Многогранники - Способина Наталья "Ledi Fiona". Страница 37

Препод по статистике был, вероятно, наслышан о случившемся, поэтому внимания на внешнем виде Крестовского заострять не стал, а начал с места в карьер рассказывать о важности правильной интерпретации статистических данных в условиях экономического кризиса. Маша принялась записывать лекцию, с раздражением отмечая, что почти на всех предметах они с Димкой сидят через проход от Крестовского и Шиловой. И если Волкову, сидевшему у стены, обзор закрывала Маша, то сама она боковым зрением невольно улавливала все движения за соседней партой. Шилова обеими руками обхватила предплечье Крестовского и что-то зашептала тому на ухо. Ее алый маникюр на ткани светло-серого пиджака Крестовского смотрелся вызывающе. Маше с удвоенной силой захотелось узнать, о чем Шилова переписывалась с Волковым.

Когда по рядам пустили раздаточный материал, Маша на миг встретилась взглядом с Крестовским и отчего-то прыснула, хотя он выглядел совсем не смешно. Его, скорее, хотелось пожалеть. Крестовский на ее хихиканье не отреагировал — отвернулся к Шиловой. И это тоже взбесило Машу. Какого черта они все ее теперь игнорируют?

После урока Маша дернула Волкова за рукав. Ткань его толстовки ощущалась под пальцами тоже очень привычно. Маша ожидала, что вставший со своего места Волков вновь опустится на стул, как сделал бы раньше, однако он неожиданно уперся в стул коленом и остался стоять, нависая над по-прежнему сидевшей Машей.

— Ты ничего не хочешь мне сказать? — спросила она, убедившись, что в аудитории, кроме них, никого не осталось.

— По поводу? — не очень натурально удивился Волков.

— По поводу фото, например. — Маша решила, что лучшая защита — нападение. В конце концов, с его идиотского поступка на «Рене» все началось. Это он ее бросил и развлекался со всеми, включая Шилову. А теперь строит из себя оскорбленную невинность.

— А я должен это как-то прокомментировать? — Волков дернул плечом, возвращая на место попытавшийся сползти рюкзак.

— Не мешало бы. — Маша скрестила руки на груди, понимая, что ее несет в какие-то дебри, но не имея сил остановиться. — Ты предъявляешь нам с Крестовским какие-то претензии, хотя сам отжигал с Шиловой и Мокровой. А Шилова, между прочим, несвободна.

Димка несколько секунд молча смотрел на Машу сверху вниз, и ей вдруг стало страшно. Она ведь, в сущности, не имела на него никаких прав. За все время их общения он ни разу не попытался перевести их дружбу во что-то большее.

Димка оперся ладонью о парту и наклонился ближе, обдав Машу запахом жвачки и одеколона.

— Считай, что все претензии сняты, — негромко произнес он.

Рюкзак все-таки соскользнул с его плеча и грохнулся о парту, заставив Машу вздрогнуть.

— Что это значит? — спросила она.

— А вот пусть он тебе объяснит, — указал Димка на Крестовского, который, Маша была уверена, уходил из аудитории, но почему-то вновь оказался у своей парты.

— Что случилось? — спросил Крестовский, глядя исключительно на Волкова.

Волков прожег его взглядом, с силой оттолкнулся от парты, забросил на плечо рюкзак и, обойдя Машу, оказался в одном проходе с Крестовским. Толчок плечом в плечо заставил Крестовского пошатнуться и опереться ладонью о Машину парту. Дверь за Волковым захлопнулась с таким грохотом, что, наверное, было слышно во всем корпусе.

Маше дико захотелось то ли заорать, то ли зареветь, но это было бы совсем по-детски, поэтому она на миг прикрыла глаза и глубоко вздохнула, а потом зачем-то уставилась на руку Крестовского. У того были длинные пальцы и пижонское кольцо на мизинце. По виду — из белого золота. По кольцу струилась какая-то надпись.

— Что у вас случилось? Вы поссорились? — голос Крестовского звучал до противного участливо.

Маша вскинула голову и посмотрела на него в упор. Крестовский склонился так, что еще чуть-чуть — и он начал бы нарушать ее личное пространство. Вид у него был одновременно виноватый и раздраженный.

— Да тебе-то какое дело? — огрызнулась Маша и, сдернув с парты свою сумку, вскочила на ноги.

Крестовский выпрямился. Он больше не выглядел виноватым и раздраженным. Смотрел безразлично. «Как у них легко все, — думала Маша, обходя Крестовского и стараясь его не задеть. — Захотели — проявили участие, а чуть только получили отпор — так сразу и интерес пропал. Значит, участие такое было! Все они — дешевые фальшивки. И Волков в том числе».

В дверях окончательно разозлившаяся Маша остановилась и обернулась. Крестовский уже успел взять со своей парты оставленную тетрадь и теперь тоже шел к выходу. Увидев, что Маша остановилась, он на миг притормозил, но потом все же подошел и, зажав тетрадь под мышкой, засунул руки в карманы джинсов. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. Наконец Маша произнесла:

— Знаешь, я и не горела желанием с тобой общаться. Меня вполне устраивали последние месяцы. Потому что ты чертов сноб, которому нет дела ни до кого, кроме себя. Меня просто бесит, что из-за тебя плохо Димке.

Крестовский разлепил плотно сжатые губы, будто хотел что-то сказать, однако лишь шумно выдохнул и перевел взгляд с Маши на график, висевший справа от двери.

Маша дала ему пару секунд на ответ, а когда не дождалась, вышла из аудитории, захлопнув дверь перед его носом. Надеялась, что ей станет легче от осознания того, что эта недобитая панда осталась там наедине с графиком и звоном в ушах, потому что дверь в аудиторию грохнула о-го-го как — куда там Волкову, — но облегчения не наступало. Маше было так тошно, что, если бы не наличие мамы в преподавательском составе и не необходимость держаться за бюджетное место, она просто ушла бы сейчас домой.

Волков явился на следующую лекцию как ни в чем не бывало. Сел рядом с Машей, воткнул наушники в уши и запустил обзор какого-то футбольного матча. От него пахло сигаретами.

Маша принялась рисовать на полях тетради каракули, думая о том, что она наврала Крестовскому. Ей понравилось с ним общаться. Их абсолютно не романтичный ужин на палубе яхты казался сейчас просто сказочным, потому что Крестовский тогда слушал Машу так, как никогда не слушал Димка.

В их с Димкой общении Маша всегда была подчинена его настроению. Зная, что в его семье произошла страшная трагедия, она относилась к Димкиному душевному равновесию как к хрустальной вазе. Нет, разумеется, на его грубости она грубила в ответ, могла в сердцах послать его подальше или наорать, но очень многое ему прощала: звонки, оставшиеся без ответа, непросмотренные сообщения, прогулки, проходившие в полном молчании, его загулы… Она обижалась. Еще как. Например, после того как он бросил ее на яхте, она обиделась и в общем-то имела полное право вообще больше не смотреть в его сторону. Но она простила даже то, что он выставил ее дурой в глазах Крестовского, когда сначала назвал своей девушкой, а потом оставил одну и замутил с Мокровой. Она простила, а Волков в итоге раздул трагедию вселенского масштаба из того, что Маша всего лишь позвонила Крестовскому. И, между прочим, потому что волновалась за него же самого! Если бы Димка узнал, что ее звонок обернулся ужином с Крестовским, он бы вообще их убил.

Маша покосилась на Волкова. Тот продолжал смотреть ролик, снова ее игнорируя. То, насколько легко он это делал, возвращало Машу к мысли, что их общение длится ровно до тех пор, пока Волков в ней заинтересован. И, похоже, его заинтересованность после недавних событий сошла на нет.

Наряду с горечью в Маше вдруг начала закипать злость. Хочет игнора? Что ж, будет ему игнор. Пусть сам потом разруливает ситуацию! Это же не она вела себя как неадекватная истеричка! Некстати вспомнилось то, что она наговорила Крестовскому. Маша поморщилась и подумала, что надо бы извиниться, только понятия не имела как. Наверное, нужно будет поймать его после лекций. Однако Крестовский больше в этот день на лекциях не появился.

Волков изображал глухонемого до конца занятий, а потом свинтил. И даже не попрощался, потому что ему вновь писали. Кажется, снова Шилова. Маша отправилась домой на общественном транспорте, думая, что противостояние с Волковым дается ей гораздо тяжелее, чем, вероятно, ему. Игнорировать того, кто тебе дорог, оказалось больно.