Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен. Страница 172

Реализм вещи (res) подвержен тем же возражениям. Он помещает реальность перед существованием, вместо того чтобы поставить ее за существованием. Проходя мимо существования, он проходит и мимо реальности. Познание есть акт, столь же глубоко укорененный в существовании, что и сам его объект, и бытие объекта. Подобно тому как первым актом познающего существа является существование, его первым действием является познание. Иначе говоря, познавая, оно действует так, как должно действовать в качестве познающего существа. Таким образом, быть (в смысле «существовать») — первое в порядке условий познания, и это утверждение остается истинным даже тогда, когда речь идет о самопознании познающего субъекта. Вот почему мы говорим: если я знаю, что мыслю, я знаю, что существую. Но отсюда не следует, будто я есмь потому, что я мыслю. Напротив, я мыслю потому, что я есмь. Отсюда прежде всего вытекает, что нет никакой несовместимости между мышлением и существованием. Изобличенный Кьеркегором скандал обнаруживается только взгляду критика интеллектуального познания, которое, безоговорочно принимая навязанный ему эссенциализмом «спекулятивный» характер, преобразует в непреодолимое противостояние самое глубокое единство реально различных сущих, какое только возможно помыслить. Для мыслящего существа, каковым является человек, мышление вовсе не есть абстрактная объективация существования, о невозможности которой говорят совершенно справедливо; но и существование не есть и то непрестанное прерывание мышления, о котором говорит отец современного экзистенциализма. Познающее существо познает в силу того же, в силу чего оно существует. Мыслить — значит действовать, как и существовать — значит действовать. Вторичный акт вытекает из первичного согласно его природе, и в мыслящей субстанции мышление есть просто проявление (в модусе действия) того самого акта, в силу которого эта субстанция существует. Чтобы представить этот акт в понятии, его нужно обездвижить; но суждение «я есмь», которое продолжает его как некий акт, рожденный от другого акта, полностью сохраняет его изначальную самобытность.

Вместе с исчезновением оппозиции между мышлением субъекта и его собственным существованием исчезает и невозможность для существующего познать существование другого существующего. Если я мыслю, потому что существую, и если то, что я мыслю, наделено актуальным существованием, то я не «мыслю» — я «познаю». В норме человек есть не мыслящее, а познающее существо. Человек мыслит, потому что познаваемое им есть его собственная мысль; человек познаёт, потому что объект его мысли есть существующее. Таким образом, познать другое сущее — значит не постигнуть его абстрактную сущность и даже не сформулировать относительно нее закон, а схватить его сущность в том существовании, которое актуализирует ее. Всякое реальное знание не исключает, а, напротив, включает существование в суждение — предельное выражение жизненного обмена между двумя актуально существующими сущими.

Коротко говоря, подлинный реализм — это не реализм сущности и не реализм вещи, но реализм «сущих». Вот почему он одновременно непосредствен и естествен. Сущее не воспринимается чувственной интуицией и не мыслится интеллектом, но познаётся человеком, который сам есть сущее. Органическая цепь мыслительных операций соединяет восприятие того, что дано как существующее, с абстракцией и суждением, посредством которых человек познаёт его как сущее. Даже по праву знаменитая формула Каэтана: «Ens concretum quidditati sensibili» («Конкретное сущее [принадлежит] чувственной чтойнос-ти»), — при всем своем великолепии еще не до конца воздает должное истинной природе этого непосредственного реализма, ибо само чувственное конкретное и есть то, что познаётся в качестве сущего. Весь цикл операций, который начинается в чувственной интуиции, в этой самой интуиции и заканчивается, причем ни в один момент (а предполагается, что такой момент не один) не покидает ее. Чувственно данное непосредственно познаётся как сущее, так что интуитивный опыт его акта существования оказывается включенным в то интеллектуальное знание, которое мы о нем имеем.

Нет априорного метода, который позволил бы вывести возможность подобного знания. Всякое обоснование знания само предполагает знание, которое по сути есть вбирание в себя «другого», выполняемое познающим существом. Коль скоро всякое познание есть схватывание бытия, то действие, которое заключалось бы в обосновании возможности такого схватывания бытия в познании, напоминало бы попытку поднять самого себя в воздух за волосы. Реалистические учения всегда знали это. Современный экзистенциализм и есть такая попытка, поскольку он отождествляет существование с «бытием в мире». Ведь эта истина так же стара, как и аристотелевское представление о познании как общем акте познающего и познаваемого. Состояние как существующей вещи, так и познающего субъекта исключает всякую прочность бытия как для познающего, так и для самого познаваемого. Что касается идеализма, он столь радикально ирреален, что не терпит даже опровержения. Это чистый продукт мышления, рожденный в лекционных залах профессорами философии и не имеющий никакого отношения к реальному познанию. Здесь не встает проблема познания другого, исходя из опыта себя, потому что опытное знание себя всегда уже дано в опытном знании другого, как и всякий опыт другого представляет собой непосредственный опыт себя. Кьеркегор, несомненно, понял бы это, если бы не мыслил интеллектуальное познание исключительно в терминах гегелевского «объективизма». Ибо нигде в мире нет такого сущего, чье существование отделяло бы его от всего остального. Ни один человек не одинок: ведь если бы он, познающая субстанция, был одинок, он не познавал бы и, следовательно, не существовал бы. Коль скоро бытие для него неотделимо от познания, то «быть» неотделимо от «становиться другим», а «становиться другим» сливается с «быть самим собой». Я есмь я, потому что непрестанно становлюсь другим, нежели я, — благодаря постоянному уподоблению сущностям, которые во мне причастны к моему собственному существованию. Мое собственное «я есмь» всегда мне дано в некотором «это есть», и каждое «это есть» мне дано в чувственном восприятии либо в связи с чувственным восприятием. Следовательно, чувственное восприятие есть тот жизненный обмен, который постоянно совершается между мыслящими существами и реально существующими вешами. Оно и есть фактическая точка встречи двух разных актов существования.

Вот почему чувственное восприятие является первым принципом человеческого познания. Оно не могло бы играть эту роль в системах, где всякий принцип мыслится как отправной пункт тотальной абстрактной дедукции. Напротив, оно выполняет эту функцию в учении, где «принцип» означает «начало». Такое учение тщательно следит за тем, чтобы начинать с начала, из которого нельзя выйти; в то время как еще до того, как начинается абстрактное умозрение, реальное познание уже покидает его. Если не предпочитать произвольные игры мышления серьезной работе познания, то всякое познание начинается с чувственного восприятия и — в мгновенном акте — заканчивается в нем. Воспринимать — значит обретать опыт существования, а интеллектуально познавать существование — значит посредством суждения утверждать истинность этого опыта. Следовательно, интеллектуальное познание существования возможно для субъекта, чьи познавательные действия предполагают опыт существующих вещей, пережитый им самим как существующим. Так интеллектуальное познание «концепирует» существование, однако плодом этого концепирования оказывается не «объективный концепт» некоторой сущности, но акт, отвечающий другому акту. А именно, он есть акт действия, который отвечает акту существования, и это действие само есть акт, потому что оно непосредственно вытекает, в качестве вторичного акта, из первичного акта существования. Эпистемология, в которой суждение, а не абстракция, является высшим актом познания, есть необходимое требование метафизики, где esse— наивысшее, что имеется в порядке реальности.