Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Жуковский Владимир Семенович. Страница 40

систематически передавал германской разведке совершенно секретные сведения,

сохранял и насаждал шпионские кадры…

сохранял и вербовал новые кадры заговорщиков…

Подготовляя государственный переворот… я готовил террористические кадры.

Наконец, через внедренных мною заговорщиков в центральный аппарат НКИД… пытался обострить отношения СССР с окружающими странами в надежде вызвать военный конфликт».

Экий размах! Впрочем, ближе к делу. Дважды упомянута фамилия Егорова. Имеется в виду маршал Советского Союза, который к этому времени был уже расстрелян. Таким образом, из пяти маршалов расстреляли троих, в том числе наиболее квалифицированных Егорова и Тухачевского. Деятельность оставленных в живых Ворошилова и Буденного на фронтах Отечественной войны, если судить по тем отрывочным, но важным сведениям, которые довелось узнать, наводит на грустные размышления.

Однако маршалов Сталин еще пожалел: три из пяти — это всего 60 процентов. Зато из 16-ти командармов 1-го и 2-го ранга погубили 14, что составляет 87 процентов; из 85-ти комкоров — 57 (т. е. 67 %). На флоте из восьми флагманов l-ro и 2-го ранга уничтожены все 8.

И наконец, многозначительный пункт о внедрении заговорщиков в НКИД — наркомат иностранных дел. Послов и сотрудников аппарата сажали уже при Ежове, новую атаку повел Берия. Началась она 2 мая 1939 г., когда в кабинете Литвинова собралась комиссия ЦК под председательством Молотова: Маленков, Берия, Деканозов (см. статью А. Антонова-Овсеенко в сб.²²). Аресты не замедлили воспоследовать, и лишь применительно к главной цели — Литвинову — рвение Берии осталось без приза. (Правда, лишь до поры до времени. В. Бережков⁴⁹ приводит устный рассказ Микояна о том, что Литвинов погиб в автомобильной катастрофе, подстроенной по указанию Сталина.)

Архипелаг ГУЛАГ: вид извне

Так называемый «заговор в органах НКВД», навязанный известными методами ежовской команде, не мог не замкнуться на системе «исправительно-трудовых» лагерей, ибо они не только являлись материальным фундаментом могущества карательного ведомства, но давали также значительную долю всей национальной продукции. По словам арестованного Ежова «Финансовый план этих (перечисленных. — В.Ж.) хозяйственных объектов НКВД был огромным и превышал планы всех хозяйственных наркоматов кроме НКТП, НКПС и Наркомата оборонной промышленности». Думается, таким вот признаниям верить можно. Не вызывают, на мой взгляд, сомнений и многие другие откровения по поводу маловразумительной организации работ, головотяпства, неразберихи, словом, всего того набора, о котором мы с детства не переставали читать в газетах. Фальсификация состоит лишь в трактовке этих изъянов как плодов сознательной вредительской деятельности заговорщиков. Фактически правила бал зловредная система с ее беспощадными требованиями досрочного выполнения дутых планов, ломанием старых норм, травлей честных специалистов и многими другими компонентами общенародного порыва. Разумеется, все это усугублено спецификой «органов» — их бесконтрольностью, использованием рабского труда, бесчеловечным обращением с заключенными. Тут «ни убавить, ни прибавить» к тому, что сказано в художественном исследовании Солженицына, откуда позаимствована островная часть заглавия настоящего раздела; в «Колымских рассказах» Шаламова и произведениях ряда других бывших узников ГУЛАГа, нашедших в себе силы выстоять и рассказать о пережитом.

Преимущественная часть этих воспоминаний относится к лагерям послеежовских лет, в основном — бериевского периода, но никаких признаков, что пороки, о коих столь самокритично поведали «заговорщики» во главе с Ежовым, хотя бы отчасти были изжиты. Откуда ни глянь — изнутри или снаружи — ГУЛАГ продолжал оставаться — в виде концентрированном, сгущенном — моделью всей страны от края и до края, от моря и до моря.

Рыба, как известно, гниет с головы. Если в роли головы представить центральный аппарат на Лубянке, то окажется, что, действительно, и там порядка не доставало. Об этом рассказал арестованный А.М. Минаев-Цикановский, некогда молодой эсер, после Октября — коммунист, показания давал в конце 1938 г., перед арестом работал зам. наркома тяжелой промышленности, а до этого служил в НКВД.

«После ухода Дейча, заслонявшего собой обоих заместителей Ежова — Фриновского и Бельского, последние стали себя чувствовать увереннее, но положение в Наркомате не менялось.

Дела шли в порядке того же самотека, какой был и раньше. Начальники отделов, предоставленные сами себе, делали все по собственному разумению, тем более, что и оперативных совещаний у Наркома почти не было, — а если и созывали нас, то на 20–30 минут.

Ежов обычно говорил о том, что надо продолжать искать новые центры, которые где-то есть, а затем все расходились, не получив ответа на целый ряд серьезных вопросов, возникающих в ходе следствия и другой оперативно-чекистской работы.

Справки на аресты, которые большей частью санкционировал Фриновский, лежали у него месяцами, К тому же и Секретариат его работал беспорядочно, так что нужный документ приходилось искать целый день, а иногда его и совсем не находили».

Повеяло знакомой советской прозой жизни. Совсем родная неразбериха. Да ведь как же иначе — люди прямо горят на работе, зашиваются, ночами не спят, где уж тут поддерживать ажур в делопроизводстве. А ведь каждая «справка на арест» — это человеческая жизнь. И вот ходит гражданин по улицам, а того не ведает, что живет он уже в долг, что справка на него выправлена, только, вишь, где-то там завалялась. Хорошо б не нашли. Интересно, были ли такие случаи? Может, и были, кому-то повезло, да, пожалуй, вернее по трамвайному билету «Мерседес» выиграть.

Однако время переходить от головы к туловищу, то бишь к ГУЛАГу. Послушаем вначале Ежова, который стремится, как это и положено вчерашнему лидеру, к обобщениям.

«Под видом необходимости более рационального использования заключенных» заговорщики решили добиться разрешения правительства на расширение «хозяйственных функций НКВД, захватывая в свои руки важнейшие хозяйственные объекты…».

Да что ж тут плохого? Не спешите, ибо налицо дьявольская хитрость: «мы понимали, что расширение хозяйственных функций НКВД… должно сказаться на ухудшении основной оперативной работы…» (Значит, меньше сажать придется? И впрямь, ухудшение.)

Это, конечно, не все: заговорщики полагали «таким образом дислоцировать лагеря, чтобы они были расположены близко к границе или к крупным промышленным и политическим центрам… чтобы заключенных можно было использовать в случае нужды как враждебную советской власти силу при захвате власти». То есть зэки грудью бросятся умирать за Ежова?

И наконец: «…мы предполагали широко использовать систему лагерей для того, чтобы направляя туда скомпрометированную часть работников НКВД… с тем, чтобы создать… особый резерв людей, готовых, выполнять любое заговорщическое задание…

Заговорщическое руководство ГУЛАГа было фактически бессменным. Ко времени моего прихода ГУЛАГ возглавлял заговорщик из группы Ягоды — Берман М.Д., у которого была сколочена большая антисоветская группа людей, занимавших все более или менее ответственные посты в ГУЛАГе. После ухода Бермана ГУЛАГ возглавил завербованный мной участник заговора Рыжов, который и был привлечен на эту работу по моей инициативе. Наконец, после ухода Рыжова в Наркомлес, ГУЛАГ возглавил связанный со мной заговорщик и шпион Жуковский».

(Уделим внимание предшественнику Жуковского на посту замнаркома (проработал 4 месяца). Рыжов Михаил Иванович, 1899 г. р., уроженец с. Ново-Спасское Тамбовской обл., в КП с 1918 г., до ареста в течение десяти месяцев состоял наркомом лесной промышленности СССР. Арестован 25.XII. 1938 г. Оснований к аресту и материалов обвинения, а также протоколов допросов в деле не имеется. Поступил в санчасть Лефортовской тюрьмы в ночь на 14 января 39 г. по поводу сердечной деятельности и в тот же день в 14 ч. 30 мин. скончался. Сын крупного лесопромышленника; в 1930 г. сельское хозяйство Рыжовых было раскулачено и отец Рыжова лишен избирательных прав.)