Богини судьбы - Майбах Юлиана. Страница 41

Мне нужно выйти из дома. Нужно как-то переключиться на другие мысли. И тут мой взгляд падает на конверт с открыткой Фриде, лежащий на письменном столе. Конечно, мама собиралась сама этим заняться, но больница находится недалеко отсюда, а мне все равно надо отвлечься. К тому же Хлоя должна работать сегодня вечером.

Я стремительно прохожу по коридору и заглядываю в мамину комнату. Она спит, поэтому я оставляю ей записку на кухонном столе. Хватаю куртку и ухожу. Йору следует за мной, как всегда на некотором расстоянии, и прячется, если по пути нам кто-то встречается. Я не устаю восхищаться его ловкости.

В автобусе сажусь на свободное место. Мысли опять начинают носиться по кругу, и, доехав до нужной остановки, я с облегчением покидаю автобус.

До больницы идти несколько минут. Я сосредоточиваюсь на вопросах, которые хочу наконец-то решить.

Предположив, что Хлоя, как и мама, до сих пор работает в родильном отделении, я поднимаюсь туда на лифте. Шагаю по коридору и оказываюсь на перекрестке. Справа расположена хирургия, слева – родильное отделение. Я уже собираюсь свернуть налево, когда замечаю что-то краем глаза: одна из дверей открывается, и оттуда выскальзывает силуэт. В правой руке он держит книгу, а левой торопливо распихивает по карманам что-то еще. Стоит мне осознать, что эта фигура – не кто иной, как Ноа, как вдруг срабатывает сигнал тревоги. Раздается пронзительный вой, подбегает медсестра. Она распахивает дверь, из которой только что вышел Ноа, бросается внутрь и кричит спешащим туда же коллегам:

– Остановка сердца!

Никто до сих пор не обратил внимания ни на меня, ни на Ноа. Приносят дефибриллятор, в палату влетает врач.

Я так и стою на месте как вкопанная. Ноа поднимает голову и замечает меня. Черты его лица застывают, в них читается подлинный ужас и кое-что еще: стыд. Эта гримаса дает мне понять, что он совершил нечто страшное.

– Ты, – начинаю я, содрогнувшись. – Что ты натворил?

– Тереза, все не так, как ты думаешь, – шепчет он, подходит ко мне и протягивает руку. – Я все тебе объясню в спокойной обстановке. Но не здесь. Давай сначала уйдем.

Ноа касается моей спины и подталкивает меня в сторону лестницы. Едва за нами закрывается дверь в коридор, я отшатываюсь от него.

– Немедленно скажи мне правду! Ты… что-то сделал с человеком в той палате?

Шок пронизывает руки и ноги, пульс шумит в ушах. Я боюсь ответа, но, в сущности, и так уже его знаю.

– Все сложно, – пробует он опять и тянется ко мне рукой, однако я испуганно отскакиваю от него.

– Говори! – требую я.

Ноа смотрит на меня, слегка прищуривается, по телу пробегает волна напряжения, и я буквально вижу, как он разом от меня закрывается.

Он медленно кивает.

– Ты знаешь, что мы собираем дыхание умирающих. Нам необходима эта последняя крупица силы, которую может отдать человек, чтобы сохранить наш мир и поддерживать жизнь падших нокту. Без этого дыхания все бы развалилось. Ты даже не можешь вообразить себе масштабы. И понятия не имеешь, насколько это для нас важно. Мы обязаны делать это для себя и для нашего мира.

Я лишь качаю головой. Больше никаких оправданий, никаких слов. Не желаю ничего больше слышать.

– Ты убил человека, чтобы забрать его последний вздох. И полагаю, это не первая твоя жертва. Как ты только можешь творить такие страшные вещи? А я, идиотка, правда считала, что могу тебе доверять. Убийце, который думает только о том, как уничтожить темпес и обречь на смерть беззащитных больных людей. И все ради самосохранения.

– Легко сказать, – начинает он, глядя на меня. Его глаза кажутся темными и опасными. Как бездонно-черные тучи, затягивающие ярко-синее небо и предвещающие бурю, которая придет, чтобы все уничтожить. – Для тебя это просто, потому что твое существование не поставлено на карту. Но что бы ты сделала, если бы твой мир, семья и друзья стояли на грани уничтожения? Самосохранение – древнейший и наиболее естественный инстинкт человека… а может, и самый сильный.

– Какое бы оправдание ты ни придумал, это ничего не изменит. – Сделав еще один шаг назад, я нащупываю ручку двери у себя за спиной и тяну ее, воскликнув: – Ты убийца!

С этими словами я уношусь прочь, но слышу, как позади кричит Ноа:

– Тереза, ты не понимаешь!

Но я больше ничего не хочу слышать и убегаю. С бешено колотящимся сердцем я бросаюсь к другой лестнице и вылетаю из больницы прочь. Мне так плохо, все смешалось. То, что сейчас случилось, просто не укладывается у меня в голове. В каком-то смысле я, конечно, знала, что Ноа убивает людей, темпес и, вероятно, обывателей тоже ради их последнего вздоха. Но я игнорировала это. Хотела игнорировать. Какой же глупой я была. Какой наивной.

Измученная и с трясущимися коленками, я сажусь в автобус и прячу дрожащие руки в карманы куртки. Я борюсь со слезами, а перед моим взором все маячит лицо Ноа. Как он может творить такие страшные вещи? У врачей, которые в это время пытаются спасти того человека, нет шансов. Потому что Ноа отнял у него нечто, без чего невозможно вернуться к жизни, – в этом я уверена. Как давно он уже этим промышляет? Скольких он уже убил? Лишь сейчас мне становится ясно, насколько это подло. Программа «Читай и мечтай» открывает перед ним двери во все отделения и позволяет подобраться к тяжелобольным пациентам. Это так идеально продумано, коварно и безмерно отвратительно. Он сидит у их кроватей, даже, возможно, действительно читает то одному, то другому, а в какой-то момент убивает, чтобы поймать их последний вздох.

Я закусываю губу, пока не чувствую вкус крови, и сражаюсь со слезами. Наверняка Ноа не единственный нокту, который слоняется по больницам. Сколько их? Сколько людей каждый день расстаются с жизнью из-за нокту?

В оцепенении выхожу из автобуса и возвращаюсь в интернат. В коридорах никого не видно, что меня вполне устраивает, потому что я слишком взволнована. Мне нужно привести мысли в порядок, подумать, кому можно об этом рассказать. Потому что молчать нельзя, это ясно.

Добежав по коридору к своей комнате, я трясущимися пальцами достаю ключ – он падает на пол, я поднимаю его и пытаюсь вставить в замочную скважину, но безуспешно.

Внезапно мне на плечо ложится чья-то рука. Испуганно взвизгнув, я опять роняю ключ.

– Тереза? Что случилось? – Эйден разворачивает меня к себе и вглядывается в мое лицо, где, видимо, застыл такой ужас, что он тут же мрачнеет. – Что произошло? На тебя напали?

Я мотаю головой, снова прикусываю губу и не знаю, что ответить. Можно ли рассказать ему о Ноа? Нечто, что я сама не в состоянии описать словами, не дает мне это сделать. Вероятно, мне просто не хочется еще больше разжигать вражду между ними.

– Только что я была в больнице. Там кто-то умер, и я уверена, что здесь замешан нокту.

Брови Эйдена тут же взлетают вверх.

– С чего ты взяла?

– Там… был один парень. Как раз вышел из палаты. Он спрятал что-то в карман, и сразу после этого включилась тревога. Прибежали медсестры, врачи… – Я качаю головой. – Настоящий кошмар.

Эйден заключает меня в кольцо рук и прижимает к своему теплому крепкому телу. Я вдыхаю его запах, пока он просто меня обнимает. Это так немыслимо приятно. В этот миг я благодарна за его утешающую близость. Его пальцы гладят меня по спине, и я могу дать волю слезам.

– Нокту разными путями добираются до дыхания умирающих, – тихо объясняет он. – Мы стараемся опередить их, остановить. Но они появляются в стольких местах, и у них есть множество способов попасть туда, куда им нужно. Мы не в силах предотвратить все подобные случаи. Необходимо окончательно остановить всех нокту, только тогда раз и навсегда настанет мир.

Я понимаю, что он прав. Потому что нокту много где могут нанести удар: в больницах, домах престарелых, санаториях, оздоровительных центрах, реабилитационных клиниках. Кто знает, куда еще у них есть доступ.

– Мне очень жаль, что тебе пришлось это увидеть, – говорит Эйден тихим, успокаивающим голосом. Его дыхание щекочет мне ухо. Он ласково гладит меня, пропускает волосы сквозь пальцы. Я чувствую, как меня покидает большая часть напряжения. Мне становится спокойнее, я расслабляюсь и просто наслаждаюсь присутствием другого человека.