Избранное: Христианская философия - Жильсон Этьен. Страница 77

Декарт в своем ответе отказывается проводить такое различение; в самом деле, одна только вера учит нас тому, что такое благодать, с помощью которой Бог поднимает нас на вершину сверхъестественного блаженства, но разума, т. е. одной философии, достаточно, чтобы доказать, «что никакая, даже самая ничтожная, мысль не может прийти на ум человеку без того, чтобы Бог хотел и пожелал этого от века». Уверенность в божественном предопределении опирается на рассмотрение Его наивысшего совершенства; все действия, зависящие от свободного выбора человека, зависят от Бога как от своей первой и неизменной причины, ибо Он «не был бы в высшей степени совершенным, если бы в мире происходило что-либо, что от Него зависело бы не полностью». Поэтому мало сказать, что Бог есть всеобщая причина всех вещей в том смысле, какой придает этому термину схоластика; в самом деле, солнце есть всеобщая причина всех цветов, однако оно не является тем не менее причиной отличия тюльпанов от роз, ибо произрастание этих цветов не зависит целиком от действия солнца, но и от некоторых других, частных причин. Поэтому причина может быть всеобщей, не будучи в то же время полной (totale). Бог, напротив, является полной причиной всех событий в универсуме, следовательно, полной причиной даже тех вещей, которые зависят от нашего свободного выбора [704].

Выражаясь таким образом, Декарт, однако, лишь воспроизводит позицию, занятую им в «Первоначалах философии»: достоверность свободы, достоверность предопределения, сдержанность в объяснении того, каким образом они сочетаются. Но такая сдержанность не могла удовлетворить Елизавету; ее мало интересовало, как свобода сочетается с требованиями вероисповедания, которое она не разделяла, но ее весьма интересовало зато, как понимает их согласование сам Декарт, если божественное предопределение не просто пункт символа веры, но может быть с достоверностью доказано. Вот почему, видя, что ей предлагают принять как очевидные две истины, которые она не в состоянии была согласовать, что ее обязывают принять как истину разума то, что она считала относящимся к истинам веры, она сочла возможным, несмотря на сдержанность Декарта, добиваться от него каких-то объяснений по этому вопросу.

В самом деле, ей казалось, что доводы, доказывающие бытие Бога, недостаточны для доказательства того, что Он является неизменной причиной не только всех событий, не зависящих от свободного выбора человека, но даже и зависящих от него. Наивысшее совершенство Бога доказывает только то, что если бы Бог пожелал, Он мог бы стать причиной всех событий, которые сейчас зависят от нас; для этого Ему было бы достаточно не давать нам свободу выбора. Но поскольку Бог наделил нас свободным выбором, это означает, что Он не пожелал быть неизменной причиной всех событий, и поскольку Он сотворил нас свободными, это означает, что Он пожелал, чтобы мы были по крайней мере в этом смысле независимыми [705]. Но Декарт не мог согласиться с таким утверждением по той простой причине, что, с его точки зрения, оно было противоречивым. В самом деле, утверждение, что Бог создал людей независимыми, влечет противоречие. Если природа людей такова, что действия их воли не зависят от божественной воли, то божественное могущество конечно. С другой стороны, если Бог создал людей наделенными такой волей, значит, его могущество бесконечно. Поэтому сказать, что Бог сотворил людей независимыми, все равно что сказать, что Он одновременно конечен и бесконечен, что заключает в себе противоречие. На самом деле, мы должны согласиться признать равно достоверными и нашу способность свободного выбора, потому что чувствуем ее в себе, и существование всемогущего Бога. Достаточно знать, «что испытываемая нами на опыте независимость, делающая наши поступки похвальными или же достойными порицания, вовсе не является несовместимой с зависимостью, которая имеет иную природу, согласно которой все подчинено Богу» [706].

Но Елизавета никак не могла увидеть совместимость этих положений; она понимала оба утверждения, но считала, что «невозможно их сочетать». Одно противоречие стоило другого, и она совсем не понимала, каким образом божественное могущество могло бы быть зараз бесконечным и ограниченным, но она тем более не понимала, как наша воля может быть одновременно свободной и подчиненной установлениям божественного Провидения, поэтому-то она и просила Декарта, который, как казалось, видел возможность решения, поведать ей его [707]. Декарт хотел угодить своей знатной корреспондентке и в первый и последний раз прямо взялся за решение данного вопроса, которое, как сказано в «Первоначалах философии», бесконечно превосходит ограниченное человеческое понимание.

Отметим прежде всего, что Декарт проявил при этом не слишком много воображения. Он оживил старые воспоминания из Ла Флеш и удовольствовался тем, что согласовал их между собой, чтобы придать им вид удовлетворительного решения. Чтобы объяснить «зависимость и свободу» нашего выбора, Декарт, как известно, прибегнул к сравнению. Представим себе короля, который запретил дуэли и с высокой степенью уверенности знает, что два дворянина его королевства, живущие в разных городах, находятся между собою в ссоре, причем они настолько восстановлены друг против друга, что нет той силы, которая помешала бы им сразиться, если бы они встретились. Представим себе, с другой стороны, что этот король дает каждому из них поручение, которое приводит одного из них в определенный день в город, где находится другой. Этот король достоверно знает, что дворяне встретятся, будут драться и, таким образом, нарушат его запрет. В каком-то смысле он этого хочет. Но можно ли сказать, что он их к этому не принуждает? Никоим образом, потому что его предварительное знание обстоятельств и даже его воля, направленная на то, чтобы они встретились, не препятствуют им сражаться так же свободно, как если бы они встретились случайно. Но то, что может в данном случае сделать король, может сделать и Бог, и Он делает это во всех ситуациях, касающихся свободных действий людей, поскольку Он обладает бесконечным могуществом. Бог, который все может и все знает, «точно знал, каковы будут все побуждения нашей воли. Ведь Он сам их в нас вложил и Он же распределил все вещи, находящиеся вне нас, заставив те или иные объекты являться нашим чувствам в определенное время и предопределив такую, а не иную реакцию на эти объекты нашей свободной воли; так Он пожелал, однако Он не пожелал тем самым ее ограничить» [708].

Вычленим объяснительную схему из той благородной аллегории, в которую Декарт ее облек [709]. Мы увидим просто-напросто изложение «средней науки» Молины. В этом примере нетрудно разглядеть частный случай его знаменитого учения, изложенного в «Concordia liberii arbitrii cum divina praescientia» [19*], которое, конечно, преподавали Декарту в Ла Флеш на уроках богословия. Бог своим бесконечным знанием предвидит от века все наши свободные действия, которые мы совершим в тех или иных обстоятельствах, свободно Им определенных. Достоверность божественного предвидения и его выбор определенных обстоятельств, в которых мы принимаем свои решения, ничего не отнимают, таким образом, от абсолютной независимости нашей свободы [710].

Но Декарт, желая, вероятно, выяснить раз и навсегда этот теологический вопрос, усложняет ответ, включая в него решение совсем другой проблемы, обсуждение которой он когда-то слушал. К вопросу «Libertas arbitrii quo pacto cum divina praescientia cohaereat?» Декарт добавил вопрос «Utrum voluntas Dei semper impleatur?» [22*]. В самом деле, теологи видели здесь две существенно различные трудности. После того как было признано, что Бог может предвидеть наши действия, не определяя их, нужно еще объяснить, как Он может одновременно проявлять две по-видимому несовместимые воли: одна — которой он запрещает или повелевает совершать известные действия, и другая — создающая для нас условия, в которых мы свободно нарушаем его заповеди или запреты. Если воспользоваться примером Декарта, то как может Бог, если Он запретил дуэли, одновременно поместить меня в условия, в которых, как Он точно знает, я обязательно буду драться?