если же он об этом забудет, ошалев от одиночества или угорев от приступа лихорадки, то храни господь его судно, когда оно вернется на базу с кипой материалов для военного суда и наполовину обезумевшим экипажем.