Три пути (СИ) - Ульянов Сергей "Контра". Страница 2

А сегодня… Сегодня его представят самому маркису де Волору. Защитнику Марки. Гулландскому Быку. Славнейшему рыцарю Велласкона, бичу мятежников и язычников. Вот его чёрный, расшитый золотом шатёр. Наверху трепещет сдвоенный герб. Слева, на ярко-жёлтом поле, схватив багровый меч когтистыми лапами, дыбится чёрный лев. Справа, из поля темнее мрака, грозно глядит золотая бычья голова. Знаки Гулландской марки и рода де Волоров. Белокурый мальчик-паж, раздвинув полог, приглашает внутрь.

Рожер де Волор, маркис Гулландский, одетый в чёрные шоссы и чёрный же гамбезон, сидел на походном сундуке. Грубое лицо словно вырублено из камня: мощный лоб под чёрной копной волос, клочковатые брови, широко расставленные глаза, перебитый нос смотрит вправо, угловатая нижняя челюсть, короткая борода на гулский манер. Маркис полностью соответствовал своему гербовому животному, не хватало рогов, торчащих ушей да кольца в носу.

Взгляд карих глаз пригибал к земле. Сэр Роллан поспешно склонил лысую голову. Правая рука коснулась вышитой на сюрко ладони. Гийом поклонился гораздо ниже, далеко выставив левую ногу. Получилось в лучшем виде: поклоны он тоже отрабатывал до посинения.

Во взгляде де Волора, кажется, промелькнуло одобрение. Он кивнул и поднялся с сундука.

Зрелище внушало. Гийом и сам роста немалого, шести футов с лишком. Но Гулландский Бык оказался настоящим гигантом — выше на голову, а то и на полторы. Шириной он мог померяться с сэром Ролланом. Ги вспомнил, что Защитник Марки всегда сражается пешим: ни одна лошадь не поднимет его в доспехе и при оружии. Но это не помешало ему обрести славу непобедимого бойца.

Пока сэр Роллан бубнил выспренное приветствие, молодой де Лер засмотрелся на золотые перстни, втиснутые в толстенные пальцы, и едва не подпрыгнул, когда маркис громовым голосом осведомился у него о здоровье отца и дяди. Еле удалось пролепетать, что, волею Создателя, оба живы, здоровы и желают Его Сиятельству долгих лет и божественного благословения.

— Учтивый парень! — гулко рассмеялся маркис и сделал знак пажу.

Тот поставил на сундук поднос с тремя кубками. Изящным серебряным, с искусной чеканкой в виде бычьих голов, и двумя простыми бронзовыми. Налил из меха красного, терпко пахнущего вина.

Ги заворожённо глядел на серебряный кубок — в гигантской руке де Волора тот казался детской игрушкой, хрупкой и оттого ещё более прекрасной. Роллану де Го даже пришлось пихнуть оруженосца локтем в бок. Ги поспешно перехватил у мальчика мех и налил вина своему рыцарю. Маркис усмехнулся, обнажив крупные зубы.

— Налей и себе, — кивком указал на третий кубок.

Сэр Роллан заморгал: давай, мол, быстрее. Гийому стоило большого труда не пролить вино на альмарский ковёр.

— За победу над язычниками! — проревел де Волор. — Во славу Создателя!

— Во славу Создателя! — откликнулись Роллан де Го с оруженосцем.

Домой. Шаг второй

Уродец заметил ошарашенный взгляд Гийома и осклабился. Сверкнули щербатые зубы.

— Благородная вещь для благородного сэра!

Глен, угодливо кивая, протянул кубок. В нос ударил аромат мясного бульона с пряными травами. Ги невольно сглотнул слюну, в животе заурчало. Он всмотрелся и понял: кубок всё-таки не тот. Глаза подвели его в темноте: вместо бычьих голов выбиты священные трезубцы. И всё же… откуда у рябого травника дорогая вещь?

— Угощайтесь, добрый сэр, угощайтесь, — приговаривал Глен. — Скромное варево, ничего лишнего. Как поправитесь, закатим пир в вашу честь. Пир горой!

Пир? Какой пир? Что он несёт? Ги с сомнением принял кубок, сделал первый глоток. И не заметил, как допил до дна. Бульон был чудесен, по телу разлилось живительное тепло. Гийом откинулся на сено и сонно заморгал.

— Спите, добрый сэр, спите, — прошелестел над ухом голос Глена.

Гийом смежил веки и крепко заснул без сновидений.

Проснулся он утром. Свет пробивался сквозь щели в дощатых стенах. Болело всё по-прежнему, но сейчас Гийома целиком поглотило новое желание — справить нужду. Не под себя же — значит, придётся встать.

Он приподнялся и осмотрел себя. Шнурок со святым трезубцем на шее. Славься, Создатель! Вокруг груди тугая полотняная повязка. Рёбра, чтоб их! Он опустил ноги на земляной пол, засыпанный соломой, и решительно встал.

Бах! Перед глазами поплыло, всё закружилось. Гийом рухнул в сено. Морщась, потёр несчастную рыжую голову. Шомрова балка… Вот дуралей! Полежал ещё, собрался с силами, ухватился за балку и поднялся. На этот раз медленно, осторожно, шипя сквозь стиснутые зубы. Земля закачалась, как лодка на стремнине. Гийом с трудом удержал равновесие и сделал первый шаг. Шатало, мутило, но рыцарь, кряхтя и горбясь, словно древний старец, добрёл до двери. Толкнул её и застыл, жмурясь.

Время за полдень. Солнце золотило верхушки деревьев, уже тронутые осенью. Впереди шелестела дубрава. Доносился запах прелых листьев, трески-шорохи, дробь дятла, голоса мелких птиц. Терпеть стало совсем невмоготу. Гийом поёжился — свежо, осень не лето — и заковылял к ближайшему дереву. Вскоре полегчало.

Рыцарь удовлетворённо выдохнул, огляделся и увидал на краю дубравы избушку. Приземистую, тёмную, с крышей из дёрна. Разом вспомнились страшные сказки про ведьм, которых так боялся маленький Ги. С крыши свисали связки трав и кореньев — понятно, где обитает рябой коротышка. У стены на шестах растянута оленья шкура. Браконьеры проклятые!

Раздалось короткое ржание. Ги дёрнулся как ошпаренный и снова зашипел от боли в рёбрах. Парзифаль! Конь обнаружился неподалёку, рядом с кадкой воды и охапкой сена. На глаза навернулись слёзы: «Друг мой, единственный верный друг!»

Гийом прохромал навстречу и порывисто обнял бурую шею Парзи. Запустил пальцы в мягкую гриву. Жеребец переступил с ноги на ногу, приветливо фыркнул. Тихо, мальчик, тихо. Бедняга, всё время простоял в сбруе, осёдланный. Ничего, сейчас…

Парзифаль дёрнулся, прижал уши, захрапел. Гийома шатнуло, но он быстро повернулся к опасности. И встретился взглядом с лупоглазым Гленом. Шомров уродец! Ещё и крадётся неслышно.

— Как спалось доброму сэру? — голос линна источал дружелюбие. Ги поморщился.

— Хорошо. Почему конь не рассёдлан?

— Славный конь, добрый конь! Никого не пускает, притронуться не даёт, — развёл руками травник.

Ну конечно! Совсем память отшибло: Парзи приучен только к Гийому. Де Лер всегда возился с ним сам, как и с конём сэра Роллана — массивным гнедым Бехиму́том, названным в честь чудовища из Книги Книг. Такова доля оруженосца — ему и в голову не приходило оставить любимца кому-то на попечение.

— Благодарю, что позаботились о нём, — искренне сказал он Глену.

Уродец просиял.

— Добрый сэр, милостивый сэр! Возьмите, оденьтесь — зябко!

Он протянул де Леру длинную нижнюю рубаху. Его нижнюю рубаху, чистую, выстиранную. На правом рукаве свежий шов.

— Вещи сэра все постирали, к вечеру высохнут. Ведь вечером пир! Вечером пир!

***

Над вечерней поляной нависал кряжистый дуб — старый, мрачный. Жаркий костёр раздирал тьму на лоскуты, бросал алые отсветы на ветви, землю, лица. Но Гийома знобило, несмотря на гамбезон с шоссами.

Готовясь к пиру, де Лер не только оделся, но и опоясался мечом и теперь нисколько не жалел об этом. Ему не нравилась сидящая напротив шайка из пятерых гулских браконьеров. Чумазых, косматых, заросших до глаз чёрными бородами. Один, в засаленном меховом колпаке, гнусно ухмыляясь, вострил здоровенный нож. Пробовал лезвие пальцем, поглядывал на Гийома и вострил дальше. «Уж не я ли главное блюдо на этом пиру?» — думал рыцарь, выразительно постукивая пальцами по рукояти меча.

Впрочем, блюд хватало с избытком. Столы ломились от яств. Свежий хлеб, нежный окорок с дымом коптильни, огромные душистые яблоки соседствовали с запечëнными целиком поросятами, рябчиками, перепёлками, жареной олениной и кабанятиной. Тут и там стояли пузатые бочонки. Золотые да серебряные кубки прямо-таки звали наполнить их до краëв.