Сон в летнюю ночь (СИ) - Корнова Анна. Страница 37

— Отсюда через Тулу следует туда добираться, но надобно прежде в Москву попасть, там товарищ у меня есть, с бумагами помочь сумеет, — продолжал Мальцев. — Попрошу, пусть бумагу выпишет, мол, семья с сыном. Нам на первое время, а там далее что-нибудь придумаем.

Вика помнила, что Мальцев никогда в свои планы не посвящал, а тут говорит без умолку. И вдруг поняла: он нервничает.

— Сергей Афанасьевич, не переживайте Вы так. Сами говорили, что всё как надо в нашей жизни складывается и всегда идет только к лучшему. Кстати, про документы, у меня денег нет, но есть кольцо с бриллиантом.

Вика порылась в мешке, обнаружила там каравай, завёрнутый в чистую тряпицу, ещё какие-то кулёчки, уложенные запасливым Мальцевым, вытащила свою юбку и достала переданный Корфом солитёр.

— Вы что, на такой адамант имение купить можно, а не пашпорт! Спрячьте получше и без нужды не доставайте. И нужда будет, не доставайте. Выкрутимся.

Они стояли под старой высокой елью, чтобы не промокнуть от разошедшегося дождя, Иоанн спал на руках у Мальцева. Зрение привыкло к темноте, Вика подняла глаза на спутника, убеждавшего её убрать кольцо, и вдруг подумала: «А ведь он красивый. Честный, сильный и красивый. Почему она раньше этого не видела?». Это открытие так поразило её, что она забыла об опасности, подстерегающей их, о непонятном пути спасения. Вместо того, чтобы спрятать солитёр, она протянула его Мальцеву:

— Сергей Афанасьевич, возьмите себе в качестве приданого. Коль мы семья, значит, мне бесприданницей быть не пристало.

XXVII. Калужская губерния, Мещовский уезд, имение госпожи Сундуковой, июль 1745 года

На залитой солнцем веранде сидела странница во времени Виктория Чучухина и ела сладкую малину. Ягоды наполняли большую фаянсовую чашку, спелая, душистая малина заполнила всё пространство чудесным летним запахом. Как же хорошо и покойно было Виктории! В покое пребывала она уже много месяцев, пожалуй, с того дня, как добрались они к тетушке Мальцева Матрене Степановне Сундуковой.

Матрена Степановна была женщиной незлобливой, а когда события касались крестника и племянника Сереженьки, то и вовсе превращалась в сахар. Прошлая осень была страшна для Матрены Степановны: по сентябрьской дождливой погоде к ней приезжали неразговорчивые господа из самого Санкт-Петербурга с подробным допросом, где может быть её племянник, не знает ли она о нем чего. Но Матрена Степановна искренне отвечала, что племянник её, адъютант лейб-гвардии Измайловского полка Сергей Афанасиевич Мальцев, проживает в столице, служит примерно, о чем она не раз получала свидетельства. Гости напугали Матрену Степановну непонятными вопросами и нежеланием отвечать, что же случилось с Сереженькой. А уезжая, наказали сообщать в губернское правление специальному человеку всякую новость, какая дойдет от племянника. Следом пришло извещение, что погиб Сереженька, потонул в речонке Становая Ряса под каким-то Раненбургом, куда по делам службы был отправлен. Слегла Матрена Степановна в нервической горячке, после в беспрерывном плаче молилась об упокоении души раба Божьего Сергея, а по первому снегу на крыльцо дома, держа на руках спящее дитя, взошел её племянник, изможденный, заросший бородой, а за его спиной стояла высокая и худая женщина, по-бабьи повязанная платком.

Матрена Степановна быстро сообразила, что дело тут непростое, соседям объявила, что приехал к ней управляющий из Москвы, и, хотя внешность у Сергея Афанасиевича Мальцева было донельзя приметная, почему-то никто не соединил обстоятельства исчезновения сундуковского племянника и появление высокого, военной выправки эконома. Не спрашивала Матрена Степановна ни про новые документы — коль выправил племянник, стало быть, так надобно, — ни про причины, заставившие это сделать, — меньше знаешь — крепче спишь. Одно беспокоило госпожу Сундукову: отчего Иванушка совсем на Сереженьку не похож, в кого он такой голубоглазый да кудрявенький? Но жили молодые ладно: друг друга уважали, дитя любили, а рядом с ними и Матрене Степановне тепло было, радовалось вдовье сердце, что не одной теперь век коротать, будет кому её старость досматривать.

Сладкая малина таяла во рту, тёплый ветер приносил издалека медовый аромат цветов, бабочка, севшая на перила, расправляла нарядные крылышки, и всё вместе наполняло душу беспричинной радостью. Виктория улыбнулась — как же хорошо летом! Впрочем, и зимой было хорошо в этом гостеприимном доме, и весной. Хорошо было, потому что рядом самый лучший человек, верный, надёжный, такой любимый и родной, что сердце замирает, когда видишь его; хорошо, потому что растёт Ванюша, и каждый день вместе с ним открываешь новую страницу этой интересной жизни.

В доме стояла тишина — всех сморил послеобеденный сон: и Матрену Степановну, и Ванечку, и дворню. Сергей уехал в Мещовск ещё утром выяснить в уездном казначействе появление непонятно откуда возникших недоимок по подушной подати. Вика не удивлялась бесконечной путанице с ревизскими списками — даже после появления компьютера бабушке приходилось постоянно ходить в МФЦ разбираться с непонятными цифрами в квитанциях, а в восемнадцатом веке запутать налогоплательщиков как делать нефиг. Хорошо Мальцев во всех хозяйственных вопросах грамотен, сразу видит, где чиновничий обман, где ошибка. Вика улыбнулась: она всегда улыбалась, когда думала о Сергее.

Полуденная жара погружала в истому, наверное, градусов тридцать, не меньше. Жаль, что термометра в усадьбе нет, впрочем, его и в уезде нет, и в губернии…

— Ну, наконец-то! Тебя разыскать — тот ещё квест.

Виктория вздрогнула: этот голос она различила бы даже в хоре.

— Валера?

Валерий Вуколов, в странных для летней жары высоких ботфортах и плаще, поднимался по ступеням веранды.

— Жарко здесь у тебя, — Вуколов сел напротив Виктории, утирая пот.

— А чего ты по-зимнему оделся?

— Это единственное, что тебя интересует? — Вуколов усмехнулся. — Ты неисправима.

— Ну, жарко же в епанче

— Это так моя накидка называется? Буду знать. Ладно, погуляла, пора домой, — Вуколов достал из складок одежды прозрачную пластиковую коробочку с белым порошком.

— Валер, ты можешь содержимое пересыпать, а упаковку мне отдать? Здесь таких нет, я бы в ней соль хранила.

— Ну, ты и дура! Давай глотай!

— Тебе раньше надо было с этим порошком приходить. Теперь я здесь живу, это мой дом.

— Ты совсем рехнулась? Посмотри на себя: сидишь среди убожества, жрёшь червивую малину и заявляешь, что теперь это твой дом.

— Эта малина не червивая.

— Малина всегда червивая, можешь мне не рассказывать, — Вуколов презрительно скривил губы. — Я, как идиот, взвешивал, сколько ты у меня субстанции сперла, ищу, куда тебя занесло, в какую историю ты вляпалась. Ты же тихо сидеть не умеешь. Меня чуть не убили, пока я тебя вычислял, а ты заявляешь, что я, видите ли, опоздал. Заканчивай свои посиделки, или тебе хочется след в истории оставить?

— Валер, ну, какой след? Ты не понимаешь, что у меня семья. Мы царевича Иоанна Антоновича усыновили.

— Царевича Иоанн Антонович?! Да ты не след в истории оставила, ты тут по полной наследила!

— Ты бы епанчу снял, жарко же. Сейчас мои встанут, я им скажу, что ты мой петербургский знакомец. Поужинаешь с нами. У нас рыбный пирог будет и расстегаи. Муж мой скоро вернётся, я вас познакомлю. Куда я от него? Я без него не смогу ни в будущем, ни в прошлом.

— Я тебе память сотру. Сможешь.

— Ты прямо как «люди в черном».

— Надо же, помнишь. А мне показалось, ты всё уже позабыла, — скривил губы Вуколов. С этими словами Валерий резко схватил Вику за плечо, она от неожиданности вскрикнула, и в её рот был засыпан горький порошок.

Виктория почувствовала резкую боль и потеряла сознание.

XXVIII. Москва, Автозаводская улица, 11 июня 2020 года

Виктория Чучухина проснулась на следующее после своего Дня рождения утро в состоянии тяжелейшего похмелья. Болела не только голова, но ломало и крутило всё тело. А что было самым ужасным — Виктория начисто забыла события прошедшей ночи, пыталась хоть что-нибудь припомнить, но все попытки были напрасны. Когда уходил Карасев, она была слегка навеселе, а что пилось после, вспомнить было невозможно.