Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен. Страница 15

Таким образом, мы не можем приписать акту воли, каким Бог желает вещи, необходимо определяющей его причины. Собственно, воля Бога не имеет причины. В самом деле, по своей природе разум таков, что когда он и рассматривает по отдельности принцип и заключение, то именно понимание принципа является причиной знания заключения. Но если разум обнаруживает заключение в самом принципе, схватывая то и другое в единой интуиции, то знание заключения не произведено в таком разуме пониманием принципа, ибо ничто не бывает само по себе своей собственной причиной; но тем не менее разум и в этом случае будет понимать, что принцип есть причина заключения. То же самое относится и к воле; цель по отношению к средствам играет для нее ту же роль, какую для ума играют принципы по отношению к своим следствиям. Отсюда у того, кто хочет цели и средств отдельными актами, воля, желающая цели, выступает как причина для воли, желающей средств. Но если кто-то желает единым актом и цель, и средства, то его воля не будет иметь причины, так как ничто не является само по себе своей собственной причиной. И тем не менее можно истинно утверждать, что он пожелал устроить средства, имея в виду цель. И подобно тому, как Бог знает любую вещь единым актом своей собственной сущности, так же Он желает любую вещь единым актом своей собственной благости. Подобно тому, как божественное знание причины не является причиной Его знания следствия, хотя он и знает следствие как содержащееся в причине, Его желание цели не является причиной Его желания средств, хотя Он и желает средства, имея в виду цель. Одним словом, Бог желает, чтобы то было по причине этого, хотя Он и не хочет того по причине этого [148].

Означает ли это, что божественная воля не имеет оснований своего действия? Напротив: она не имеет причины, но ей с полным правом можно приписать основание. Основанием воли является ее благость. В самом деле, цель является основанием для желания того, что к ней относится. Но Бог желает своей благости как цели и всех прочих вещей как подчиненных этой цели. Поэтому Его благость есть основание, по которому Он желает всего того, что не есть Он [149], и каковы бы ни были промежуточные звенья, которые надо учесть, чтобы добраться до основания вещей, в конце концов их последним объяснением всегда будет благость Бога. Так, Бог желает, чтобы человек был наделен разумом, потому что это необходимо, чтобы человек был; Бог хочет, чтобы человек был, потому что это необходимо для полноты универсума; Он хочет, наконец, чтобы универсум был благ и полон, чтобы универсум участвовал в Его собственной благости. Таким образом, мы видим, что только одно среди всех оснований, выстраивающихся перед божественной волей, определяет ее с абсолютной необходимостью: это случай, когда Бог желает самого себя. Во всех иных случаях основание божественной воли есть не что иное, как либо гипотетическая необходимость — например, если человек есть, он не может не быть разумным; либо полезность — например, чтобы универсум был благ, нужно, чтобы он содержал человека; либо уместность — например, некоторые конкретные блага подходят для украшения универсума.

Но в то же время мы видим, что эти основания, даже не принуждая волю с необходимостью, остаются истинными основаниями. Бог, свободный творец всех вещей, действует, имея в виду цель, и использует для этого подходящие средства. Доказательством является тот факт, что универсум устроен не как попало, но явно упорядочен ради блага. Однако действовать, имея в виду определенную цель, — значит действовать и разумом, и волей. В самом деле, чтобы вещь была устроена в полном соответствовии с какой-то целью, требуются три условия: знание этой цели, знание средств, необходимых для ее достижения, и знание необходимого соотношения цели и средства. Поэтому мы и говорим, что, создавая мир, Бог действовал и разумом, и волей [150]. Впрочем, ничего другого мы не имеем в виду и <тогда>, когда просто говорим: «…воля Бога добра или воля Бога справедлива». В нас правильность воли, действительно, отлична от самой воли, потому что наша воля может быть правильной, а может и не быть. В Боге мы должны различать их, по крайней мере, различением рассудка и согласно нашему способу рассмотрения.

Было бы ошибкой полагать поэтому, что сущность справедливости зависит только от воли Бога [151]. Справедливость состоит в известной правильности; поэтому природа справедливости непосредственно зависит от того, в чем заключается правило, согласно которому равенство и правильность справедливости установлены в вещих. Но это правило не могло бы быть волей. Воля по своей природе такова, что не может играть роль первого правила. Она может выступать как верное правило только потому, что она, как у людей, так и у Бога, управляется разумом и основанием (raison) [152]. Единственная разница состоит в том, что поскольку у нас разум и воля реально различны, различны также наша воля и ее правильность. Поскольку же в Боге, напротив, разум и воля реально тождественны, воля и ее правильность различаются только рассудком. Первое правило, от которого зависит всякая справедливость, есть поэтому мудрость божественного разума, определяющего все вещи в надлежащей пропорции, требуемой их взаимными отношениями и их отношением к своей причине. Сказать, что справедливость зависит не от чего другого, как только от воли Бога, — значит сказать, что Его воля действует не согласно Его мудрости, — а это богохульство [153].

Таким образом, основания действия (raison d'agir) божественной воли и направляющее ее правило надо искать в разуме Бога. В Боге, как и в нас, bonum apprehensum est objectum voluntatis [10*] [154]. Подобно тому как любой волящий субъект производит свое действие на основании своего разума, так и Бог творит все вещи для бытия на основании мудрости своего разума [155], и, как со всей определенностью отмечает св. Фома, именно этим блистает все творение, ясно показывающее, что Бог в своем действии всегда творит, имея в виду цель. Именно это и отрицает Декарт. Если перейти от схоластической метафизики к его физике, мы тут же поймем, почему Декарт всегда отказывался признать существование Блага, пребывающего в разуме Бога и независимого от Его воли. Признание того, что божественная воля в своем действии управляется божественным разумом, знающим благо, и что без этого разума она была бы в каком-то смысле слепой, означает признание, что божественная воля всегда имеет цель. Ее цели являются истинными основаниями того, почему мир устроен так, а не иначе. Бог мог бы, не претерпевая никакого ущерба, не пожелать сотворить мир; но если Он пожелал этого, Он может желать только мира, наиболее подобного Его совершенству, так что благо, которое Он пожелал установить в мире, является объяснением того порядка, который мы в мире находим. Поэтому мы не сможем понять мир иначе, как только пытаясь найти основания, по которым мир устроен именно так, одним словом, пытаясь понять цели, которые преследовал Бог при творении мира. Рассмотрение этих целей необходимо для метафизика, который, видя, что существа без интеллекта и даже без сознания, каковы природные тела, стремятся к цели, заключает отсюда, что они не могли бы всегда действовать одним и тем же способом и так осуществлять наилучшее, если бы они не были определены к этому существом, обладающим интеллектом и знанием, подобно тому, как стрела направляется лучником. Так метафизик необходимо приходит к существу, направляющему все вещи, т. е. к Богу [156]. Но рассмотрение целей Бога не менее полезно и физику; оно объясняет нам причины всех вещей. Прежде всего, оно объясняет, как получается, что в мире есть следствия, производимые определенными причинами. Если бы причина не стремилась к определенному следствию, то ей были бы безразличны все следствия; и потому она не производила бы скорее это, чем то; следовательно, невозможно, чтобы она вообще действовала. Итак, всякое действующее начало стремится к определенному следствию, потому что оно действует ради некоторой цели. Если бы это было иначе, ничего вообще не происходило бы, ибо не действовала бы ни одна из причин [157]. Точно так же, нельзя сомневаться, что все специфические склонности, которые мы замечаем в творениях, могут быть объяснены мудрым предустановлением божественного разума. Порядок, который всегда или часто наблюдается в вещах, не может рассматриваться как случайный. Ибо мы видим в делах природы, что чаще всего, если не всегда, все устроено ввиду наилучшего: листья растений устроены, чтобы служить производству плодов, а органы животных — чтобы служить их самосохранению. Как можно было бы объяснить все это, не допустив вмешательства цели, устроившей все сообразно наилучшему [158]? И может ли быть более удовлетворительное объяснение всех вещей, чем показ частных целей, для которых Бог расположил все именно таким образом? Этим и занимались физики-схоласты, и сообразно принципам, установленным св. Фомой, они стремились найти основания того порядка, который мы замечаем в вещах. Не раз в курсах физики в Ла Флеш Декарт должен был встречать подобные объяснения. У коимбрских комментаторов, в комментариях на трактат «De Anima» [13*] содержится много таких объяснений; впрочем, они почти всегда заимствованы у отцов церкви или более древних апологетов. Так, глаза расположены под бровями, чтобы защитить их под выступами надбровных дуг. Расположенные вверху головы, они видят больше и дальше; если бы они были расположены ниже, как уши, рот или ноздри, то это было бы не так хорошо. В самом деле, ведь дозорных ставят на возвышенных местах, чтобы, заметив издалека вражеские войска, они не дали бы захватить город или застать врасплох свою армию. Дабы избежать вторжений грабителей, стражу выставляют на городские стены, башни, вершины холмов, т. е. на возвышенные места, откуда видно все, что происходит на равнине. Моряк, когда судно приближается к земле, взбирается на верхушку мачты, карабкается на самую верхнюю точку самой высокой реи и оттуда приветствует берег, которого еще не видят его спутники. Сказали бы, быть может, что если глаза надо было поместить повыше, то почему они не оказались на самой макушке, как у скарабея; но если бы глаза были расположены таким образом, их больше не защищали бы брови. Ведь задача заключалась в том, чтобы поместить глаза как можно выше, обеспечив при этом достаточную их защиту; если слишком высоко — они не будут видеть больше; а если слишком низко — они будут подвержены тысяче опасностей. Обо всем этом позаботилась природа, поместив их под брови и к тому же защитив еще и веками, чье быстрое движение позволяет свободно проходить образам вещей, но задерживает все то, что могло бы повредить глазу, попав в него. Что касается формы глаз, то легко понять, почему они круглые. Прежде всего потому, что имеющее сферическую форму движется во все стороны гораздо быстрее, нежели имеющее другую форму, а также и потому, что если бы они не были круглыми, они не могли бы видеть поверхности, расположенные над ними. В самом деле, математики доказывают, что мы видим объекты по линиям, перпендикулярным поверхности глаза и сходящимся в его центре. Если бы глаз был плоской поверхностью, в него входили бы только перпендикуляры, исходящие от равной ему поверхности, следовательно, глаз не видел бы никакой поверхности выше него [159]. Если же мы посмотрим теперь не на местоположение и внешнюю форму, а на внутреннюю структуру глаза, у нас не останется ни малейшего повода к сомнению, до того искусно его многочисленные части подогнаны друг к другу и приспособлены к той цели, которой должны служить [160]. И не только в человеке, но и во всем универсуме мы можем объяснить каждую вещь приспособленностью средств к определенным целям. Рассмотренное само по себе, круговое движение, которое изначально свершают небеса, кажется необъяснимым [161]. Но мы поймем основание этого, когда увидим, что небесные тела в своём вращательном движении, посылая свои влияния в подлунный мир, представляют и сообразно своей природе подражают безграничной доброте и благотворному действию, посредством которого первая причина сообщается со всем творением. Такова цель, которой служит вращение небес; и этой цели служат рост и убыль всех подлунных тел и различие четырех времен года — весны, лета, осени и зимы, — произрастание стольких вещей из плодовитого лона природы и производство всего необходимого для рода человеческого, ибо последнее и есть цель, ради которой устроено все остальное в мире и наибольшему благу которого служит все прочее [162]. Это благодеяние Бога, изливающееся на всех людей, особенно касается праведных, которые, будучи самим Провидением предназначены к блаженной жизни, в слезах и стенаниях проводят на земле столько времени, сколько им положено, или ожидают, когда число лет и поколений достигнет положенного предела, после чего они получат вечную жизнь и счастье избранных [163]. Из всего сказанного ясно, что движение небес не бесполезно и что, как мы уже сказали, его можно объяснить [164].