Подводная лодка - Буххайм Лотар-Гюнтер. Страница 64

Стрелка глубиномера успокоилась на глубине 35 метров. Подлодка находилась почти в спокойном положении, но все-таки она покачивалась достаточно для того, чтобы по столу для карт катался туда-сюда карандаш.

Стармех отдал приказ закрыть все главные клапаны продувания. «Сорок пять метров», — распорядился Командир, но лодка продолжала покачиваться даже на этой глубине. Он принял свою обычную позу, упершись спиной в перископ. «Пятьдесят метров». Пауза, затем: «Voilà [22] — наконец покой».

Какое наслаждение! По крайней мере на час пытки не будет. Нельзя терять ни мгновения — скорее, скорее в свою койку!

В моей голове все еще шумело и ревело, как будто я привязал к ушам две большие морские раковины. Раскаты в моей голове утихли, но лишь только до некоторой степени.

Господи, как же у меня все болит… Я безвольно лежал, положив руки по бокам, ладонями к матрасу. Немного приподняв голову, я мог наблюдать размеренные подъемы и опускания своей грудной клетки. Мои глаза болели, хотя я не был на мостике. Пожевав губу, я почувствовал на языке соль. Наверняка все мое тело покрыто ей, круто засолено как соленая свинина или ребрышки. О, с каким удовольствием я бы сейчас съел кассельские ребрышки с кислой капустой, лавровым листом, перцем и чесноком! Странно, как быстро возвращается аппетит, как только уменьшается качка подлодки. С тех пор, как я ел по-настоящему, должно быть прошла целая вечность.

Моя койка была раем. Я никогда не осознавал, какое это чудесное ощущение — лежать вот так на спине. Я постарался сделаться плоским, как доска и чувствовал матрас каждым квадратным сантиметром своих ягодиц, лопатками, руками, кистями, икрами ног, пятками. Я пошевелил пальцами правой ноги, затем левой, по очереди вытянул их. Мой скелет увеличивался — я становился все длиннее и длиннее.

Вошел дневальный сообщить мне, что накрыт стол для обеда.

«Уже?»

Мне сообщили, что Командир перенес время приема пищи на час раньше, чтобы мы могли спокойно пообедать.

Сразу же мной овладели опасения по поводу пищеварения. Поесть спокойно было конечно же прекрасно, но как справиться с полным желудком, когда болтанка начнется снова? Я передернулся при мысли о нашем возвращении на поверхность.

У Командира, казалось, не было никаких забот. Он с наслаждением уплетал огромные куски свинины, обильно сдобренные горчицей, вместе с корнишонами, маринованным луком и консервированным хлебом. Старший помощник, разделывавший свою свинину с хирургической точностью, отделил кусок кожи с несколькими белыми щетинками и изысканно отодвинул его на край тарелки.

«Проблемы со щетиной, Номер Первый?» — осведомился Командир, от души чавкая. «Все, что нам надо бы сейчас — это кружка пива и немного жареной картошки».

Вместо пива дневальный принес чай. Второй помощник уже почти было собрался зажать чашку между своих колен, когда ненужность этой предосторожности дошла до него. Он театрально хлопнул себя по лбу.

Командир продлил наше погружение на целых двадцать минут «в честь Субботы».

Обитатели кубрика старшин посвятили свою подводную передышку обычной теме. Френссен вспоминал, как во время отпуска его поезд был задержан в Страсбурге воздушным налетом. Вполне предсказуемо, он разыскал ближайший бордель.

«Она мне сказала, что у нее есть нечто особенное, но она не скажет мне, что именно. Я прошел с ней наверх. Она разделась, и улеглась. Я как раз собирался засадить и посмотреть, что это за великий сюрприз. Тут она мне и говорит: «Ты хочешь сделать это по старинке, дорогой? Бог мой, какой же ты неотесанный!» В следующее мгновение она вынимает свой глаз (естественно, стеклянный) и показывает мне на дырку. «Вот тебе», — говорит она, «вставляй сюда».

Добрых две минуты я не слышал ничего, кроме тяжелого дыхания. Затем поднялся гвалт. «Из всех грязных педерастов…» — «Это к нему не относится, он привирает!» — «Извините меня, я пойду блевану!» — «Да тебя нужно кастрировать, Френссен!»

Когда всеобщий гам утих, старшина из машинистов произнес спокойно: «Все равно, это идея».

Моя глотка напряглась от тошноты. Как вообще кому-то могла в голову прийти такая непристойность?

Я был все еще в своей койке, когда мы поднялись на поверхность. Все мое тело сразу почувствовало первые мягкие покачивания. Кубрик старшин снова стал болтаться как пробка, первая волна шлепнула нас как гигантская лапа, и пляска Святого Витта началась снова.

Проклятия Айзенберга из центрального поста. Потоки воды непрерывно струились вниз из боевой рубки.

Я пробрался через люк в переборке. Увидев меня, он начал снова. «Чертов беспорядок! В следующий раз надо будет обязательно запастись зонтиками».

ПОНЕДЕЛЬНИК, 52-й ДЕНЬ В МОРЕ. Медик был нужен всем. Несколько небольших ранений. Ссадины, прищемленные пальцы, почерневшие ногти, кровавые волдыри — ничего серьезного. Один выпал из своей койки, другой сломал ребро о маховик в центральном посту, еще один въехал головой в эхолот. Рана выглядела просто ужасно.

«Чудесно», — сказал Командир. «Будем надеяться, лекарь справится с этим, или мне придется отыскать свою штопальную иглу».

Я приготовился отправиться на палубу с вахтой Второго Помощника в 16:00. Один из впередсмотрящих был выведен из строя морской болезнью. Я стоял за него вахту.

Я вымок насквозь еще до того, как откинул верхний люк. Быстро, как только мог, я расклинился между стойкой перископа и ограждением мостика и зацепился подпружиненным гачком предохранительного пояса. Сделав это, я поднял себя в вертикальное положение и уставился поверх ограждения.

От увиденного у меня снова перехватило дыхание. Волны превратились в каннибалов — они нападали на соседей со спины и пожирали их.

U-A поднималась на гребне гигантской волны — скачка на спине огромного кита. На несколько секунд я мог обозревать весь первобытный морской пейзаж, как какой-то зевака в гондоле чертова колеса. Затем подводная лодка начала раскачиваться. Ее нос дернулся туда-сюда, как будто в раздумье, и чертово колесо превратилось в американские горы.

Еще до того, как мы смогли выбраться из впадины, вторая огромная волна опустилась на нас. Тонны воды ударили по корпусу с громовым ревом, сбили нас с ног, обхватили и закрутили наши перемешанные тела. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мы смогли выбраться. Весь нос лодки был виден только на несколько мгновений, затем снова удар.

Моя шея начала болеть. Воротник моей куртки-штормовки натирал кожу. Морская вода обжигала как кислота, добавляя боли.

Левая ладонь у меня была порезана. Она ни за что не заживет, пока морская вода попадает в рану. Я выругался на морскую воду, а заодно и на ветер, который превращал брызги воды в картечь и заставлял нас прятаться за ограждением мостика.

Второй Помощник повернул ко мне свое багровое лицо и ухмыльнулся. Его голос донесся до меня сквозь шум: «Не хотел бы ты искупаться в таком море?»

Шипение волн было пронзительным, как рычание тигра, но ему удалось перекричать его. «С чемоданом в каждой руке!»

Еще одна атака на боевую рубку. Вода еще лупила по нашим согнутым спинам, но Второй Помощник уже выпрямился и смотрел вперед. «Вода, вода, кругом вода», — вопил он, «и нигде ни капельки пива не видать!»

Я не чувствовал в себе расположения перекричать море, поэтому когда он глянул в мою сторону, я просто постучал пальцем по своему лбу.

Каждый раз мы могли хоть что-то рассмотреть только несколько мгновений. Мы отворачивали свои лица, сутулились, подставляли морю свои макушки. Я просматривал свой сектор через прищуренные веки, затем наклонялся и цеплялся за лодку. Даже при этом меня жалили тонкие струи брызг. Против них не было никакой защиты. Лучше полновесный потоп, чем эти острые и язвящие плети по лицу, которое обжигало как пламенем.

Мы приветствовали окончание нашей двухчасовой вахты как помилованные узники. Несмотря на весь свой гонор, Второй Помощник наверняка был бы не в состоянии отстоять полную четырехчасовую вахту, как и все мы.