Меня зовут Шон - Макгоуэн Клер. Страница 39

Элинор

Сьюзи снова целый день не было дома, и она не сказала мне почему. Я потихоньку злилась из-за того, что у нее по-прежнему есть секреты от меня, Норы, ее услужливой и понимающей подруги. Глядя, как она переходит дорогу, я подтянула к себе ноутбук, радуясь, что купила его, хотя мне пришлось основательно опустошить свои скудные финансовые запасы. Он определенно облегчал мне работу. А мои изыскания стали и в самом деле напоминать работу.

Визит Конвея подстегнул меня. Этот мерзкий тип тоже стал угрозой. Не только для меня, но и для Сьюзи, а значит — и для ребенка. Я не могла этого допустить. Слишком часто я представляла себя рядом с малышом. С ребенком Патрика. Конвея требовалось остановить любым способом. Мой разум был занят его намеками. Что он имел в виду? Что Патрик погиб неспроста, что его смерть была преднамеренной? Самоубийство? Или даже убийство? Но кому понадобилось его убивать? Это следовало выяснить. Измышления Конвея пустили глубокие корни в моем мозгу, они шевелились, точно луковицы в зимнем грунте, стремясь пробиться к свету. Может быть, он имел в виду что-то другое? Нет, это какая-то фантасмагория. Здесь, в одиночестве и полной темноте, надо держаться за правду, за реальность жизни. Надо держать себя в руках.

Войдя в «Фейсбук», я увидела, к своему удивлению, что бывшая подружка Ника, Лиза Рагоцци (итальянка, решила я, возможно, только по отцу), ответила на мое сообщение. Она осторожно спрашивала, почему я хочу разузнать о Нике.

«Это трудно объяснить», — ответила я, сидя одна в гостиной. В глубине души мне было жаль, что Сьюзи отказалась зайти. Ее теплое суматошное общество после визита Конвея мне бы не помешало. Я набрала: «Моя подруга с ним, а он — кажется, он в последнее время стал слишком строгим».

«В каком смысле “строгим”?» Я видела маленькие точечки, показывавшие, что Лиза остается в сети, и почувствовала азарт.

«Ну, как бы это сказать. Стал собственником, наверное. Все время спрашивает, где она была, что собирается делать. Не дает ей денег, и все в таком духе».

Я решила выложить все: «Она беременна, поэтому не работает. Я очень беспокоюсь за ребенка. Просто кажется… дальше будет хуже. Ну, сами знаете».

Я не называла свой страх, но Лиза должна была понять. Как и любая женщина.

Снова появились точки. Потом исчезли. Потом Лиза написала: «Думаю, нам надо поговорить. Вы правильно беспокоитесь».

Мы быстро условились встретиться завтра в Лондоне в ее обеденный перерыв (она работала в кадровом агентстве). Она могла подумать, что «подруга» — это на самом деле я сама, но это не имело значения. Напротив, оказалось бы полезным. Я пораньше легла спать, чтобы набраться сил перед грядущим днем. Разузнаю побольше о Нике, а потом займусь Конвеем. И разберусь с ним.

Сьюзи

В тот вечер Ник вернулся в негостеприимный дом. Я не закрыла жалюзи, не зажгла свет, не включила спокойную музыку, как обычно делала для него по вечерам, и, что печальнее всего, на плите его не ждал ужин. Прямо от Норы я отправилась к компьютеру.

Ник появился в дверях моей студии:

— Где ты была? Ты не говорила, что сегодня куда-то собираешься.

— Нет.

Я не стала отвечать на его вопрос. Разве я обязана? И как он узнал, что меня не было? Думаю, благодаря сигнализации.

Ник удивленно заморгал:

— С тобой все в порядке?

Нет. Я обнаружила, что мой любовник, вероятный отец моего ребенка, погиб вскоре после нашей последней встречи, врезавшись на машине в дерево в ясную сухую погоду. Может, в этом виновата я? А его жена, его вдова, въехала в соседний дом, подружилась со мной и, похоже, решила разрушить мою жизнь, медленно сведя с ума музыкой, светом, мертвыми тварями и словами на снегу. Меня бросало в дрожь, стоило подумать обо всем, что я ей рассказала. Дэмьен. Ты. Все те способы, которыми мы обманывали твою жену. И которая оказалась тем человеком, которому я все это выложила. Мне до смерти хотелось знать только одно: что она теперь будет делать. Расскажет Нику? Почему она этого не сделала до сих пор, если ей известно, кто я? Что Нора задумала?

— Как насчет ужина? — жалобно спросил Ник.

— Я не очень голодна. Плотно пообедала.

Я знала, Ник имел в виду, что я должна была приготовить ужин для него, но мне было плевать. Страх и возбуждение охватили меня, когда я поняла, что нарушаю правила, играя с огнем.

— Ты не закроешь дверь? Сквозит.

Чуть замявшись, Ник вышел, закрыв дверь с чуть большей силой, чем требовалось. Какая-то часть меня была испугана, но другая — нет. Я собиралась пересечь еще одну черту — начать искать в интернете опасные вещи, пока Ник был дома. Я хотела разузнать побольше о Норе Холском, также носившей имя Элинор Салливан.

С пианино мне очень повезло, потому что первое, что я выяснила — тихая, неряшливая Нора когда-то была успешно концертировавшей пианисткой. Тогда она выступала под псевдонимом Елена Ветриано. Я нашла в «Классик таймс» старую статью с откровенной фотографией, на которой она в красном вечернем платье склонилась над «Стейнвеем». Ее темные длинные волосы блестели, как вороново крыло, а полные губы были чуть приоткрыты. В статье хвалили ее за редкое трудолюбие и виртуозность, благодаря которым любая пьеса «превращается в музыкальный экстаз для слушателя, что, впрочем, неудивительно, учитывая трагическое прошлое мисс Ветриано». Я навострила ушки. Какое трагическое прошлое? Итак, Нора пользовалась как минимум тремя известными мне именами. Должно быть еще одно. Имя, которым нарекли ее при рождении и которое она, скорее всего, носила во времена того «трагического прошлого». Но как мне его узнать? Я ни секунды не сомневалась: твоя вдова сделала все, чтобы как следует его скрыть.

Открылась дверь, и на пороге показался Ник. В руках он демонстративно держал тарелку с нарезанной вареной морковью и толстым куском мяса, кажется, говядины. Я поборола желание свернуть экран.

— Думал, ты проголодалась. Что ты делаешь?

— Так, ищу кое-что, — я отодвинула принесенную им тарелку — жесткое мясо, вялые овощи — на край стола. — Пожалуйста, закрой дверь. Я занята.

Ник постоял немного с видом беспомощного негодования, потом ушел, смиренно выполнив мою просьбу. Впервые за несколько недель я едва не улыбнулась.

Я продолжала щелкать кнопками до позднего вечера. Я прочитала столько статей о Елене Ветриано, молодой пианистке-виртуозе, что, казалось, узнала о ней все. Я видела бесчисленные фотографии ее хмурого, затравленного лица с серыми глазами — точно такими же, какие скрывались за толстыми линзами очков моей соседки. Я узнала, что она получала награды, стала самой молодой британской пианисткой, исполнившей второй концерт Брамса на «Променадных концертах», а потом вдруг исчезла, выйдя замуж. «Утрата музыки, находка для любви», — разглагольствовал автор одной статьи, сопровождавшейся фотографией Елены в белом кружевном платье. Той самой фотографией из спальни Норы. Ты стоял рядом с каменным лицом, одетый в пошитый на заказ костюм. Не удивилась бы, если бы узнала, что журнал оплатил свадьбу ради этих фотографий. «Талантливая пианистка оставляет музыкальную карьеру, чтобы выйти замуж за врача».

Но ты не был врачом. Даже странно, что тебе удавалось так долго всех дурачить. Как часто люди проверяют то, что им говорят? Единственное, чего я до сих пор так и не узнала, — настоящее имя Елены Ветриано, имя, данное ей при рождении. Около одиннадцати я услышала, как Ник отправился спать, пассивно-агрессивно топая по лестнице. Мне было все равно. Я искала пианистку из Сассекса, поскольку в одной из статей утверждалось, что она родом оттуда. Я набирала: «Нора пианистка Сас-секс», «Элинор пианистка Сассекс». В конце концов, откатившись на много лет назад, я добилась своего. Юная «Пианистка года» Западного Сассекса. На газетном снимке — бледная темноволосая девочка в простом сером платье возле рояля высотой больше нее; в руках с тонкими длинными пальцами сертификат. Она выглядела бесконечно несчастной, а в глазах ее плескалась боль. Это точно была Нора. Как ее тогда звали? Тредвей. Элинор Тредвей из «Стиплтопс», Фримлингтон. Дом с собственным названием, без номера. Похоже, семья Норы была богата. Больше в сети упоминаний ни о ней, ни о ее родных не нашлось.