По сценарию мафии - Коннелли Майкл. Страница 29

Когда он вышел из здания пожарной части в пекло, на улице уже стоял патрульный автомобиль с двумя полицейскими в форме.

– Ну вот, – произнес Фелтон, – все в сборе. По машинам, поехали брать сукина сына.

Через пять минут они были на месте. Дом Гошена стоял среди Дезерт-Вью-авеню. Достаточно большой, но не чрезмерно, он резко отличался от окружающего пейзажа только бетонной стеной с воротами, которая огораживала пол-акра частной собственности. Вокруг ничего не было, но хозяин счел необходимым обеспечить безопасность и отгородиться от мира.

Полицейские остановили машину. Бакстер вытащил из багажника две стремянки. Они установили одну рядом с воротами, и Айверсон первым полез на стену. Оказавшись наверху, он втянул вторую стремянку и опустил по другую сторону ограды. А затем чуть замешкался.

– Эй, никто не видел собак?

– Тут нет никаких собак, – промолвил Бакстер. – Утром сам проверял.

Айверсон спустился, а за ним остальные. Ожидая своей очереди, Босх оглянулся и в нескольких милях к востоку заметил отмеченную неоновыми огнями границу Стрипа. Даже солнце над ним казалось красным неоновым шаром. Воздух из теплого превратился в горячий, обжигал и драл горло, как наждачная бумага. Босх вспомнил о лежащем в кармане медицинском карандаше для губ «Чапстике» с ароматом вишни, который он купил в ларьке отеля, но ему не хотелось пользоваться им на виду у местных полицейских.

Перевалив через стену и следуя за остальными к дому, Босх посмотрел на часы. Было почти одиннадцать, но дом казался пустым. Ни движения, ни звука, ни света – ничего. Окна зашторены.

– Вы уверены, что он здесь? – шепнул он Бакстеру.

– Да, – отозвался тот, не понижая голоса. – Около шести я перебрался через стену и потрогал капот «корвета». Он был теплым. Парень только явился домой и теперь отсыпается. Гарантирую. Для этого типа девять утра все равно что четыре для нормальных людей.

Босх покосился в сторону «корвета». Он запомнил эту машину со вчерашнего вечера. Затем обвел взглядом пространство внутри стены. Под ногами расстилался ковер сочной травы. Засадить травой подобное пространство стоило хозяину целого состояния. И не меньше приходится тратиться на поливку. Имение выделялось в пустыне, словно полотенце на березе. От этих мыслей его отвлек громкий стук: Айверсон колотил ногой во входную дверь.

С оружием на изготовку Босх и другие устремились в темноту. И с предостерегающим криком «Полиция! Стоять! Ни с места!» кинулись по коридору налево. Босх побежал за лучами их фонарей. И почти сразу услышал женский крик.

Когда он оказался в спальне, Айверсон уже склонился над широченной кроватью и держал короткоствольный «смит-и-вессон» в шести дюймах от лица Люка Гошена. Здоровяк, с которым Босх встречался накануне, лежал под черной шелковой простыней и взирал на ситуацию без особого трепета, словно бросающий по кольцу Мэджик Джонсон [12]. Он даже поднял голову и обозрел сцену в укрепленном над головой потолочном зеркале.

Волновались женщины. Их тут было две. Обе голые. Они стояли по обе стороны кровати, не стесняясь своей наготы, и кричали. Бакстер не выдержал и приказал:

– А ну-ка уймитесь!

Однако потребовалось еще несколько секунд, чтобы наступила тишина. Никто не шевелился. Босх не сводил глаз с Люка Гошена. Он был единственной реальной угрозой в этой комнате. Босх чувствовал, что другие копы и оба полицейских в форме, которые пришли обыскивать дом, тоже вошли в комнату и толкались у него за спиной.

– На живот, Люк! – велел Айверсон. – А вы, девчонки, прикройтесь! Быстро!

– Вы не имеете права… – начала одна из женщин.

– Заткнись! – оборвал ее Айверсон. – Одевайся или отправишься в город нагишом. Выбирай!

– Рэнди! – Голос Гошена прогудел низко, как из бочки. – Заткни свою глотку и одевайся. Они вас никуда не заберут. И ты тоже, Харм.

Все мужчины, кроме Гошена, машинально повернули головы к той, кого арестованный назвал Харм. Похоже, она весила не более девяноста фунтов. У нее были белокурые волосы, груди, которые она могла спрятать в чашечках детского сервиза, в складках влагалища блестело золотое колечко. Выражение страха лишило ее лицо всякой красоты.

– Хармони, – поправила девушка.

– Давай, Хармони! – поторопил ее Фелтон. – И ты тоже. Отойдите к стене и одевайтесь.

– Пусть возьмут одежду и выметаются отсюда, – предложил Айверсон.

Хармони, которая натягивала джинсы, замерла и посмотрела на мужчин, отдающих противоречивые приказания.

– Так что нам делать? – раздраженно спросила Рэнди. – Может, вы сначала разберетесь между собой?

Босх узнал в ней женщину, которая накануне танцевала в «Долли».

– Выведите их к чертовой матери! – прорычал Айверсон. – Живее!

Полицейские в форме приблизились, собираясь выдворить обнаженных девушек из комнаты.

– Не трогайте меня! – взвизгнула Рэнди. – Я сама уйду.

Айверсон сдернул с Гошена простыню и застегнул на заведенных за спину руках наручники. Светлые волосы Люка были заплетены на затылке в тугую косичку. Накануне Босх этого не заметил.

– В чем проблемы, Айверсон? – произнес арестованный, вжимаясь лицом в матрас. – Вся возня из-за этого хмыря? У тебя совсем крыша поехала?

– Сделай одолжение, заткни пасть! – отозвался детектив.

Гошен со смехом прорычал угрозу. Он сильно загорел и был крупнее, чем показалось накануне Босху. Тело накачано, руки словно окорока. Понятно, почему Люк спит сразу с двумя женщинами и те лезут к нему в постель.

Гошен притворно зевнул, чтобы всем стало ясно, что он нисколько не напуган происходящим. На нем были только трусы, такого же черного цвета, что и простыни. На спине татуировки: на левой лопатке – обозначение одного процента, на правой – эмблема «харлей-дэвидсон». На правом предплечье еще одна татуировка – цифра «восемьдесят восемь».

– Это что, твой ай-кью [13]? – Детектив шлепнул его по руке.

– Пошел ты, Айверсон, вместе со своим фальшивым гребаным ордером! – бросил Люк.

Босх знал, что означают его татуировки. Достаточно насмотрелся этого добра в Лос-Анджелесе. Восьмая буква английского алфавита – «Н». Следовательно, «88» – двойное «Н» и означает «Хайль Гитлер!». Значит, Гошен провел какое-то время в среде фашистов. Но Босх помнил, что большинство попадавшихся ему подонков, имевших такие татуировки, получили их в тюрьмах. Он удивился, что увидел аналогичную у Люка. За тем не числилось никакого криминала, он не провел ни суток за решеткой. Если бы с ним случилось нечто подобное, компьютер служб обработки информации распознал бы оставленные на пиджаке Алисо отпечатки пальцев. Но Босх оставил эти размышления, заметив, что Люк пытается повернуть голову и взглянуть на него.

– Это тебя… тебя должны арестовать за то, что ты сделал с Гусси.

Босх наклонился над кроватью:

– Речь не о вчерашнем вечере. Речь идет о Тони Алисо.

Айверсон рывком уложил Люка на матрас.

– Ты о чем, черт подери? Если кто-то завалил того малого, я совершенно ни при чем. Нечего на меня вешать… – Люк хотел сесть, но Айверсон крепко прижал его к кровати.

– Не рыпайся. Будет время, выслушаем и твою песню. А пока надо покопаться в твоем барахле. Вот и ордер. – Детектив положил ему ордер на грудь.

– Ничего не могу прочитать.

– Не моя вина, что тебя выперли из школы.

– Покажи!

Айверсон не обратил внимания на его слова и сказал коллегам:

– Давайте разделимся и пошарим по дому. Вы, Гарри, возьмите на себя эту комнату. Будете в компании нашего приятеля.

– Хорошо, – согласился Босх.

– Один из вас пусть тоже останется здесь, – велел детектив полицейским в форме. – Просто стойте и присматривайте за этим стервецом.

Полицейский кивнул, а его товарищ покинул спальню.

Босх и Гошен посмотрели друг другу в глаза.

– Я не могу прочитать, что написано в ордере.