Сон в летнюю ночь (СИ) - Корнова Анна. Страница 32

XXIII. Санкт-Петербург — Рига, декабрь 1741 года

Как же было холодно! Виктория Чучухина, укутанная-завернутая, из-под пухового платка ничего толком не видящая, замерзала в карете государева поезда. Они тут ничего не знали о глобальном потеплении и о теплых железнодорожных вагонах ничего не знали, даже в плацкарте теплее, чем в государевом поезде. Едут через Ригу и Митаву в Брауншвейг к каким-то родственникам Антона Ульриха, причём, до Риги добираться пять суток, ну, семь дней, если уж совсем не спешить (Вика узнала у офицера конвоя ещё в Петербурге), а они уже третью неделю топчутся на месте.

Путешествовать приятно, но на этот раз поездка не доставляла удовольствия — к холоду и неудобствам дороги прибавилось подавленное настроение путников. Радовалась только Вика: от угроз Слеповрана дистанцировалась, едет за границу, может, в германских замках будет покомфортабельнее, чем в Петербурге, должны же где-нибудь быть душ и горячая вода в кране (о ходе развития технического прогресса Виктория Чучухина имела весьма смутное представление), неслучайно в рекламах всегда нахваливали «немецкое качество продукции». Вика мечтала о предстоящей жизни: надо будет немецкий выучить, ну это нестрашно. Вон, Анна Леопольдовна из Мекленбурга двухлетней была вывезена, росла в Измайлове у своей бабки, где про иностранные языке не вспоминали, только когда бездетная Анна Иоанновна взяла тринадцатилетнюю племянницу во дворец, стали Анну Леопольдовну учить языкам, а теперь как по-немецки бегло разговаривает: с Линаром болтала — не остановишь; значит, рассудила Вика, немецкий выучить как делать нефиг.

Кареты остановились. Виктория недовольно выглянула из окошка: какое-то поселение — низкие избы, собачий лай. И так еле-еле тащились, а тут и вовсе на ночь встали, будто лучшего места не нашлось, да и рано для ночёвки. Вскоре выяснилось, что при приближении к Нарве занемогла пятимесячная принцесса Екатерина. Анна Леопольдовна, испуганная болезнью дочери, попросила остановиться, чтобы дать больной малютке некоторый отдых. Имея тайное приказание «замедлять сколь возможно долее выезд» сверженной правительницы из пределов России, просьбу Анны Леопольдовны исполнили очень охотно.

Виктории не нравились убогие деревушки, что попадались по пути, — курные избы топились по-чёрному, скот мычал в сенях, куры кудахтали под ногами. Поэтому странница во времени, а теперь уже и в пространстве, несмотря на зимнюю стужу, в избу не пошла — отправилась прогуляться по улице, с благодарностью вспоминая Мальцева (он каким-то чудом передал ей узел, в котором оказался и пуховый платок, и меховые варежки, и ещё много чего, в дороге пригодившегося). В стороне от неё шёл офицер — за всеми высланными внимательно следили, с кем сношаются, что рассказывают.

— Вы идите, погрейтесь. Я никуда не убегу, — Вике стало жаль своего соглядатая.

— Не положено. Не ровен час, с Вами что случится.

— Да что ещё может случиться? — удивилась Виктория, но тут же поскользнулась на ледяной тропке у колодца.

Офицер подхватил барышню под руки, помог удержаться.

— Виктория Робертовна, — представилась Вика.

— Подпрапорщик Кошкаров Ефим Никонорович, — негромко произнёс офицер, он не знал, насколько допустимы разговоры с сопровождаемыми.

— Ефим Никонорович, — Вика взяла его под руку, вольность, конечно, но в этой обстановке можно и позволить, — скажите, пожалуйста, как долго нам ещё ехать.

— Не знаю, едем помаленьку, когда-нибудь доберемся.

— Вы прямо как самурай — нет цели, есть только путь, — хихикнула Вика.

Подпрапорщик Кошкаров ничего не ответил, видно было, что собеседницу не понял, но переспрашивать не стал.

— Но нельзя же три недели до Нарвы добираться! — продолжала Виктория. — Знаете шутку: сегодня исполняется ровно десять лет, как из зоопарка начала сбегать черепаха. Это про нашу поездку.

Кошкаров снова промолчал. Вике стало скучно. Жаль, что Мальцева не отправили их сопровождать, можно было хоть поболтать вдоволь.

— Ефим Никонорович, расскажите о себе. Кто Вы? Откуда родом? Армия — это Ваше призвание или родительский выбор?

Виктория спрашивала, просто чтобы не молчать. Она была уверена, что спутник вновь не ответит, но Кошкаров начал подробно излагать свою биографию. Слушать его было донельзя скучно, Вика хотела уже перебить, с очередным вопросом, но тут на заснеженной дороге появились несколько всадников. Они буквально влетели в деревню. Вика замерла: или их кибитки сейчас вернут или… А вдруг это Слеповран её хватился. В суете первых дней переворота забыл про Викторию Чучухину, носительницу компромата и, по его мнению, тайного агента неизвестно кого, а сейчас Роман Матвеевич вспомнил и погоню за ней отправил.

— Из Петербурга скакали, Преображенского полка, — заметив всадников, прервал свой рассказ подпрапорщик Кошкаров.

— А зачем? Не знаете?

— Кто ж знает. Дело непростое — по приказу государыни государыню везем. Может, в избу пойдёте, куда на постой определили? А то, небось, озябли.

Но Вика ни в какую избу идти не собиралась, она дождётся, когда эти, из Преображенского полка, уедут. Она спрячется. Это не зима, а страх сжимает её в ледяных объятьях, обжигает лицо морозным дыханием.

— Ефим Никонорович, Вы бы сходили, узнали, зачем они приехали. А я Вас здесь подожду.

— А зачем мне знать, чего им надобно? Понадоблюсь — сыщут.

Сыскали их раньше. Служанка Юлианны подбежала к Виктории:

— Потеряли Вас. Пойдёмте скорее. Ох и студёно!

Бежать? Куда бежать? В эти снежные леса к волкам на съедение? Бежать надо в Петербурге. И Мальцева найти. Мальцев теперь на правом берегу Фонтанки, у Невской перспективы квартирует. Мысли о Мальцеве, неожиданно появившись, сразу успокоили. Как он говорит, всё как надо в нашей жизни складывается и всегда идет токмо к лучшему.

— Виктория, куда Вы запропостились? Пора трапезничать, а Вас нет, — этими словами встретила Вику Анна Леопольдовна.

— Спасибо за заботу! — Вика всё-таки была камер-фрейлиной и отвечать её высочеству научилась, но тотчас же добавила: — А эти, что прискакали, они где?

— Они тоже отобедают с нами. Я их пригласила.

— А зачем они приехали.

— О, Виктория, давайте не будем сейчас об этом.

С изгнанной четой Брауншвейгов был отправлен полный штат прислуги: прачки, повара, лакеи, был выдан и запас провизии, который, впрочем, подходил к концу. Стол накрыли в лучшей избе с печью, топившейся по-белому, с деревянными полами. Император Иоанн Антонович восседал за общим столом, на почетном месте под иконами, ему был один год три месяца и семнадцать дней, и ему единственному и сама поездка, и множество новых людей, и присутствие солдат рядом с няньками очень нравилось.

Скоро выяснилась, что погоня была организована Елизаветой Петровной с целью выяснить у изгнанников, где во дворце спрятаны монаршие драгоценности, не успела ли Анна Леопольдовна прихватить их с собой. Был устроен обыск в вещах Анны Леопольдовны и Юлианны. Обсуждали поиск новой императрицей драгоценностей вполголоса, никаких оценок не давая. Но Анна Леопольдовна, никогда не осуждавшая Елизавету, теперь негромко заметила:

— Бабушка Прасковья, царство ей небесное, говаривала: «Всё же выбился зипун в кафтаны».

Сказано было тихо, вскользь, разговор дальше пошёл о дорожных тяготах, о погоде, а Виктория впервые осознала, что Анна Леопольдовна настоящая принцесса, как та, из сказки Андерсена, и никаких горошин не надо подкладывать, чтобы в этом убедиться. Не простит ей Елизавета, что никто принцессе, как ей, Елизавете Петровне, не укажет на мать, полковую шлюху, ведь мать Анны Леопольдовны дочь брата-соправителя, на царство вместе с Петром венчанного царя Ивана. А отец принцессы герцог Леопольд Мекленбург-Шверинский. И хотя убежала из Мекленбурга в Россию с малюткой-дочерью от постылого мужа Екатерина Ивановна, но остались у девочки родственники — представители самых знатных европейских родов. И то, что не стала Анна Леопольдовна унижаться перед Елизаветой, в ногах валяться, о пощаде просить, расценила новая правительница не как кротость, а как высокомерие. Оттого и будет, уже выгнав из Петербурга, догонять, требовать, обвинять, чтобы лишний раз унизить, оскорбить подозрением.