Скандинав (СИ) - Гуров Валерий Александрович. Страница 32

— Пойдем, — отзываюсь, заставляя себя отвести от девушки взгляд. Мне самому неловко за то, что из-за меня неловко старосте.

— Папенька, а Дрочень на лобное место не пойдет разве? — дочка мило улыбается, глазки строит, как будто не видит яростного взгляда отца.

— Цыц! Поговоришь еще мне, — Доброжир разворачивает дочку, берясь руками за плечи и под зад подталкивает — иди уже!

Девчонка, наконец, убегает прочь. Лицо Доброжира медленно приобретает привычный оттенок и из краснющего снова становится белым. Косится на меня опять. Видит, что мне любопытно, поэтому говорит:

— Да ничего особенного, попался тут один шустрый, губы мои… — голова оговаривается, но исправляется тут же. — Пфу ты, то бишь наши губы поджирал, пакостил, по округе бегал. Вот поймали и думаем, что делать с ним теперь. Собираемся на лобном месте по такому делу и будем решать. Других же дел в селе нет!

Провожает глазами дочь, зыркает строго, а та нас оглядываться. Над отцом издевается, паршивка. Доброжир с облегчением выдыхает только тогда, когда девчонка скрывается из виду. Он знает, что я тоже провожаю ее взглядом, но не говорит ничего.

— Ладно, Дрочень, ступай перекуси, а потом… — голова задумывается. — Хочешь на лобное место приходи что ли? Селянин как-никак, голос отдашь, поучаствуешь, чтобы все как положено было. Мы ведь у нас в селе все вопросы решаем голосованием и все мужчины, кто оружие способен держать на голосовании этом будут…

Понимаю, что Доброжир опять пытается вывернуть ситуацию в свою пользу. Ну блин умник, только в лужу сел, только опростоволосился, а уже понял как все исправить. Во-первых, боится, как бы я с дочерью его не повидался, пока лобное место идет. Во-вторых, в упор намекает про «коллективный разум» дреговичей.

— Приду, — соглашаюсь.

Мне то, честно говоря, плевать, кто там у кого грибы подъедал и что с ним делать теперь собираются, пусть хоть вешают, пусть хоть голову рубят. Но почему не глянуть — все равно развлечений никаких, а так хоть культурой проникнусь, тем более свой список задач на сегодня считаю закрытым «от» и «до»

Глава 16

Наедаюсь до отвала собственноручно собранными грибами, но приготовления дреговичей. Бабы здешние готовят куда как изощреннее моего, опыт кухарства колоссальный, в чем я еще раз убеждаюсь. Их похлёбка не идёт ни в какое сравнение с моей прожаркой на открытом огне. Там, на болотце, я вместе с грибами сажу от костра на зубах размазывал и на эмали угольками скрипел, а тут всерьез подумываю пальцы облизать после трапезы. Потому от стола отхожу лишь тогда, когда съедаю целый горшок похлебки, больше тупо не лезет. Если переводить на нашу систему мер — привет из 21 века — я попросил следом за одной тарелкой горячего еще две, обе слопал.

Пфу-у-х.

Выдыхаю, складывая руки на раздувшемся животе и чувствуя как внутри меня приятно урчит. После такого плотного ужина полежать бы, да покемарить с полчасика, чтобы в себя прийти. Вот и на суд над местным грибоедом идти у меня нет никакого желания. Но помня о том, что на лобное место меня лично староста пригласил, заставляю себя оторвать от твёрдой скамьи задницу. Тут особо вариантов нет не пойти.

— Все очень вкусно девоньки! Пальчики оближешь!

Благодарю за ужин баб повариц, которые краснеют от моей похвалы и начинают шушукаться. Выхожу на улицу тут же. Не, ну действительно на суд сходить надо — ещё не хватало, чтобы Доброжир чего неладное заподозрил, мужики то все от мало до велика уже там. Потому раз принял приглашение — полюбопытствую и голос отдам. А заодно жиры растрясу — похлебка больно наваристая и жирная.

Иду на лобное место, правда никак сообразить не могу — с хрена ли оно «лобное» в селении дреговичей? Но забиваю — раз дреговичи говорят, что место «лобное», значит, такое и будет. Плутать не приходится — в селении одна единственная площадь и там уже собрался здешний честной народ, по крайней мере, та его мужская половина, что оружие в руках держать может. Меня, разумеется, никто ждать не собирается, процедура «судебного заседания» уже идет.

Стоят мужчины участники процесса плотненьким кольцом, а внутри, посередине лобного места — голова, князь и его дружинники, все до одного знакомые рожи… над кем суд то? Ищу нарушителя, вглядываюсь за спины дреговичей — злостный «грибоед» тоже в центре круга и прямо сейчас ко мне спиной стоит. В три погибели скрючился, трясется, как осиновый лист на ветру — боится, что ему от разгневанных селян прилетит. И у меня такое чувство, что правильно боится. У мужичков в круге рожи недовольные.

Приглядываюсь внимательней, а виновник сия торжества как раз поворачивается вполоборота, но мне хватает, чтобы лицо его разглядеть. У меня невольно брови вверх ползут от удивления.

Опачки! Вот это уже неожиданная встреча. Его рожу я хорошо знаю!

Ну, конечно, это ж близнец! Один из тех самых славян из Ладоги, с кем меня свела судьба после пробуждения в новом мире. Подхожу ближе, дабы получше приглядеться, хотя полагаю, что ошибки нет. Точно он, не обознался… Правда какой именно из двух братьев? Пока не пойму, но на то он и близнец, что с ходу не различишь, как две капли воды на брата похож.

Выглядит близнец подавленно, несчастно и болезненно одновременно — как будто целую неделю ничего не ел. Щеки у бедолаги впали, разве что к зубам не прилипают. Взгляд потухший, глаза слезятся. Весь грязный, оборванный… неудивительно, что по лесам дреговичей бегал, с голодухи то. Другой вопрос, как он здесь оказался, если под Новгородом братьям удалось спастись? И где остальные славяне? Ну разберёмся сейчас. Мне хочется надеяться, что ничего серьезного за парочку сорванных белых грибов дреговичи близнецу не предъявят, но будем смотреть.

Подхожу ближе к стоящим плотным рядом мужикам, распихиваю, занимаю место в кольце. Селяне ворчат, на меня оборачиваются, но признают — видимо голова уже успел дреговичам о наших с ним делах рассказать, ни у кого вопросов по моему присутствию на лобном месте не возникает. Скрещиваю руки на груди, развешиваю уши и внимательно слушаю, о чем речь идёт и чем теперь «грибоедство» грозит моему старому знакомому из Ладоги. Я честно — хз какие тут у местных законы и является ли поедание грибов тяжким преступлением. Вот буду образовываться заодно, чтобы не вляпаться по не знанию.

Вещает Доброжир на правах головы.

— Дреговичи, селяне, братья! Долго не буду ходить вокруг да около, мы сегодня на суд на лобном месте собрались, — говорит он.

Показывает на близнеца, который втягивает голову в плечи, как черепаха в панцирь и взгляд отводит.

— Надо нам всем сегодня решить, что с этим пакостником делать. Ты! Представься живо, как тебя звать и откуда взялся? — пихает грубо близнеца в плечо.

— Мирослав… — еле рожает из себя ладожанин, потирая плечо.

Мирослав значит, я едва заметно киваю, хрен бы догадался без подсказки. Как тебя сюда, Мирослав, угораздило, стесняюсь спросить. Имя близнеца мне, конечно, много больше информации не дало, но буду хоть знать, кого из двух братьев судьба по полной нагибает. Хотя… кто его знает, что приключилось с остальными людьми, благодаря которым я все еще жив. Что если налетчики на Новгород их схватили?

— А откуда ты такой взялся удалой, Мирослав? — напирает Доброжир, бесцеремонно и грубо, о презумпции невиновности в 9 веке еще никто не слышал.

— Да откуда взялся?

— Каких будешь?

Голову поддерживают выкриками из толпы, такими же грубыми и злыми.

— Из Ладоги я, торговый человек… — близнец отвечает, сам еще сильнее втягивает голову в плечи. Боится, что следующий тычок головы будет не в плечо.

Я понимаю почему близнец боится — кто же поверит, что человек торговый, а значит уважаемый, вот так вдруг по лесам, как оборванец какой бегать станет. Ладно я знаю, что с ним произошло, но дреговичи ни сном ни духом о его истории.

Толпа гудит недовольно, следуют новые выкрики, очередные угрозы.

— Врет, собака!