Подводная лодка - Буххайм Лотар-Гюнтер. Страница 22

«Это верно. Ты кое-что упустил. То, как он пролетел через то зеркальное окно…»

«Кто это отчудил?»

«Шолле», — сказал я. «Ты знаешь, кого я имею в виду — инженер-кораблестроитель, который думает, что он столь важен для удачного исхода войны. Он начал с того, что вошел, приплясывая и угостил выпивкой всех присутствовавших. Парни на этой стадии были еще довольно вежливы к нему. Господин Шолле должно быть пропустил парочку стаканов до этого — он был очень оживлен. Никто не мог его удержать».

Я мысленно увидел снова дородную фигуру, шатавшуюся то туда, то сюда, и его щеки хомяка с пивной пеной вокруг рта. «Фантастика», пофыркивал он со смехом, «просто фантастика, эти ваши изумительные успехи! От английских парней щепки летят во все стороны. Да, сэр!» Я увидел вокруг пренебрежительные лица, но Шолле был с головой увлечен собственной риторикой. «Выпрямить спины, поставить вероломный Альбион на колени — да, сэр! Парни в синем могут положиться на нас — последняя капля крови за Фатерланд — братья по оружию…»

«Это был тяжелый случай словесного поноса», — рассказывал я Стармеху. «Цитаты из каждой пропагандистской статьи, которые когда-либо были прочитаны: в крови, но несгибаемый, смело смотреть навстречу опасности, совместно приложить великие усилия, и т. д. Он очевидно включал и себя в круг этих героев — причем себя в первую очередь и прежде всего. Старина Тиек совершенно явно закипал внутри. Он вообще-то добродушный парень, но когда Шолле хлопнул его по спине и завопил «Становись в ряды!» и сдобрил сверху свою мысль рыганьем и словами «В конце концов, что такое несколько глубинных бомб между друзьями?», то Тиек в конце концов взорвался. Он побагровел от ярости и не мог вымолвить ни слова, но остальные мгновенно вскочили на ноги. Столы, стулья — все полетело. Они схватили Шолле за руки и за ноги и наполовину протащили его по бару. Я думаю, что они хотели спустить его по ступенькам, но у кого-то возникла идея получше. Может быть это был его вид, подвешенного за руки и за ноги, как разбухший гамак. Они подтащили его, все еще брыкавшегося, параллельно к большому зеркальному окну. Затем прозвучало «Раз, два, три…» и он вылетел наружу. Он пролетел сквозь окно и приземлился снаружи на улице. Слышали бы вы этот треск!»

Я все еще мог вызвать в своей памяти этот звук разбившегося стекла, за которым последовал звон нескольких осколков, запоздало последовавших за Шолле на тротуар. Кто-то произнес: «Вот так-то», и представление на этом закончилось. Не произнеся ни слова, четверо повернулись и промаршировали обратно за столик, где они отряхнули свои руки как работники, закончившие грязную работу.

Они как раз потянулись за своими стаканами, когда кто-то вскрикнул и указал на дверь. Окровавленное лицо маячило сквозь клубы табачного дыма.

«Он потерял свои очки а-ля Гиммлер!» — произнес чей-то голос.

Квартет, пошатываясь, поднялся на ноги. Как ни пьяны они были, они мгновенно достигли двери и вытащили корабельного инженера, который полз на четвереньках, обратно за порог. Он ухватился за дверной косяк, но один из них отодрал его руки и захлопнули дверь. «Это его проучит, тупую дрянь!»

«А как насчет закона?» — поинтересовался Стармех.

«Береговой патруль показался час спустя, когда место оккупировали рядовые матросы. Это была настоящая бойня. Один из берегового патруля получил пулю в бедро».

«Жаль, что не отстрелили еще что-нибудь», — произнес Стармех.

Я знал, почему у Стармеха такое особое чувство к береговым патрулям и к военной полиции в общем. Это началось со сцены на парижском вокзале, когда он возвращался из отпуска. Он и лейтенант с лодки U-Y уютно устроились в купе первого класса и подремывали в полуденной жаре. Стармех расстегнул нижнюю пуговицу своего мундира, чтобы посвободнее развалиться, вытянув ноги. В этот момент открылась дверь. Я вспомнил, как однажды Стармех описывал эту сцену в баре Ройяль: «Я открыл свои глаза и увидел эту фигуру, стоявшую в купе, серая полевая форма, потное лицо, шлем на голове, как ночной горшок, сапоги и шпоры, кавалерийские бриджи (естественно) и пистолет поперек брюха… полная картина вояки, так сказать. Его двое подручных уставились из коридора, как немые быки. «Ваше командировочное предписание, лейтенант», — сказал он, «и будьте любезны приведите форму в порядок. Вы здесь не на борту корабля, вам это известно».

По словам Стармеха, он не только не застегнул вызывающую пуговицу, но наоборот, встал и расстегнул остальные. Затем он сунул свои документы стражу воинской дисциплины и нарочито засунул руки в карманы.

«Это стоило видеть! Его чуть не хватил удар. Он зарычал на меня: «Я доложу о вашем поведении! Я доложу о вашем поведении!»

«А-а», — сказал я, «так вот почему они планируют вас заменить — вот почему они назначили вам практиканта. В штабе флотилии должно быть подумали: лучше убрать этого человека. Фюрер не одобрил бы его поведения и вредного влияния на нижние чины».

Я помню, как челюсть Стармеха отвисла от изумления. Затем он просиял, как расцвеченная рождественская елка. Я явно затронул верную струну.

Вечер понедельника в кают-компании. Я взглянул на часы: 20:00. Я с трудом мог поверить, что это был всего лишь третий день в море. Земля казалось находится от нас на расстоянии многих световых лет.

«Совершенствуетесь в мысленной арифметике?» — спросил меня Командир.

«Не совсем так. Я раздумывал о Томсене».

«А, эта его форма… Я надеюсь, он выбросил её».

ВТОРНИК, ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ В МОРЕ. Похоже, Стармех наконец стал более-менее свободен. Я ухватился за возможность выудить из него некоторую техническую информацию. Мне надо было только сказать: «Это все выглядит ужасно сложным», чтобы он разошелся.

«Сложно? Вы с полным правом можете это повторить — это гораздо более сложно, чем на надводных кораблях. Они функционируют по принципу лохани для стирки белья. У них есть ватерлиния, соответствующая каждому водоизмещению и запас положительной плавучести. Если на них грузят еще какой-то вес, лоханка погружается в воду еще немного, вот и все. Нет причин для беспокойства — в худшем случае, повод для придирок со стороны морской инспекции. В нашем случае избыточный вес означает целую кучу корректирующих действий…» Стармех замолчал и пару раз нервно мигнул. Я опасался, что он может совсем замолчать. Я уставился на его губы, но он заставлял себя ждать.

Я всегда с трудом понимал феномен плавучести — тот факт, то вода может «поддерживать» на своей поверхности предметы. Лодки еще в детстве были для меня источником изумления. Не столько деревянные гребные лодки, а суда со стальным корпусом — стальные оболочки, которые могли плавать на воде! Затем, однажды на Эльбе я увидел железобетонные баржи со стенками такой же толщины, как в бомбоубежищах. Казалось невероятным, что такие огромные куски бетона не только плавали, но и несли на себе груз.

Нотка первосвященника прорезалась в голосе Стармеха. «Основное различие вот в чем: обычное судно получает плавучесть тем, что вытесняет воду своим корпусом, в то время как мы получаем её от воздуха, находящегося в наших танках. Мы держимся на поверхности при помощи водяных крыльев, так сказать — выпусти воздух, и мы потонем».

Он подождал, пока я кивну в знак понимания сути лекции.

«Мы должны следить за своим весом, как женщина средних лет. У нас нет времени валять дурака в критической ситуации. Все должно работать как часы. Вот почему лодка должна быть заранее отдифферентована для подводных условий, как будто в отношении общего веса корпуса, так и в продольном и поперечном направлениях. Иными словами, отдифферентована тогда, когда она еще находится на поверхности. Это означает балансировку регулировкой количества воды в дифферентовочных и компенсационных танках так, что для погружения в экстренном случае нам потребуется только уничтожить плавучесть наших главных балластных танков. Как только лодка погрузилась, она должна иметь нулевую плавучесть».