Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Жуковский Владимир Семенович. Страница 34

Не знаю, читал ли Н.С. Хрущев цитированный приказ Ежова, но польский погром тех месяцев он запомнил отчетливо:

«…свое недоверие к руководителям буржуазно-помещичьей Польши Сталин направлял против любого поляка… Поляки классифицировались как агенты Пилсудского, чьи усилия постоянно направлены на подрывную деятельность против СССР».

Каждый поляк — «враг наш», он заслан Пилсудским, появился клич. Как когда-то черносотенцы кричали: «Бей жидов, спасай Россию!», так теперь призывали: «Бей поляков, спасай Советский Союз!»⁴ (кн. 3).

Вернемся к основному сюжету.

Даже неискушенному в практике внутриаппаратных контактов читателю ясно, что при нормальных взаимоотношениях — а между отцом и Шапиро они были именно такими — рассказ коллеги о последних новостях сверху — дело обычное, а не криминальное. Впрочем, сам Исаак Ильич в своих показаниях реагирует на заведомо ложный выпад отца более энергично:

«Я Жуковского не информировал о важнейших, решениях НКВД и он ко мне не обращался за такой информацией, так как, будучи зам. Наркомвнудела лучше, чем я знал и был в курсе о всех важнейших решениях НКВД, так как сам принимал участие при их обсуждении совместно с Ежовым и Фриновским».

В известной мере данная реплика представляется реваншем, контрударом, поскольку вряд ли отец привлекался к важным обсуждениям чисто оперативных вопросов. Уже говорилось, что последние были не в его компетенции. Однако позволим Шапиро завершить тему.

«Далее Жуковский показал, что я якобы сообщал ему… о том, что Николаев очень интересуется делом Ваковского, и других арестованных ленинградцев, нервничает и что Николаев проходит по Ленинградскому делу. Жуковский, давал эти показания, повидимому не знал, что именно Николаеву и его группе (Листенгурт и Евгеньев) было поручено ведение следствия по делу Ваковского и других арестованных ленинградцев., и поэтому ход следствия по эти делам Николаеву было лучше известно, чем мне». (Так в тексте. — В.Ж.)

Продолжает отец: «Гилъгер интересовался вопросами усиления и переустройства Кировской железной дороги…я проинформировал Гильгера о намеченном варианте строительства вторых путей Кировской дороги и ответвления от станции Сорока до станции Плисецкая.

После, примерно, августа 1938 г. больше встреч у меня не состоялось, и на этом окончилась моя связь с немецкой разведкой».

Однако для нас час расставания с Гильгером еще не пробил.

«В дополнение показаний о моих встречах с агентом немецкой разведки Гильгером могу показать еще следующее.

Во время одной из встреч… примерно в середине 1937 г. я задал ему вопросы: какое его мнение о советской разведке и много ли хлопот доставляют немцам действия советской разведки. Гилъгер весьма неохотно отозвался на этот вопрос и ничего определенного не ответил. Однако во время следующей встречи Гильгер сам… вернулся к разговору о советской разведке и высказал свое мнение, которое я считаю нужным и важным сообщить следствию. Предварительно оговорюсь, что у меня от этого разговора с Гильгером осталось такое впечатление, что он понял поставленный мною вопрос, как желание с моей стороны проверить через немцев, не грозит ли мне со стороны со-. ветской разведки опасность разоблачения… Гилъгер попытался успокоить меня…

На мой повторный вопрос, как он все же расценивает качества советской разведки, Гилъгер сказал примерно следующее: «Мы, немцы, очень невысоко оцениваем качества советской разведки, считая, что она значительно ниже, например, польской разведки и уступает даже такой неважной разведке, какой является румынская. Мы не можем указать ни одного случая, когда агенты советской разведки причинили бы нам сколько-нибудь серьезный удар; так же как я вам не могу назвать ни одного крупного советского агента, который бы представлял для нас какую-либо серьезную опасность».

На мой вопрос, чем он объясняет такое положение дела, Гильгер изложил следующую свою точку зрения.

Разведывательная работа, — заявил Гильгер, — представляет собой исключительно сложную и трудную специальность в самом серьезном значении этого слова. Эта специальность требует раньше всего, чтобы разведчик обладал призванием к разведывательной работе, так как только тогда он будет… относиться к своему делу не как к опасному, временному и случайному поручению, а как к делу всей своей жизни.

…разведчик только тогда представляет собой ценность, когда его работа основана на упорном и длительном завоевании связей, укреплении этих связей сначала с нейтральным окружением объекта разведки, а затем после серьезной подготовки и с самим объектом.

Эти требования, заявил Гильгер… означают, что разведчик должен обладать также высокой степенью культуры, знания людей и страны.

Всех этих качеств… якобы не имеет советская разведка, не имеющая ни серьезного опыта, ни правильной системы в работе, ни подходящих для этой цели людей.

Гильгер далее очень хорошо отозвался о работе английской разведки, которая причинила много серьезного беспокойства немцам. Помню, говоря об английских разведчиках, Гильгер заметил, что они в силу своих длительных и серьезных связей в Германии и прилегающих к Германии небольших странах бывают опасны для немцев даже и в тех случаях, когда кто-либо из них и известен немцам как английский разведчик.

Возвращаясь к советской разведке, Гильгер, помню, сказал, что в деле советской разведки больше шума и показной стороны, чем серьезного дела, и что он исходя из всего сказанного не думает, что по крайней мере в ближайшем времени можно будет в лице советской разведки встретить серьезного противника».

Бог мой, откуда отец набрался этой мудрости? Шпионскими делами он сроду не интересовался, от работы в контрразведывательном отделе категорически отказался, рискуя рассориться с Ежовым. Даже к детективам был вполне прохладен, благо в ту пору и публикаций на тему невидимого фронта (исключая однодневные шпионские агитки) почти не было, не в пример нынешнему изобилию.

Словом, я убежден, что все эти откровения по поводу советской разведки приведены не отцом по памяти, а написаны — оставим детали в стороне — под диктовку. Тогда под чью? Непосредственно следователю это «дополнение показаний» явно ни к чему.

Спрашивается, кому и зачем это нужно?

В качестве общего соображения учтем, что приход Берии означал в недалеком будущем смену аппарата. Такова традиция. Ежов «почистил» ягодинцев, теперь аналогичная судьба уготована самим ежовцам. Берия с самого начала не очень-то маскировался. Знакомясь с сотрудниками в качестве свежеиспеченного заместителя Ежова, Берия умудрился спросить одного из них, «не завербован ли он».

Отсюда дискредитация советской разведки имеет целью обосновать последующие репрессии против уцелевших разведчиков, а также задним числом подтвердить мудрость Сталина, по чьему приказу ведомство Ежова уже успело истребить, надо думать, цвет нашей внешней разведки.

Итак — нужно Сталину. Но все же зачем? Разведчиков-то, казалось бы, можно и поберечь. Ведь в их работе, как нигде, важны тщательно налаженные связи, индивидуальный опыт.

Рационально, вернее, с точки зрения логики, ответить на поставленный вопрос, мне кажется, нельзя.

Да, Сталин прежде всего был политиком, который умел точно рассчитать каждый свой шаг, гибко и трезво реагировать на неожиданные ситуации. Ненавидя Троцкого, он, тем не менее, по случаю первой годовщины Октября выступил в печати с четко сформулированным панегириком тому, чьи действия «главным образом и в первую очередь» определили успех Октябрьского переворота. Десять лет спустя, уняв жажду крови, выслал Троцкого за рубеж вместо того, чтобы ликвидировать его: положение диктатора еще не было столь незыблемым, чтобы не бояться появления в руках противников такого сильного козыря, как убийство героя Октября. Смертельный удар ледорубом был нанесен, как известно, по прошествии еще десяти лет. Отец Народов умел ждать.