Жатва скорби - Конквест Роберт. Страница 78

Сопротивление крестьян нередко принимала решительный характер. Партия, разумеется, связывала это с кулацкой борьбой.

Вокруг антирелигиозной работы, пишет украинская газета, кипит ожесточенная классовая борьба. «Кулаки и их попутчики используют все возможные средства, чтобы затормозить антирелигиозную пропаганду, остановить массовое движение за закрытие церквей и снятие колоколов… Попы и их защитники-кулаки пользуются любой возможностью, чтобы остановить антирелигиозный поток, они надеются с помощью отсталых элементов и особенно женщин разжечь борьбу против массового антирелигиозного движения».

Так, например, в селе Бирюха, «когда комсомольцы, бедняки и местные активисты начали, не подготовив предварительно массы, снимать церковные колокола», кулаки, успевшие принять меры, стали избивать молодежь, а потом с криками и улюлюканьем двинулись к помещению сельсовета и подожгли его.

В настоящее время в Бирюхе ведется судебное расследование этого инцидента…»[ 33]

«Бабьи бунты» тоже были тесно связаны с борьбой вокруг религии. «Правда» писала о «нелегальных собраниях и демонстрациях крестьянок, проводившихся под религиозными лозунгами». Одна из таких демонстраций в Татарской АССР силой вернула на место церковные колокола, снятые до этого властями!»[ 34]

А украинская печать сообщала в 1930 году о «вспышках религиозной истерии среди колхозниц», последовавшей за религиозными шествиями. В селе Синюшин Брод «утром 6 ноября, когда было решено снимать колокола, несколько сот женщин, подговоренных кулаками и их прихвостнями, собрались возле церкви и сорвали запланированную работу. Тридцать женщин заперлись в колокольне и в течение целого дня и двух ночей били в набат, наводя страх на все село.

Женщины никого не подпускали к церкви, угрожая каждому подходящему забросать его камнями. Когда на место прибыли глава сельсовета с сотрудниками милиции и приказали женщинам прекратить звонить в колокола и разойтись по домам, те стали бросать в них камни. Позже к распоясавшимся женщинам присоединилась группа подвыпивших мужчин.

Впоследствии выяснилось, что регент церковного хора, несколько кулаков и их друзья ходили накануне этого события по домам и подговаривали людей прийти к церкви, чтобы не допустить снятия колоколов. Эта агитация повлияла на некоторых простодушных женщин»[ 35].

Вопрос о церковных колоколах, который так часто фигурирует в этих отчетах, представляет собой интересный тактический момент. Партийное руководство иногда требовало выдать колокола, якобы необходимые для проведения индустриализации, прежде чем предпринимать дальнейшие шаги. Рассчитывали, что такие действия не вызовут очень уж серьезного сопротивления; часто эти расчеты оказывались ошибочными.

Впрочем, иногда снятие колоколов и закрытие церкви происходили одновременно. Местные газеты приводят десятки резолюций сельских сходов о закрытии всех церквей и передаче колоколов в фонд индустриализации.[ 36] «Рабочие и крестьяне одного из районов Одесской губернии отправили на завод два вагона церковных колоколов». Кампания (или, как именует ее «Правда» – «движение») за «снятие церковных колоколов в целях индустриализации», действительно «ширилась»[ 37]. 67 деревень уже выполнили «акцию», а общее число «атеистических сел», по подсчетам, превысило сотню.[ 38] К 1 января 1930 года колокола были сняты со 148 церквей в одном только Первомайском районе.[ 39]

11 января 1930 года «Правда» поместила «рапорт» гигантского колхоза с Урала, где торжественно заявлялось, что все колокола на его территории пущены на лом, а также, что во время праздника Рождества сожжено значительное число икон[ 40].

2 марта 1930 года Сталин в своей статье «Головокружение от успехов» критиковал снятие колоколов, относя его к числу «перегибов». Таким образом, эта статья означала изменение курса партии не только в отношении принудительной коллективизации, но и на «религиозном фронте».

К середине марта 1930 года, через несколько недель после опубликования сталинской статьи, ЦК ВКП/б/принял резолюцию, где осуждались не только «искривления» в борьбе за создание колхозов, но и «административное закрытие церквей без согласия большинства населения деревни, что обычно ведет к усилению религиозных предрассудков». Местные партийные комитеты получили указание приостановить закрытие церквей, замаскированное под добровольное волеизъявление населения.[ 41]

Затем, как и с коллективизацией, наступила короткая передышка, а потом давление снова усилилось, став только более организованным и жестоким. К концу 1930 года было закрыто 80 процентов всех сельских церквей страны.

Разрушая церкви, часто уничтожали уникальные художественно-культурные памятники.

Монастырь Святой Троицы в селе Демидовка (на Полтавщине) был основан в 1755 году. В 1928 году его превратили в библиотеку, а в 1930 году – снесли, использовав камень для строительства амбаров и табачного склада в соседнем колхозе «Петровский». Колокола, иконы и другие ценности монастыря растащили активисты. Крестьян, возражавших против закрытия монастыря, арестовали и отправили в новый исправительный лагерь Яйва, созданный на Урале в 1930 году.[ 42] В сельской церкви села Товкачевка (Черниговской губернии) вместе с другими старинными реликвиями были уничтожены церковные архивы, восходящие к 16-му веку.[ 43] Подобные примеры можно множить и множить.

Академия Наук СССР была вынуждена лишить статуса охраняемого государством исторического объекта почти все исторические памятники, связанные с религией. Даже в Кремле сносили церкви и монастыри. Рассказывают, что все архитекторы возражали против сноса Иверских ворот и часовни на Красной площади, но тогдашний руководитель Московской парторганизации Каганович заявил: «Мое эстетическое чувство требует, чтобы колонны демонстрантов из шести московских районов вступали на Красную площадь одновременно».[ 44]

До революции в Москве было 460 православных церквей. К первому января 1930 года число их снизилось до 224, а к первому января 1933 года – примерно до 100.

Казанский собор в Ленинграде превратили в антирелигиозный музей. В Киеве снесли Десятинную церковь 10-го века, древние Михайловский и Братский монастырь, а заодно и десяток других зданий 12-го – 18-го веков. Подобное варварство творилось повсюду. Но даже если древние соборы сохраняли, превратив их в музеи, никто за ними не следил и они разрушались, а древние росписи забеливали известкой.

В Софийском соборе и других киевских церквах открыли музеи или антирелигиозные центры. (Желающим получить представление о разрушениях, причиненных памятникам, мы рекомендуем ознакомиться с фотографиями в книге «The lost architecture of Kiev» Д. Геврика, изданной в Нью-Йорке в 1982 году). В Харькове церковь Св. Андрея была превращена в кинотеатр, другая церковь – в радиостанцию, третья – в склад запчастей. В Полтаве две церкви приспособили под зернохранилище, третью – под механические мастерские.

В повести В.Распутина «Прощание с Матерой» с болью рассказано об уничтожении кладбищ, разрушавшем связь между живыми и мертвыми, что, по мнению автора, является одним из самых страшных проявлений бездумной модернизации.[ 45] К примеру, многие евангелисты из поволжских немцев писали о том, как им трудно умирать без пастора, кирхи, христианского обряда похорон.